экзогенными, такими, которые возникают за пределами экономики и которые не поддаются контролю, как, например, солнечный свет, который помогает подниматься растениям все выше. Предполагается, что технологии доступны всем экономикам в равной степени, будь то Малави или Швейцария. Как только Малави внедрит новый производственный метод, она станет больше похожа на Швейцарию. В реальности существуют разного рода барьеры для бедной страны, пытающейся использовать современные технологии. Может не хватать квалифицированных работников, или новые способы производства могут оказаться неэффективными на предприятиях страны с точки зрения затрат.
Кроме того, технологии не экзогенны: они создаются изобретателями и инженерами общества. В 1990-е годы американский ученый Пол Ромер (1955 г.) вновь обратился к теории роста, которая считала технологии эндогенными, то есть производимыми внутри экономики. Он указывал, что технический прогресс не сродни солнечному свету. Люди изобретают более эффективные двигатели, потому что они могут зарабатывать, продавая их. Особенность производственного метода в том, что как только его создали, можно использовать его снова и снова. Когда авиационная компания тратит деньги на исследования температуры плавления металла, она применяет новые знания для изготовления более легкого крыла самолета, которое она затем сможет продать и заработать деньги. Те же разработки потом могут быть использованы производителем кухонной техники для создания лучшей печи, и этой компании не нужно будет тратить деньги на повторные изыскания. Это отличает знания от большинства вещей, которые покупают и продают люди. Экономисты называют их неконкурентным благом.
Так как технологии не конкурентны и могут наращиваться, они приводят к большим материальным благам. Однако все не так просто. Поскольку какая-то часть выгод от новой идеи уходит другим людям помимо самого изобретателя, имеется тенденция к меньшим научно-исследовательским работам по сравнению с теми, что были бы лучше для экономики в целом. Это пример рыночной эффективности, о которой мы узнали, когда познакомились с профессором Пигу в главе 14. Теория Ромера о технологиях и росте подразумевает, что правительства могут играть некоторую роль в развитии экономики, оплачивая научно-исследовательскую деятельность, чтобы стимулировать создание большего числа идей, чем могут разработать одни частные рынки.
Где в теории Солоу рост стремится замедлиться, в теории Ромера он продолжается по мере того, как новые разработки распространяются в экономике.
Это значит, что крупные экономики, которым хорошо удается придумывать свежие идеи, могут продолжать расти без замедления. Те, что поменьше, не догонят их автоматически. К сожалению, такова была участь многих беднейших стран по всему миру. Это значит, что у них недостаточно доступных ресурсов, чтобы прокормить, обучить людей и предоставить им жилье. Поэтому рост так важен, и поэтому американский экономист Роберт Лукас сказал: «Как только вы начнете об этом размышлять, вам будет сложно думать о чем-либо другом».
Зигзаги доктора Кенэ обнажили проблему с налогообложением крестьян. Из-за более высоких налогов у земледельцев оставалось меньше семян для посева в следующем году, а также меньше денежных средств на улучшение своих орудий труда. Если бы налогом облагались только владеющие землей аристократы, у крестьян оставалось бы больше ресурсов для возделывания земли и улучшения культуры земледелия.
25Стройная гармония
Представим ситуацию: в университете должны начаться занятия, и одни студенты идут в аудиторию 15 на математику, а другие – в кабинет 12 на географию. По окончании этих уроков некоторые спешат в аудиторию 12 на историю, а кто-то направляется в кабинет 3 на английский язык. Так происходит изо дня в день. Как студенты узнают куда идти? Очевидно, кто-то сел и составил расписание. Воцарился бы хаос, если бы оно не работало: преподаватели занимались бы биологией со студентами-физиками, а обучающиеся из разных групп боролись бы за места в одной и той же аудитории. К счастью, когда процесс обучения организован, всем комфортно.
Студентов, изучающих разные предметы, координирует расписание. Человек, который его составляет, должен сопоставлять учебные дисциплины, учитывая количество аудиторий и преподавателей. Экономика – это гигантский механизм, который сложно упорядочить. К примеру, сейчас вы хотите новые наушники, ваш друг желает компьютерную игру, а мне необходима чашка кофе. Есть люди, которым нужны странные вещи, например, жвачка со вкусом фрикадельки (да, она существует). Возможно, если вы с другом пойдете в большой магазин, там будут наушники и компьютерные игры. Если я перестану писать и выйду на улицу, то непременно найду кого-то, кто готов продать мне кофе. Даже люди со странными вкусовыми предпочтениями могут приобрести желаемое.
Студентов, отправляющихся в нужные аудитории, можно сравнить с фирмами, поставляющими выверенное количество разных многочисленных товаров, которые хотят купить люди. Так, производители наушников делают миллион пар изделий, когда людям требуется именно такое их количество. То же касается поставщиков кофе и компьютерных игр. Итак, кто составляет график для экономики? Кто говорит производителю наушников выпустить миллион пар? В капиталистических экономиках – никто. Мы так привыкли к этому, что едва ли об этом задумываемся. Часто мы размышляем о производственной координации, только когда она дает сбой. К примеру, когда компания, изготавливающая компьютерные детали, выходит из бизнеса, вы обнаруживаете, что нужный вам ноутбук распродан. А ведь перед нами неделя за неделей происходит нечто действительно потрясающее. Большую часть времени экономика функционирует эффективно без составленного графика. Тогда почему она не пребывает в постоянном хаосе?
В 1950-е годы группа экономистов, возглавляемая американцем Кеннетом Эрроу (1921–2017 гг.) и Жераром Дебрё (1921–2004 гг.)[67], попыталась ответить на этот вопрос. Основная теория рынков, усовершенствованная Альфредом Маршаллом в XIX веке, рассматривала спрос и предложение на одном рынке. Потребность в товаре и готовность компаний его произвести зависят от стоимости той или иной продукции. Например, когда спрос на нефть выше предложения, ее цена увеличивается, вынуждая людей меньше покупать ее, а производящие компании – больше ее поставлять. В итоге спрос и предложение возвращаются в состояние равновесия: цена становится такой, при которой нефтяные компании выпускают именно тот объем, который требуется покупателям. Если спрос и предложение – два конца рычага (балансира), то равновесие – это балансир, находящийся в идеально ровном положении. Проблема в том, что цена на нефть не просто влияет на соответствующий рынок. Эрроу указывает на различные последствия низкой стоимости данного товара после открытия новых месторождений в Техасе и Персидском заливе в 1930-е годы. Люди стали обогреваться, используя нефть, а не уголь, и уровень занятости на шахтах упал. Нефтеперерабатывающие заводы становились больше, что увеличивало спрос на их продукцию. Дешевое топливо побуждало людей покупать больше машин, что привело к упадку железной дороги. Движение на одном рынке приводит к «ряби» на многих других. Теория Маршалла о спросе и предложении – это концепция частичного равновесия: она игнорирует сторонние волнения.
Уловить «рябь» непросто. Согласно теории частичного равновесия, мы думаем о движении «рычага» нефтяного рынка как о зависящем только от цены на нефть. Как мы можем учесть взаимосвязи между разными рынками? Представьте, что балансир нефтяного рынка соединен с «рычагом» рынка автомобилей. Когда один балансир двигается, приводятся в движение и другие. Каждый из них соединен с десятками, возможно, сотнями других «рычагов».
Общее равновесие – это анализ связанных движений балансиров. Начало ему было положено французским экономистом Леоном Вальрасом в XIX веке. Равновесие одного рынка можно отразить в простом уравнении: предложение = спрос. По теории Вальраса, спрос и предложение нефти зависят от стоимости различных товаров, это касается наушников, кофе и всего другого. При наличии миллиона продуктов будет столько же уравнений, каждое из которых зависит от такого же количества цен. Когда предложение равняется спросу на каждом отдельном рынке, тогда все балансиры находятся в состоянии покоя. В математических терминах Вальраса это происходит, когда все равенства выполняются одновременно. Вальрасу не удалось разработать решение своей математической задачи, чего нельзя сказать об Эрроу и Дебрё.
В 1940-е годы, когда Эрроу и Дебрё изучали экономику, ее предмет не был особо математическим. Большая часть книг об этой науке в то время была написана словами. Эрроу и Дебрё были математиками, которые переместились в область экономики.
В 1950-е годы они работали в научно-исследовательском институте Чикагского университета, в комиссии Коулза, ставшей важным центром математической экономики. В их работах многие математические символы вплетались в массив слов (так же, как в работах сегодняшних специалистов в этой области). Когда Эрроу получал награду за свою работу в 1950-е годы, один из его коллег посоветовал, чтобы он свою благодарственную речь начал так: «Буквы подводят меня».
Эрроу и Дебрё брали в качестве отправной точки предположения о поведении людей и затем, используя строгое математическое рассуждение, смотрели, что они значат для экономики. Некоторые гипотезы относились к тому, что люди рациональны или постоянны в своем выборе. Например, если вы любите бананы больше, чем груши, а груши больше, чем персики, то вы должны считать бананы лучше персиков.
Ученые поняли, что когда предпочтения людей рациональны, тогда существует возможность для всех рынков находиться в состоянии покоя.