Это пока что была самая длинная фраза, которую Игла произнес в ее присутствии, без запинки, без сомнений. Так выглядит фанатизм? Так выглядит вера? Этого она понять не могла, если Игла действительно фанатично верующий, то, судя по рассказам Фрея, вера завела его не туда. Она допускала, что это может быть лишь маска, большой ли спрос с человека, который живет по церковным постулатам, не видя ничего вокруг? Но, в отличие от Пинкуса, задача считать информацию с бледного лица была непосильной. Пока что.
– А как вы относитесь к тем, кто отступает под напором мирских соблазнов?
– С жалостью.
– Вы испытываете жалость ко мне?
Игла промолчал, она не отступила:
– А если речь идет о других служителях церкви, я уже упоминала святого отца…
– Святой отец волен поступать так, как ему вздумается.
Райя пожевала губы. Лестница осталась позади, прогулка обещала быть короткой. Отношение Иглы к окружающим граничило с отвращением, это было понятно с первого взгляда. Но мнение священнослужителя об Урбейне занимало ее не просто так. Святой отец славился своим непростым характером, хотя в его случае фанатизм был показным, лишь инструмент, чтобы закрепить власть. Власть, которая держалась на таких, как Игла или Стомунд. На людях, готовых идти на жертвы или уступки, если того попросит церковь.
Можно было допустить, что перевод Иглы из Розарии был инициирован как раз святым отцом, поступки церковника на предыдущей должности могли бросить тень на репутацию церкви. И тут построенный на шатких сваях мостик упирался в развилку, а последующие рассуждения были шиты белыми нитками. Игла мог обозлиться, расценить ссылку как предательство, малодушие со стороны вышестоящих. И теперь в своих действиях руководствовался не только постулатами. Мог ли кто-то надавить в нужный момент, обернуть обиду в свою пользу? Возможно.
Второй вариант нравился ей еще меньше. А вдруг Урбейну нужен был свой человек на руднике, причем преданный именно святому отцу, а не самой церкви? Тогда ссылка выглядела крайне логично. Найти опального церковника, публично перевести его с теплого местечка на рудник. Подобная рокировка вызовет минимум интереса, никаких подозрений.
И если все это было близко к правде, то вывод был отнюдь неутешительным: Урбейн и есть Организатор либо крайне близок к нему. Хотя в то, что святой отец будет на кого-то работать, верилось с трудом. В любом случае с умением вложить в свои ответы минимум смысла Игла мог посоперничать с Морном, белая мантия против черной. Выплюнутые сквозь зубы ответы могли означать как неприязнь, так и желание скрыть связь со святым отцом. Она зашла с другой стороны:
– Мы уже затронули эту тему с господином Пинкусом, но мне интересно услышать и вас. Что вы скажете о работе рудника?
– Вам будут предоставлены все отчетные документы, мы получили запрос из Фарота.
– Да, вы правы. Но я хотела услышать ваше личное мнение.
– Рудник выполняет свои обязанности в полной мере.
Игла отворил дверь, лицо окатило жаром, глаза сразу зачесались. Летний зной подогрел гнев в ее душе, ответы церковника были сродни залежалому сухарю. Хорошо, до гостевого здания минимум сотня шагов, попробуем иначе. Она капризно протянула:
– В столице в последнее время все на ушах стоят, вы знали? Белоголовые то, белоголовые это.
– Работники выполняют свои обязанности в полной мере, я лично слежу за этим.
– Конечно же, я не об этом. Хотя вы не будете отрицать, что количество рабочей силы снизилось за последние годы? В столице недовольны, словно само мироздание решило сыграть злую шутку. Как долго вы уже служите на благо церкви?
От прямого вопроса Игла не смог или не увидел смысла увильнуть:
– Семнадцать лет.
Она всмотрелась внимательнее: даже если предположить, что Игла пошел в церковную школу не в самом раннем возрасте, то ему еще не было и сорока. Мертвец выглядел значительно старше, до этого она думала, что он ходит по Миру минимум полвека. Интересно.
– Достойный срок. Так вот, мироздание. Симфарея крайне зависима от белоголовых, пусть их участие и трактуют не иначе как «рабочую силу». Могли ли мы разгневать богов? Вдруг белоголовые были посланы нам совсем с иной целью, а мы заковали их в ошейники и послали дробить камень?
Игла затворил дверь чуть сильнее, чем следовало. Впервые она почувствовала, что смогла нащупать… нечто. Священнослужитель повернулся к ней, полы мантии потревожили землю, искрящаяся пыль взметнулась в воздух. Стоило надеть маску перед выходом, что бы там не говорил доктор Якоб… Вместо этого Райя вздрогнула. Глаза Иглы раньше не выражали почти ничего хорошего, но сейчас это были два безумных колодца. Мертвец прищурился, впервые задал вопрос сам:
– Вы живете в замке?
– Простите?
– В Аргенте. Вы со своим отцом проживаете в обители владыки?
Она отметила ударение при упоминании Гидеона. Легкий намек – напомнить, что она никто, девчонка в тени своего отца, по случайности получившая это назначение? Или угроза?
– Не совсем, у нас свое поместье на территории верхнего города.
– Все одно. Любите читать перед сном?
Теперь вопросы сыпались один за другим, она не могла отвести взгляд от прищуренных глаз.
– Нередко бывает.
– Чудесно. Могу предположить, что в вашей красивой комнате над огромной кроватью ровным, белым светом мерцает рунный светильник. А может быть, не один. И еще множество таких же освещает коридор, спальню вашего отца, даже уборную. Слуги готовят еду на бледном огне, вход охраняют гвардейцы в сверкающих доспехах.
– Не понимаю, к чему вы…
Игла, не позволив продолжить, чеканил слова, будто на проповеди:
– И это только в вашем доме. Пройдите по освященной аллее, и по пути придется миновать множество таких же домов. Еще немного вперед – и уткнетесь в ворота обители. Я бывал в столице, я знаю. Десятки этажей, окна светятся ровным белым светом, прямо как ночник в вашей спальне. И чтобы этот свет не угас, столице нужны белоголовые. Камни будут раздроблены в пыль, я прослежу, не переживайте. И в следующий раз, когда ночью вы пойдете по нужде, дорога будет освящена благодаря этому. Наслаждайтесь, пока можете.
Мертвец с силой приложил пальцы ко лбу, Райя облизала сухие губы.
– Никому из смертных не могут быть ведомы замыслы богов. Послали ли они к нам белоголовых для дробления камней? Нет. Годвин принес свою жертву, и только лишь смертные могли распорядиться дарами новой эпохи так глупо, так бездарно. Листайте свои книжки, бродите по освещенным коридорам, пожинайте мирские блага. Ведь когда истина вскроется, то вам и всем причастным останется лишь кричать в ужасе. Я тоже буду среди вас, но в момент суда, когда придет время ответить за все прегрешения, признать все ошибки, я смогу рассчитывать на быструю кару. А до этого, – узкие губы растянулись в ухмылке, – можете быть уверены: белоголовые послужат столице сполна.
Он взялся за ручку только что закрытой двери. Безумие покинуло глаза, Игла толкнул дверь, бросил напоследок:
– Прошу меня простить, госпожа, но наша беседа немного затянулась, а меня ждет множество неотложных дел. Расположение гостевого домика вы знаете, до скорых встреч.
Миг, и она осталась у входа одна, лишь пылинки блестят в лучах солнца.
Интерлюдия. Старый генерал
Занавеска на окне колыхнулась, где-то за спиной чирикнула птица, потом все затихло. Улица была пуста; заметив всадников, люди разошлись по домам. Из нескольких дворов их проводили внимательным, настороженным взглядом, но многие побоялись даже этого. Лишь движение куска ткани в окошке напоминало, что на них сейчас смотрит множество глаз – в ожидании, надежде, но при этом с испугом.
Почему так? Этого генерал осознать не мог. Многие годы он просыпался на заре, стоптал бесчисленное количество сапог, посетил десятки переговорных шатров. Потел в доспехах в адскую жару, прямо как сейчас, при этом сам смял в битвах сотни таких же потных несчастных. Точил меч, отдавал честь, выполнял поручения. Утирал кровь с лица, завтракал на поляне в лесу, обедал в гарнизоне, ужинал в столичном замке. Приобрел немалое, но взамен отдал почти все, что у него было. Время текло быстро, незаметно, и вот приказы отдавал уже он сам. Люди вокруг кивали и бежали выполнять его волю, но позже просыпаться или меньше потеть он от этого не стал. Многие бы назвали такую жизнь полной лишений, он предпочитал другое слово – возможности. Возможность служить стране. Возможность наставлять молодых. Возможность защищать людей. Тех самых, что сейчас прятались за шторками.
Так почему же? Десятилетия в столице, годы в крупных городах, месяцы в походах. Но стоило по приказу отойти чуть дальше, встретиться лоб в лоб в обычной жизнью, и пришло неприятно осознание: эти люди их боялись. Да, уважали. Да, верили, что им помогут. Но при этом боялись. Группа всадников в блестящих доспехах заставляла крестьян заикаться, путаться в мыслях, стыдливо смотреть в пол, даже если скрывать было нечего. Эти люди не могли пережить вторжения в их тихий мирок, всем своим видом просили, чтобы их оставили в неведении. Напоминание о том, какой Мир огромный, вселяло в них ужас, словно в тишине леса на тропу внезапно вышел рычащий медведь. Десятки шатров, сотни битв, но тут всем было наплевать. Как же легко забыть прошлое и не интересоваться настоящим. Особенно если у тебя нет будущего.
– Рычащий медведь, – едва слышно пробормотал генерал, – в поисках норы, куда можно залезть и сдохнуть.
Роше, расслышав бормотание, встрепенулся, участливо спросил:
– Генерал, вы что-то сказали?
– Нет.
Процессия миновала церквушку, генерал взмахом руки остановил своих людей. Вынул ногу из стремени, спрыгнул на землю, гвардейцы повторили его движение.
– Хью, озаботься лошадьми, пусть напьются с дороги. Джеррен – то же самое, только для людей. Обойди дворы, пополни запасы. И порасспрашивай. Кто что видел, кто что помнит. Ромили, тебя тоже касается, рассредоточиться, мне нужна информация на случай, если трактирщик пропил последние мозги. Роше – со мной.