друг другу. Например, фирмы хотят нанять самых продуктивных людей, но их способности сложно выявить. Один из методов сигнализации о своих способностях – приобретение образовательной квалификации.
Образование может влиять на то, как люди справляются со своей работой, квалификация помогает нанимателям провести черту между продуктивными и непродуктивными людьми. Однако иногда для преодоления недостатка информации не существует легкого решения.
Если у банка нет никакой возможности сказать, выдает ли он займы ответственным владельцам предприятий или мошенникам, он может совсем перестать предлагать такую услугу. Как предупреждал Акерлоф, когда информация скудна, рынки могут полностью остановиться. Они перестают поставлять полезные вещи, в которых нуждаются люди и бизнесы.
В 1960-е годы в Массачусетском технологическом институте Акерлоф подружился с сокурсником, будущим первопроходцем информационной экономики, который делил с ним сцену в Стокгольме. Джозеф Стиглиц (1943 г.) прибыл из Гэри штата Индиана, индустриального городка, основанного в начале XX века United States Steel Corporation, гигантской компанией, созданной в 1901 году группой американских бизнесменов, включая Эндрю Карнеги. Бедность, дискриминация и безработица, которые Стиглиц наблюдал в Гэри, повлияли на его мышление как экономиста. «Увидев обратную сторону рыночной экономики, сложно будет восхищаться ее чудесами», – говорил он. Традиционная экономика в том смысле, что она главным образом защищала свободные рынки, была попросту неправильной.
Для Стиглица информационная экономика занимается самыми важными вопросами, например, как бедные страны богатеют. В 1990-е годы он смог применить свои теории в реальном мире. Он стал советником президента Билла Клинтона и позже присоединился к Всемирному банку в Вашингтоне, который выдает займы и консультирует развивающиеся страны по вопросам экономической политики.
Стиглиц не был обычным государственным служащим. Он часто ходил с галстуком набекрень и не беспокоился о том, что это может оскорбить влиятельных людей.
В Вашингтоне Стиглиц бросил вызов признанным экономистам и чиновникам, ухватившимся за утверждение, что свободные рынки были решением для бедных стран.
Всемирный банк и похожая вашингтонская организация «Международный валютный фонд» давили на развивающиеся страны, советуя им принять политику свободного рынка, включая открытие их экономик зарубежным денежным потокам. Они утверждали, что деньги будут вложены в новые заводы и дороги и, таким образом, будут способствовать экономическому росту. Огромные суммы денег потекли в экономики Восточной Азии, но, как мы знаем, в 1997 году эти страны разбились об экономические скалы. Иностранные кредиторы не особо задумывались о том, смогут ли люди, которым они выдавали займы, вернуть их. Они предоставляли ссуды на основе скудной информации, и в результате многие из заемщиков не смогли их выплатить. Моральный риск усугублял ситуацию, потому что заимодавцы ожидали, что их выручит государство, если возникнут проблемы. У них не было стимула быть более осторожными в выборе тех, кому они предоставляли средства.
Отлаженные финансовые рынки зависят от кредиторов, способных точно оценивать, насколько надежны заемщики, и от инвесторов, понимающих рискованность проектов, в которые они вкладывают деньги. На рынках финансов речь всегда идет об информации, здесь она важна намного больше, чем на рынках продуктов, таких как нефть или пшеница. Когда финансовые рынки недостаточно развиты, как в Восточной Азии, они плохо справляются с анализом сложной информации. Стиглиц был в ярости от рекомендаций вашингтонских чиновников. Они полностью игнорировали риски политики свободного рынка, которая позволяла деньгам втекать в страны и вытекать из них без всяких ограничений, когда кредиторы не владели достаточной информацией о тех, кому они занимали средства. Он сравнил эту политику с идеей вставить двигатель от «Феррари» в старый драндулет и завести его, не учитывая состояние шин и навыки водителя.
Информационная экономика также имеет дело со сложными экономическими задачами, с которыми сталкиваются развитые страны. Со времен Великой депрессии 1930-х годов ученые ломают голову над тем, что вызывает безработицу. Джордж Акерлоф размышлял об этом с 11 лет, когда его отец потерял работу. Он считал, что когда один человек теряет работу и перестает расходовать средства, другой также лишается места, и т. д. Цепная реакция превращается в нисходящую экономическую спираль. Сам того не зная, школьник открыл один из главных принципов экономики Кейнса. Послевоенная экономика, которая была основана на теориях Кейнса, утверждала, что зарплаты не стремятся к понижению во время рецессий и что, оставаясь высокими, они препятствуют фирмам нанимать больше рабочих. Почему они не снижаются на самом деле? Информационная экономика дает новый ответ. Наниматель не может все время наблюдать за своими рабочими и поэтому не знает, насколько упорно они работают. Чтобы поощрить хорошую работу, он повышает зарплату. Когда все компании делают то же самое, общий уровень оплаты труда увеличивается. При высоком уровне зарплат фирмы нанимают меньше рабочих, и безработица растет. Это заставляет уже нанятых сотрудников упорно работать. Такой ход размышлений о безработице стал частью нового толкования концепций Кейнса, которых придерживаются многие сегодняшние кейнсианские экономисты.
Когда Акерлоф и Стиглиц основали новый раздел информационной экономики, многие экономисты считали, что большую часть времени рынки функционируют достаточно хорошо. Они верили в невидимую руку, идею Адама Смита о том, что покупки и продажи на рынках вели к наиболее эффективному использованию ресурсов общества. Неудачи на рынках из-за информационных проблем не обязательно значат, что люди глупы или иррациональны. Абсолютно разумно для людей перестать покупать лошадей из-за подозрения, что им предлагают старых кляч. Однако неудачи показывают, что невидимая рука больше не работает. При получении Нобелевской премии Стиглиц предположил, что рука невидима, потому что ее не существует, а если и существует, то она парализована.
34Нарушенные обещания
Люди меняют решение, когда им лучше этого не делать. Это ничем не примечательное утверждение является основой экономической теории, которая утверждает: даже с лучшими намерениями государства невольно рушат собственные планы. Они как благонамеренные учителя, которые отказываются оставлять ленивых учеников после уроков, хотя это и стимулирует школьников упорнее заниматься и успешнее сдавать экзамены. Преподаватели грозят «продленкой», если ученики не будут делать домашнюю работу, но затем отпускают их с невыполненными уроками. Почему? Если бы детей оставили после занятий, учителям бы пришлось допоздна сидеть в школе, а им хочется поехать домой пораньше. Школьники знают, что преподаватели не выполнят свои угрозы и поэтому не делают домашнюю работу. Они никогда не избавятся от лени и провалят экзамены. Если бы дети верили запугиваниям учителей, они бы делали все задания, и преподаватели могли бы вовремя уходить с работы. Поскольку ленивые ученики не боятся угроз учителей, все проигрывают.
Эффект, который пытаются создать преподаватели с помощью запугивания, разворачивается во времени. В понедельник учителю будет лучше всего пригрозить продленкой, если домашнюю работу не сдадут к среде. Когда наступает среда, учитель отпускает школьников. Учителя говорят себе: «Домашняя работа не сделана, так какой смысл мне оставлять детей после уроков и засиживаться допоздна?»
Проблема достижения цели со временем изучалась двумя экономистами в конце 1970-х годов. Финн Кюдланд (1943 г.) вырос на ферме в Норвегии и был единственным человеком в округе, который окончил начальную школу. Когда он учился в аспирантуре Университета Карнеги-Меллона в Питтсбурге, он встретил американца Эдварда Прескотта[73] (1940 г.). По возвращении в Норвегию Кюдланд убедил Прескотта провести с ним год в Норвежской школе экономики в Бергене. В тишине здания, когда все уже ушли домой, Кюдланд и Прескотт разрабатывали новую теорию и ввели новый термин. Снисходительные учителя столкнулись с проблемой несогласованности экономической политики во времени: то, что лучше всего сегодня, уже не является таковым завтра.
Ученые, управляющие полетом космических кораблей, не сталкиваются с проблемой несогласованности политики во времени. Когда они запускают ракету в понедельник, они дают указания бортовому компьютеру доставить корабль на Луну к среде, сжигая минимальное количество топлива. Они могли заранее загрузить инструкцию в компьютер в понедельник для всего полета или дать какие-то распоряжения в понедельник, какие-то – во вторник и, наконец, в среду. Неважно, как они сделают это. То, что лучше всего выполнить в понедельник, будет лучше всего и в среду. Ракетный компьютер всегда сдерживает свои обещания.
Когда мы имеем дело с людьми, это важно. В понедельник учителя устанавливают для себя цели на предстоящую неделю: «продленка», если не сдана домашняя работа. В среду они делают что-то другое. Люди отличаются от ракет, потому что они оценивают будущее. Человек знает, что вероятнее случится завтра, поэтому меняет свое поведение сегодня. Школьники осознают, что учителя не выполнят угрозы, и поэтому они не утруждают себя домашней работой.
Кюдланд и Прескотт входили в число экономистов 1970-х годов, которые настаивали, что принцип экономической теории Кейнса, согласно которому государство может легко контролировать экономику, был неверен, поскольку приравнивал экономику к ракете.
Они говорили, что принцип был бы справедлив, если бы люди не были полностью рациональны. Новый подход к экономической науке изучал, как она функционирует при наличии у людей рациональных ожиданий. С этой идеей мы познакомились в главе 30. Когда у людей рациональные ожидания, они делают предположения о том, что произойдет, используя всю доступную информацию, включая экономическую политику государства. Они не совершают ошибок, забывая принять во внимание важную инфор