«Тем временем, – настаивал он, – бюрократия государства, ее служащие, комитеты, министерства – растут как на дрожжах. Чиновники не могут максимизировать прибыль, потому что они не продают товар или услугу за деньги, как это делают компании. Вместо этого они жаждут власти и статуса управляющих крупной организацией. Они пытаются „раздуть“ свои бюджеты как можно сильнее. Это у них получается, потому что они располагают большей информацией о собственных программах расходов, чем посторонние. Они всегда могут говорить, что им нужно дополнительное количество лимузинов, шоферов и конференц-залов, чтобы должным образом делать свою работу».
У экономистов общественного выбора не так уж много возможностей превратить политиков и чиновников в бескорыстных людей. Это удел политиков и политики. Однако есть общие правила игры, которые доминируют над политической рутиной. Эти правила условились поддерживать все, и их не могут так просто изменить отдельные государства или представители власти. Одно из них, в частности, заключается в том, что людям должно быть позволено выражать свое мнение без риска оказаться в тюрьме. Некоторые правила такого рода содержатся в документах, например, в американской конституции. Чтобы усовершенствовать поведение правительства Бьюкенен говорит о необходимости соблюдения конституционных норм. Таким законодательным требованием может быть поддержка сбалансированного бюджета: запрет правительству тратить больше денег, чем оно собирает налогами.
Бьюкенен и другие теоретики общественного выбора напоминают нам – наивно полагать, что государства всегда надежны и бескорыстны. Эти мыслители считают, что не рынки выходят из строя, а правительства. Критики общественного выбора, однако, говорят, что многие действия государства необходимы. Большая часть расширения полномочий власти за последние пару веков была результатом увеличения социальных трат, в частности, на общественное здравоохранение и образование, которые были необходимы для построения передовой экономики. Преувеличением было бы считать, что все дело было в государственных служащих, пытавшихся расширить свои департаменты.
Оппоненты Бьюкенена также сомневаются, что каждый всегда ведет себя как рациональный экономический человек.
В реальности мы играем множество ролей. Люди – одновременно потребители, правители, родители и избиратели. Они могут действовать согласно разным принципам в каждой роли.
Например, в политической жизни люди часто поступают тем или иным образом из солидарности. Вы можете проголосовать за определенную партию, потому что она хочет помогать бедным или улучшать окружающую среду, к примеру. Ценность убеждений политического объединения для вас гораздо важнее личных интересов. Если нет, вы можете задаваться вопросом, зачем вообще кому-то голосовать, учитывая, что один человек едва ли изменит результаты выборов. И если вы ведете себя таким образом, разве невозможно, что политики могут делать так же?
Если у Великобритании есть сравнительное преимущество в производстве железа, а у России – в производстве зерновых, тогда Великобритания должна производить только железо, а зерно импортировать из России, а Россия должна делать наоборот. России следует выращивать зерно, а необходимое железо импортировать из Великобритании.
29Денежная иллюзия
Зимой 1978–1979 гг. Великобританию накрыло необыкновенно густым снегом и льдом и захлестнуло бурей забастовок рабочих. В Ливерпуле мертвых не могли похоронить на кладбищах, потому что могильщики побросали лопаты. В других местах пустовали полки супермаркетов, потому что водители грузовиков отказывались садиться за руль. Заголовки газет предупреждали об экономическом крахе. Страшные месяцы стали известны как зима недовольства. Их часто вспоминают как конечную точку, когда кейнсианская экономическая теория, преобладавшая со времен Второй мировой войны, потерпела крах и умерла.
Однако производственно-потребительские проблемы назревали в Великобритании и США задолго до конца 1970-х годов. Кейнсианская политика была основана на кривой Филлипса, которая показывала, что более низкий уровень безработицы подразумевает бо́льшую инфляцию, а более высокий – меньшую. Экономисты считали, что государства могут стимулировать экономику и сократить незанятость населения, немного повысив цены и расходуя финансы. В 1960-е годы инфляция увеличивалась, и к 1970-м годам экономисты были в недоумении, поскольку рост цен шел вместе с постоянным значительным, а не низким, как прогнозировала кривая Филлипса, уровнем безработицы. Такое незавидное сочетание двух явлений получило название стагфляция: экономическая стагнация (большое число незанятых в стране) и высокая инфляция. Кривая Филлипса дала сбой, а вместе с ней и основа кейнсианской экономической теории.
Экономисты искали объяснения такой ситуации. Некоторые считали, что инфляция была вызвана небывало высокими ценами на нефть, которые увеличивали затраты фирм, а значит, и стоимость товаров. Другие винили профсоюзы (организации, представляющие интересы рабочих) в требовании повышения зарплат. Увеличение оплаты труда вынуждало фирмы устанавливать более высокие цены на продукцию. На первый взгляд забастовки, казалось, были как-то со всем этим связаны. Государство пыталось подавить инфляцию, побуждая профсоюзы и рабочих согласиться на скромное повышение зарплат. Однако рабочие не были готовы к этому и объявляли забастовку.
Кейнс был гигантом экономической политической мысли в XX веке. Из производственно-потребительской путаницы 1970-х годов родился новый мощный мыслитель: маленький, решительный американец Милтон Фридман (1912–2006 гг.), теории которого полностью преобразили экономику. Он родился в Бруклине штата Нью-Йорк в семье бедных еврейский иммигрантов из Венгрии и достиг совершеннолетия во время Великой депрессии 1930-х годов. Как и Кейнс, он пытался найти причины экономической катастрофы. Она вдохновила Фридмана стать экономистом. Однако его теории были прямой противоположностью идеям Кейнса, и они очертили новые линии фронта в науке о производстве и потреблении. Фридман считал, что проблемы 1970-х годов были результатом слишком сильного влияния государства. Как и Кейнс, он не хотел придумывать экономические концепции просто так – он хотел изменить мир. В итоге экономика Фридмана победила кейнсианский образ мышления.
Фридман был одним из самых известных защитников капитализма и лидирующим специалистом Чикагской школы экономики, которая придерживалась мнения, что принципы рынка должны управлять обществом. В своей книге «Капитализм и свобода» он критикует разные виды вмешательства государства в экономику. Например, ученый полагал, что должен быть отменен контроль за арендной платой и установлением минимального уровня оплаты труда. Поначалу экономисты игнорировали Фридмана и его последователей, считая их чудаками. Однако Фридман был бойким спорщиком – резким, неутомимым, острым, как бритва. Он обрушивался на ошибки логики и уничтожал аргументы своих оппонентов. Он расцветал в спорах и противоречиях. Многие ненавидели его за приверженность свободному рынку. Более того, в 1970-е годы он посетил Чили и с группой коллег заехал на короткую встречу с президентом Аугусто Пиночетом, диктатором, который убивал и истязал тысячи идейных оппонентов и который тогда проводил политику свободного рынка. Годами Фридману приходилось прятаться от групп протестующих, которые обвиняли его в том, что он стоит за ужасным режимом Пиночета. Когда его награждали Нобелевской премией по экономике в 1976 году, с задних рядов вскочил человек и закричал: «Остановите капитализм! Свободу Чили!» Его вывели из зала, и публика одарила Фридмана бурными овациями.
Теории Фридмана были связаны с влиянием денег на экономику. Кейнсианцы говорили, что увеличение количества финансов в обращении стимулирует материально-производственную сферу, но на практике вряд ли является эффективной мерой. Более мощной была фискальная политика (расходы государства и налоги). Фридман вернул деньги обратно в центр экономики, и его школа мысли стала известна как монетаризм.
Он оживил старую идею: количественную теорию денег. Чтобы ее понять, поступим, как обычно делают специалисты: представим предельно упрощенную экономику в качестве модели. Вообразите, остров с десятью продавцами ананасов. Каждый продает один ананас за 1 доллар. С десятью однодолларовыми товарно-денежными обменами национальный доход острова составит 10 долларов. Теперь предположим, что на острове пять однодолларовых купюр. Чтобы провести десять транзакций, каждая купюра должна менять владельца дважды каждый год. Денежная масса (5 долларов), умноженная на количество раз, когда каждый доллар меняет собственника (дважды), равняется национальному доходу. Экономисты называют скорость, при которой доллары меняют своего владельца, скоростью обращения.
Допустим, что скорость обращения не сильно меняется. Если центральный банк Ананасового острова напечатает еще пять однодолларовых купюр, то масса денег в обращении увеличится в два раза до 10 долларов. Со скоростью обращения, равной двум, каждая из десяти однодолларовых купюр меняет своего владельца дважды, приводя к транзакциям стоимостью 20 долларов.
Без стабильной скорости связь между деньгами и национальным доходом ослабляется. Поэтому Кейнс считал, что деньги не имеют большого влияния на экономику. А вдруг скорость упадет, так что любые дополнительные деньги, которые центральный банк вливает в экономику, окажутся похороненными в кошельках людей? Когда скорость сильно снижается (на Ананасовом острове с двух до одного), национальный доход остается прежним. Десять однодолларовых купюр, каждая меняющая своего владельца один раз, сводятся к тому же национальному доходу, что и при изначальном положении, в котором пять однодолларовых купюр меняют каждая своего владельца дважды. Фридман, однако, считал, что скорость денег достаточно стабильна и, следовательно, что финансы влияют на национальный доход.