Сэт повернулся, спросил невпопад:
– Вопрос мог бы оскорбить девку, но тебя, надеюсь, нет. Конрад, сколько тебе лет?
Старик для вида согнул пару пальцев:
– Если не ошибаюсь, то весной исполнилось восемьдесят четыре.
– Восточный конфликт отгремел в пятьдесят втором году. Значит, к его окончанию тебе было уже за шестьдесят.
– Не только знаток истории, но и математик? Похвально.
Старый вор покачал головой.
– Шутки шутками, но в таком возрасте… На осаде пика даже Эйгон был чуть ли не младше, сейчас ему должно быть под восемьдесят. Он уже тогда был генералом, получил повышение после осады и ушел в отставку лет пять назад. Сейчас на его имени карьеру в столице строят сын и внук, вполне успешно, как я слышал.
– Хорошая осведомленность для простого путника. – Конрад многозначительно оглядел гостей. – Я покинул гвардию в чине полковника. Был правой рукой Эйгона, остальной гарнизон был зеленым, обычные дети с оружием в руках.
– Отставной полковник гвардии в этой глуши. – Сэт покрутил ложку в руках. – В последнее время происходит слишком много удивительных событий. Как так могло случится? Все ветераны той войны засели на верхних этажах Аргента. А кто помоложе – сделали карьеру или остались в городе.
– Сердцу не прикажешь. Аргент мне всегда казался слишком людным, слишком ярким. Солнце слишком слепит, отражаясь от белых стен. А Эйгон всегда вел всех за собой. Железная рука, железная воля. Не зря его речи остаются на устах даже спустя двадцать лет. Я же всегда был из другого теста. Исполнял приказы, рубил мечом. Никогда не хотел водить за собой людей и успешно этого избегал. Дослужился до полковника номинально, выше всегда был тот, кто готов был взять на себя чужие смерти.
– Не рука отбирает жизнь, а приказ. Очень удобно.
– Да, эта присказка ходила по городам в то время. Дай людям повод оправдать себя, и рука не дрогнет. Вот после осады я и понял – достаточно. Хотя мог стать генералом, если бы захотел. Но в доспехах уже было больше тяжести, чем блеска.
– Можно вопрос?
Слова вылетели изо рта, Эдвин прикусил язык. Но оба мужчины уже уставились на него, старик благосклонно кивнул. Деваться было некуда.
– Эти доспехи, почему гвардейцы носят их на постоянной основе? Даже, – он помялся, бросил взгляд на окно, – в такую жару?
Конрад улыбнулся.
– На пути вам встретился не только отставной полковник, а еще и рунная рота? Ответ на вопрос прост. Потому что гвардия владыки – в первую очередь достояние страны, а не войско. Так во всяком случае хочет думать Вильгельм. Обычный стражник с пикой не внушает уважения, зато гвардеец в доспехах – о, люди теряют дар речи и щурятся от блеска. Даже своим видом они должны напоминать о величии столицы. Возможно, сейчас и правда так, лучшие из лучших, элита… В те времена я бы назвал их лучшими мясниками. Изобретение рунного оружия и доспехов изменило правила игры, не зря Вильгельм теперь правит всеми землями. Десяток гвардейцев мог сделать то, на что была не способна и сотня обычных солдат. Они… Мы входили в город в серебряных доспехах, а выходили в красных. Что сделает простой дикарь с мечом против такой неумолимой силы? Несколько раз противники желали сдаться лично нам, стоя на коленях.
Вор подал голос:
– Былые времена уходят.
– Не спорю. Вся Симфарея стоит на отголосках тех войн. А ведь прошло уже двадцать лет. Те, кто постарше, помнят тот страх, но новое поколение трепещет перед гвардией по привычке. Они не видели ее в деле. Но когда все земли были завоеваны и отданы вассалам, те получили во владение еще и рудники с гарнизонами. Сколько должно пройти времени, прежде чем кто-то нарастит на дарах столицы свою собственную мощь? Если подобные мысли звучат за этим столом, то, без сомнений, еще громче они звучат в голове Вильгельма. А значит, покуда правила игры вновь не сменились, слуги владыки так и будут потеть у всех на глазах.
– Не больно-то они и потеют, – Сэт почесал переносицу, – рунные доспехи постоянно улучшаются. В основном с целью снижения затрат этих самых рун, но попутно меняется то одно, то другое. Нынешние доспехи в сравнении с доспехами военных лет – как таранное орудие в сравнении с крестьянской телегой. Среди прочего, осадные и боевые доспехи гораздо тяжелее. Чаще всего гвардейцы разгуливают в летнем комплекте, если можно так сказать. Но, уверен, нынешним летом и в нем чертовских жарко. И поделом.
Старик поднял брови:
– Что расскажете следующим? Сколько волос у Вильгельма на безымянном пальце? Мою болтовню можно приравнять к старческим воспоминаниям, но ваши познания, связанные как с историей, так и с нынешним положением дел в гвардии, впечатляют. Столица подослала ко мне главного по гарнизону помочь углубить колодец? Под личиной бродяги и с ребенком, для отвлечения глаз.
Эдвин нахмурился, услышав про «ребенка», Сэт демонстративно оглядел себя.
– Похож на бродягу? Жаль, оставалась надежда, что выгляжу вполне пристойно. – Вор помрачнел. – А что касается остального… Иногда мне кажется, что я тоже живу воспоминаниями.
– Зря. С каждым днем все, что ждет меня впереди, истончается, бледнеет, становится все менее важным. А прошлое, наоборот, вспыхивает в голове ярче, чем когда-либо. Это время придет. А пока – живите настоящим.
Восприняв это как тост, старик вновь взялся за бутыль. Наполнил две рюмки, вопросительно посмотрел на юношу. Эдвин покачал головой. Напиваться вдвоем со стариком он не собирался, впереди был долгий путь. Даже жаль, что организм Сэта не воспринимает алкоголь. Настойка могла притупить кашель – в их деревне с наступлением зимы все только так и лечились. Впрочем, чтобы подлечиться, необязательно было даже болеть. Словно в подтверждение его мыслей, старый вор задохнулся в очередном приступе, стол закачался, котелок издал равномерный гул. Старик поднял брови, но комментировать не стал. Они выпили. Вор вытер губы рукавом, вытирал ли он кровь или капли пойла – Эдвин не успел увидеть.
– Восточный пик. Как к этому пришло? Я слышал много рассказов о том, как все закончилось, а вот как начиналось… Интересно услышать мнение того, кто был там.
Старик взял стручок зеленого лука, задумчиво пожевал.
– Не говорят, значит… Немудрено. Вопрос не как, а почему. А ответ прост. Вильгельм – самодовольная сволочь. Во всяком случае был тогда.
Эдвин вздрогнул. В его деревне уважительно поминали даже городскую стражу, что уж говорить про гвардейцев или самого владыку. Конрад же рубанул с плеча.
– …военная компания шла к концу, восточные земли были последними, кто не склонился перед Вильгельмом. Остальных либо разбили, либо подкупили, либо и то и другое вместе. Восточный пик – крайняя точка по правой части континента, если смотреть по картам. Мост на полмили уходит в океан и упирается в скалу, на которой высятся башни замка. К тому моменту вся знать сбежала оттуда месяц как. Гвардия безжалостно прошлась по подступам, стало ясно, что пик не выстоит. Пошел слушок, что крепость опустела, приходи и забирай. Заманчиво, верно? Мне еще тогда это казалось полной глупостью, как и Эйгону. Восточники всегда были тверже, чем гвоздь для гроба. Но указ Вильгельма был ясен – кто сможет выступить против? Приказ был дан, мы пересекли мост, никаких проблем, все верно. А затем капкан захлопнулся.
Старик почесал переносицу, потянулся к бутылке, одернул руку.
– Захлопнулся, да… Знать-то сбежала, спасая свои задницы и положение, потом ходили на поклон, пытались урвать обратно хотя бы родовые дома. А те, кому терять было уже нечего, не смирились. Последние оставшиеся от восточного войска; когда мы вошли в крепость, было уже поздно. Тех, кто остался на той стороне, перебили, а между нами и Миром теперь стояло почти две тысячи человек. Всем известно, что при желании крепость можно оборонять месяцами. Но то, если у тебя сотня человек активного состава и кладовые набиты запасами. А нас было тридцать шесть. А все полезное, включая еду и воду, из крепости предусмотрительно реквизировали.
Эдвин вновь решился на вопрос:
– Прошу прощения, а какой толк? Я мало разбираюсь в подобном, но вы сказали, что война уже шла к концу. Что могут сделать две тысячи человек против всей остальной страны?
– Ничего, в том и дело. Особенно против страны, построенной на крови. Наивные, они думали, что смогут выторговать хоть что-то. То были простые расчеты. По ним мы не продержались бы и пары недель. Даже если бы Вильгельм бросил людей на подмогу сразу, помощь пришла бы не раньше, чем дней через двадцать пять. Все это время восточники планировали торговаться – тридцать шесть гвардейцев, неплохой груз на чаще весов, верно? Может и да, но не для Вильгельма.
Сэт задумчиво почесал щеку.
– Послать людей – значит, признать свою ошибку.
– Да. Кто-то смог сыграть на тщеславии Вильгельма, и ему это ой как не понравилось. Говорят, сейчас он стал куда осмотрительнее, ведь на ошибках учатся. А ошибкой были мы. Он не отправил подмогу ни сразу, ни через неделю. Это я узнал уже гораздо позже. И хорошо – знал бы сразу, может и не выжил бы, а так была надежда. Расчет был на то, что людям у моста неоткуда было получать припасы, как и нам. Столица замерла в ожидании, осадное войско должно было быть истощено и измотано, деморализовано отсутствием подвижек в переговорах. Так и вышло. Когда подкрепление явилось на сорок четвертый день, они смели остатки восточной армии с лица земли. Никаких переговоров, никаких уступок. А спустя месяц выяснилась интересная подробность.
Вор сжал кулаки:
– Значит, договор действительно был…
Старик посмотрел на вора с тоской.
– Да. Вильгельм договорился обо всем с восточниками задолго до начала осады. Война шла к концу, и те, кому было что терять, прекрасно это понимали, они торговались за свое будущее. А под боком тем временем сформировалось войско недовольных простаков, они бы не приняли добровольную сдачу. Вильгельм убил двух зайцев, взял замок и полностью уничтожил любые попытки бунта в будущем. Те, кто предал своих, кто помог ему спланировать осаду, в будущем получили жирные куски земель на востоке, сохранили положение. Сидя в замке, мы думали, что владыку обвели вокруг пальца. На деле Вильгельм обрел нас на голод намеренно. Тридцать шесть мужиков… Ничто по сравнению со стабильностью всего региона.