– Я вас прощаю, – Ани не дала ему договорить, – но что будет с городом и страной, если ее почетных жителей допрашивают подобным тоном посреди ночи? Не кажется ли вам…
Затем она внезапно осела, будто весь воздух вышел из груди, покачнулась, ухватила Элвина за плечо.
– Ох. Прошу простить меня. Мой гнев подкрепляет безмерная тоска, я не должна выплескивать ее на первого встречного. Сегодня тяжелая ночь.
– Госпожа…
– Мне пришли страшные вести о моем дяде, он хворает уже не первый год.
– Но…
– Только посмотрите на это, – она презрительно дернула себя за край халата, – бегаю по городу в том, что успела нацепить. Но до меня дошла срочная весть. Если я не навещу его этой ночью, то шанса больше может и не быть. Это резонное объяснение для вас, почему я понеслась к воротам среди ночи?
– Безусловно…
Ани очень натурально всхлипнула:
– Во имя изначальных, а если я уже опоздала…
Стражник вновь посмотрел в бумаги, перевел взгляд на Эдвина, затем снова на Ани.
– Где проживает ваш дядя?
– Одиннадцатая линия, здание шесть, с белыми розами на ограде.
– Одиннадцатая. – Мужчина нахмурился. – Не очень близко к воротам, вы уверены, что сможете дойти сами?
– Поэтому со мной мой камердинер. – Она махнула рукой на Эдвина. – Вы же не думаете, что я стала бы бродить здесь по ночам одна? И с каких пор я должна волноваться о безопасности у своего дома? Вы мне чего-то не рассказываете?
– Нет-нет, конечно, вам не о чем переживать, пока мы на посту…
Стражник вернул обратно бумаги, напоследок оглядел высокого крепкого Эдвина, словно оценивая, можно ли доверить ему сопровождение госпожи. Затем жахнул кулаком по створке:
– Отпирай!
Тишина. Мужчина выругался сквозь зубы и приложился к воротам еще пару раз. Лязгнуло железо, дверь приоткрылась, еще один стражник отступил в сторону, тщетно пытаясь согнать гримасу сна со своего лица.
– Благодарю вас. Пошли.
Она отпустила плечо юноши, махнула ладонью, призывая следовать за ней. Прежде чем железная дверь за ними закрылась, Эдвин услышал напутствие:
– Пусть боги оберегают вашего дядю в пути на ту сторону.
Отвечать было уже некому, впустивший их стражник, не задавая вопросов, приосанился, быстрым шагом они прошли воротную арку. Стена была настолько широкой, что на это потребовалось почти тридцать шагов, а свет с этой стороны давали не факелы, а фонари. Белые точки мерцали то тут, то там по всему городу, озаряя все рунным светом. Вся территория за стеной располагалась на большом холме, Эдвину казалось, что здания впереди заваливаются на него, готовясь похоронить под собой юношу, которому здесь было не место. Ани потащила его за собой.
– Это было довольно… просто.
– Не обольщайся. Без бумаг ты катился бы сейчас обратно в нижний город, пересчитывая задницей брусчатку. Но документы и правильный тон… Да, высокородные встречают куда меньше препятствий на пути.
– Так ты высокородная?
– По праву рождения? Более чем. Но после того, как у нас все забрали… Остались лишь бумаги.
– Разве подобные документы не должны изымать в твоем случае?
– Должны. Но, как ты можешь догадаться, Иеремия выселяет своих должников неофициально. Уверена, нет ни одной записи о том, что дом перешел от моего отца во владение к Постулату.
Дорога начала идти резко в горку, Эдвин выдохнул:
– Почему тогда нельзя обратиться к страже?
– Милый Эдвин, – Ани посмотрела на него как будто с жалостью, – а как думаешь, кто прикрывает все эти делишки? Звонкую монету любят все. И никто не любит переломанные кости. Иеремия может предложить либо одно, либо другое. Несложно догадаться, какой выбор делает большинство. Проклятье!
– Что?
– Вовремя мы прошли. Твой порез…
Эдвин пальцами потрогал правую часть головы, пальцы уткнулись в мокрое. Кровь успела просочиться сквозь повязку и намочить чепец, от подъема в горку в висках уже долгое время стучали молоточки. Он сжал зубы.
– Неважно. Далеко живет Гааз?
– Не очень.
– А одиннадцатая линия и все такое?
– Я назвала свой бывший адрес. Белые розы посадила мама, еще до моего рождения…
Юноша постарался сменить тему:
– Знаешь, я понял, что меня смущает во всем этом высокородном быту.
– Что?
– Рунные фонари. – Они как раз проходили мимо такого, он ткнул пальцем. – Они не греют. Пройдешь рядом с факелом и почувствуешь жар. А тут… Ничего.
Ани хмыкнула:
– Поднеси руку вплотную и почувствуешь тепло. Они нагреваются, но это ощущается только вблизи.
– Как ими тогда греют дома?
– В каминах они применяются совсем иначе. Света мало, как от обычного костра, но тепло растекается на большую площадь. Знаешь, для моего камердинера ты слишком мало образован.
Он попытался улыбнуться:
– Не могу сказать, что я хоть раз видел руны своими глазами. Не фонари и прочее, а сами руны. У нас в деревне они не используются нигде. А что, я правда похож на камердинера?
– Могу сказать, на кого ты точно не похож – на высокородного. Я соврала первое, что пришло в голову. К счастью, ты предусмотрительно молчал все это время.
– Это я умею. Хотя начинаю думать, что если бы говорил почаще, мы бы не оказались в подобном дерьме. До сих пор вспоминаю о том, что мог спросить тебя про Гааза еще днем.
– Мог. К слову о Гаазе, мы почти на месте.
Он положил руку ей на плечо:
– Тогда стой. С момента, как Сэта ранили, не прошло и двух часов, но если Постулат быстро пришел в себя…
– А ты видел, как живут высокородные? Тут негде прятаться.
Они вышли на нужную улицу: как и все предыдущие, она шла в горку и, изгибаясь, исчезала где-то за поворотом. По обеим сторонам почти вплотную друг к другу шли частные дома, с оградами и без, низкие и не очень, ни одно окно не горело. Брусчатка была слабо освещена, на улице стояла тишина. Даже в нижнем городе дома стояли более разрозненно, что уж говорить о Шепчущих дубах, где, в сравнении с этим местом, люди жили в деревянных сараях.
Эдвин убедился, что прятаться здесь было особо негде, привычных темных проходов между домами и островков тени под деревьями не не наблюдалось, фонари делали свое дело. Самая пышная растительность торчала из-за самых высоких заборов, большинство дворов были украшены плющом или цветами.
– Здесь слишком много камня.
– На многих улицах попадаются деревянные дома, многие даже считают это шиком – сложить дом из древесины, доставленной откуда-нибудь с востока.
– Я скорее про уличную растительность.
– Это тоже есть: висячие сады, резные кустарники… Поверь, местные умеют окружить себя комфортом. Мы сейчас не в прогулочной зоне. Ну что, пошли?
– Какой дом?
– Этот.
Они остановились возле двухэтажного, сложенного из светлого камня здания. Два окошка на втором этаже были закрыты деревянными ставнями, чуть ниже над входной группой располагалась вывеска, не оставляющая сомнений: перед ними лавка целителя. Эдвин сглотнул.
– Просто постучим?
– Есть другие идеи? – В голосе Ани прорезался сарказм. – Хочешь ввалиться к старику в дом через окно?
– Сколько ему лет?
– Сейчас должно быть под шестьдесят. Но он всегда выглядел старше, отец подтрунивал над этим по-дружески.
Эдвин вздохнул и вместо ответа поднялся по ступеням. Его охватил странный мандраж: до настоящей цели их путешествия было еще далеко, но, казалось, он стоит на пороге некой кульминации. Весь их путь, по ощущениям тянувшийся уже бесконечно, а на деле не такой уж долгий, вел к этому порогу. С того самого момента, как Сэта ранили в Дубах, с момента их разговора возле Берегов. На пути сюда старый вор почти слег в могилу, а он, Эдвин, впервые убил человека. Юноша содрогнулся.
Ноги стали ватными, а вдруг старик откажется помогать? До этого от старых друзей Сэта были одни лишь проблемы. Или его вовсе не окажется дома? Отринув подобные мысли, юноша поднял кулак и костяшками постучал по дереву. Ани шепнула:
– Громче. Нам все равно придется его будить, поздно стесняться.
Он заработал кулаком. Толстое дерево стойко принимало на себя удары, дверь почти не шелохнулась. Ответ раздался совсем не оттуда, откуда он ожидал. Ставни над головой распахнулись и раздался хриплый, сонный голос:
– Господа, прошу вас. Вы разбудили старика, приходите утром. Я принимаю посетителей с рассвета, но до него еще далеко.
Прежде чем ставни захлопнулись, торговка торопливо вступила в разговор:
– Господин Гааз? Постойте! Вы должны помнить меня, я Ани, дочь Йоэля!
Мгновение ответа не было, затем тот же голос куда более бодрым тоном ответил:
– Ани? Конечно, я помню, дитя, это правда ты? Посреди ночи…
– Прошу простить, но дело не терпит отлагательств. Нам нужен хороший врач. А насколько я помню, вы – лучший.
– Мила и обходительна с самого детства. – Где-то наверху Гааз хихикнул. – Одну минуту.
Ставни захлопнулись, Ани ободряюще кивнула:
– Что бы ты без меня делал.
– Этот разговор должен был вести Сэт.
– Все будет в порядке. Парацельс – хороший человек.
Меньше чем через минуту за дверью раздалась возня, тяжелая створка наконец отворилась. Эдвин оглядел человека, к которому они так долго шли. Гааз действительно был совсем не молод и выглядел несколько помято даже для человека, разбуженного среди ночи. Смуглое южное лицо было покрыто морщинами, седые волосы были растрепаны после сна и ближе к макушке начинали сильно редеть. Щеки покрывала многодневная щетина. Целитель завернулся в длинный белый халат, аккуратно придерживая полы узловатой рукой.
– Ани, столько лет. Прошу вас…
Тут он наконец заметил Эдвина, кустистые брови взметнулись на лоб.
– Однако не ожидал, что вы с молодым человеком.
Проигнорировав иронию в его голосе, Ани внезапно подошла ближе и обняла старика. Затем отстранилась и, придерживая Гааза за плечи, мягко произнесла:
– Если я правильно понимаю происходящее, то этой ночью нам будет, чем вас удивить. А точнее – моему спутнику. Зайдем внутрь?