Кратеры Симфареи — страница 96 из 110

– Так вот откуда прозвище…

– Именно. После войны было очевидно – это будущее гвардейского корпуса. Немудрено, что Бернал дослужился до генерала.

– А Сэт покинул армию. Почему?

– Их дороги разошлись по причине, которую даже спустя восемь лет мне больно вспоминать. Несовершенство Мира, несовершенство всей системы. А поверх этого, абсолютное бессилие, издевка самого мироздания.

Эдвин уселся на стул напротив.

– О чем идет речь?

– Как было упомянуто, Медведь и Лис были друзьями. Очень близкими. Сэт семьей так и не обзавелся, как на тот момент, так и, по всей видимости, до сих пор. Зато Бернал женился довольно рано, под самый конец войны. Тогда было вдохновленное победами время, эйфория витала в воздухе, помню как сейчас. Его сын родился… Сразу после, в пятьдесят третьем, если я ничего не путаю.

– Сын?

– Да. Я видел его всего единожды, как раз в столице, незадолго до того, как все случилось. Смышленый мальчишка, Бернал пристроил его на обучение в охотничью гильдию. Думаю, любой мужчина видит в своем сыне замену самому себе в будущем… С поправкой на то, что дух войны уже не витал в воздухе.

– А Сэт?

– Неудивительно, что он был крайне близок как с семьей, так и с самим ребенком. Если не второй отец, то любимый дядюшка, по меньшей мере. Не знаю, по каким причинам он не обзавелся семьей сам, возможно, думал, что все впереди. В молодости всегда кажется, что у тебя еще куча времени… Так или иначе ребенок лучшего друга был ему как родной.

Эдвин почувствовал себя неуютно, история явно не могла закончится ничем хорошим. Доктор прикрыл глаза.

– Ну а затем случилось то, что случилось. Вы вскользь упомянули тряску, произошедшую в деревне перед встречей с Лисом. Значит, видели, как поступают в таких случаях. Событие не такое уж редкое, но никому не пожелаешь столкнуться с таким потрясением. Особенно если источником становится собственное дитя.

– Вы хотите сказать, что…

– Да. Вскоре после моего визита в столице произошла тряска. Проверяющий, не выказав сомнений, указал на Николаса. Нико Бернал, так его звали…

– И отец отдал его?

– А что он мог сделать? Подробностей я не знаю, но, как минимум, мальчика все равно забрали бы. Иной исход просто невозможен. И, насколько я помню по временам личного знакомства, Бернал был довольно религиозен, куда сильнее, чем Сэт. Не знаю, как было на деле, но допускаю, что он почти не сопротивлялся. А после все пошло прахом.

– Сэт не смирился?

– Мягко говоря. Думаю, умом он понимал, что ничего не поделаешь, но сердцем… Среди прочего, супруга Бернала не выдержала потрясения. Продержалась еще полгода, как я слышал, почти не ела… Ее не стало в том же году. Бернал лишился всей семьи, но все равно остался на своем посту – думаю, это многое говорит о его убеждениях. Сэт, помимо того, что не смирился с произошедшим, так и не простил друга. Не знаю, что между ними случилось, но Лис покинул армию. Служить столице дальше он не захотел.

– И он стал вором…

– А куда еще мог податься человек войны в мирное время?

– И теперь…

– Да. Генерал столичных гвардейцев гонится за искусным вором, с которым когда-то давно сидел за одним столом.

Эдвин помолчал, пытаясь переварить услышанное. Осторожно сказал:

– Не думаю, что Бернал сильно изменился. Половину моих друзей он отправил на распределение, потому что с ними не было проверяющего.

– Долг, следование постулатам. – Гааз горько посмотрел на него. – Симфарея стоит на таких людях. Не могу помыслить, какой груз лежит на душе Бернала. Но вера в то, что он служит на благо страны, все еще ведет его вперед.

– Думаете, он поймает Сэта?

– Не знаю, но уверен, что если появится такой шанс, то он воспользуется им. Без сомнений. Вам на пятки наступает человек, который знает Лиса лучше, чем кто-либо.

Юноша откинулся назал, потер переносицу. Новости были в каком-то роде ошеломляющими. Врач тихо добавил:

– Я ведь и сам столкнулся с подобным. Совсем недавно.

– С чем именно? – Эдвин увидел в глазах Гааза безмерную тоску.

– У меня был помощник, наши дороги пересеклись несколько лет назад. Очень смышленый юноша, настоящий лекарский дар… И не только. Пару месяцев назад его забрали.

– Тоже тряска?

– Да. И знаете, молодой человек, он не был моим сыном. Но когда его провели мимо меня стражники… Мне казалось, что я переживаю кошмар наяву. Мы даже не попрощались. И сейчас я прекрасно осознаю, что другой возможности не представится. А что чувствовал тогда Бернал, в последний раз видя своего сына… Не знаю и знать не хочу. Но даже спустя много лет мы можем наблюдать последствия.

– Усталый, но верующий в свою правоту Медведь…

– …и некогда сломленный, но обретший новую цель Лис. Звучало бы поэтично, если бы за всем этим не было столько боли. Иногда я думаю: чем мы прогневили мироздание, что оно начало посылать нам подобные испытания? Многолетние узы рушатся, дети против своей воли обречены на быструю смерть. И ради чего? Чтобы столица получила лишний мешок рун?

Эдвин перевел взгляд на тело на столе. Теперь ему казалось, что он смотрит на Сэта совсем другими глазами. Словно наконец смог разглядеть, что таится за внешней оболочкой, некогда сильной, а сейчас слабой и изломанной. И ему не понравилось то, что он увидел. Чтобы отвлечься, юноша ощупал повязку на виске. Целитель заметил его жест.

– Оставьте в покое. Рана быстро затянется, думаю, останется небольшой шрам… Но не такой, что заставляет людей вздрагивать при личной встрече. Скорее такой, за которым стоит хорошая история. Если вы захотите ее рассказать. – Гааз уперся руками в колени, поднялся на ноги. – Нашему общему другу предстоит куда более долгое восстановление. Но, насколько я его знаю, стоит Лису очнуться, и никакие мои слова и бинты не удержат его на месте. Поэтому отдохните, пока можете. Я останусь здесь, хочу быть рядом с пациентом, чтобы контролировать весь процесс, как минимум.

– А как максимум?

– Вы помните, что сказал тот человек? По поводу моего возвращения в лавку. Пока не знаю, как к этому относиться.

– Думаете, он не ошибся?

– Если все, что я слышал о том, как Иеремия ведет дела – правда, то нет, не ошибся. Вряд ли. Он не отступится от идеи изловить Лиса, раз в деле замешаны большие деньги. В любом случае, сейчас я останусь здесь.

Эдвин кивнул и тоже поднялся на ноги.

– Я заявился к вам на порог и принес с собой только грустные вести и проблемы. Простите. Это ночью я извинялся уже множество раз, но пока это единственное, что я могу дать кому-либо взамен.

– В извинениях нет нужды, Эдвин. – Гааз постарался улыбнуться. – Последнее время мне казалось, что я не живу, а доживаю. Ваша история – именно то, что требуется старому врачевателю. Возможность почувствовать, что он еще что-то может сделать. Если не для Мира, то для старого друга.

Выдержав небольшую паузу, он начал складывать окровавленные инструменты в продолговатый судок.

– Иногда я вспоминаю… Война – это ужасно. Как может быть иначе? Все годы, что потребовались Вильгельму, чтобы подчинить себе кусок суши, ныне известный как Симфарея, я наблюдал смерть. Очень много смерти. Видел, как железо сталкивается с плотью, как течет кровь, настоящие реки крови. Кто-то склонил голову в поклоне, не желая бороться. А кто-то был готов поклониться только на плаху. Какой путь выбрали жители Вествуда, вы уже знаете.

Эдвин замер, не зная, что на это ответить.

– И все равно, несмотря на все кошмары того времени… Сейчас я с тоской вспоминаю годы, когда казалось, что от меня зависит нечто важное. Что своими действиями я строю будущее, как для себя, так и для потомков. Те времена давно ушли, но гораздо хуже, что ощущение было обманчивым. Будущее строят те, кто проливает кровь, а не наоборот.

– А ваша лавка? Ваши пациенты? Времена, когда лилась кровь, ушли. Но людям всегда нужна помощь таких, как вы. Иначе бы мы не встретились.

Гааз отставил судок в сторону, пара красных капель выплеснулась через край. Врач начал медленно раскатывать обратно рукав своей рубашки.

– Ушли, говорите? А моя лавка… Еще один повод вам, юноша, перестать посыпать голову пеплом. В тот день, когда в мою дверь зашел священник в компании пары гвардейцев, лавка прекратила свое существование. Я не мог подняться на ноги много часов, а когда нашел в себе силы, первым делом обрезал нить, ведущую к колокольчику над дверью.

– Какой толк? – Эдвин надеялся, что его слова не прозвучат грубо. – Мне жаль, что жребий пал на вашего помощника, но в городе остались люди, десятки, сотни их, которым вы так же нужны.

– Жребий? – Парацельс поднял на него глаза. – Знать бы тогда, кто кидает кости. У меня много вопросов к этому человеку. Но признаюсь, обрезание нити было символическим жестом, моя дверь всегда открыта для тех, кому нужна помощь. Вы сами могли в этом убедиться. Жаль только, что перед этим я перестал понимать, куда движется Мир. Перестал видеть смысл во всем этом.

Эдвин посмотрел на лежащего между ними мужчину:

– Я немного скучаю по временам, когда смысла в моей жизни было не так уж и много.

– Это вам так только кажется. – Легкая улыбка вернулась на лицо старика. – Удивительно, как действия одних людей влияют на судьбы других. Кто знает, возможно, весь смысл был в том, чтобы оказаться на том самом месте, где вы сейчас стоите. Впрочем, – он многозначительно заглянул юноше в глаза, – сомневаюсь, что план мироздания сводился к тому, чтобы устроить встречу двух старых друзей. Мы – пережиток прошлого, порождение уходящей эпохи. А для вас – все только начинается.

Интерлюдия. Крыло Теодоры

– Можете проходить.

Далия кивнула, но не сдвинулась с места. Дождалась, пока лакей откроет створку высокой двери на всю ширину прохода, после чего вошла в роскошно украшенный зал. С главным совещательным или тронным залом Теодоры эта комната не шла ни в какое сравнение, но у любого простолюдина все равно захватило бы дух. И почему каждый правитель стремится к гигантизму и позолоте даже на чайной ложке? Ил