Благодаря увеличению производительности сельского хозяйства стал возможен рост городов. Теперь небольшая часть населения страны могла прокормить всех ее жителей. Англия была первым большим, современным государством, сумевшим совершить этот рывок. Во Франции было немало сторонников аграрной реформы, стремившихся провести похожие преобразования, однако здесь землей владели крестьяне, слишком привязанные к общинной жизни. Даже абсолютная монархия не могла ничего с ними поделать.
Начиная с середины XVIII в., индустриальная революция в Англии шла рука об руку с революцией сельскохозяйственной. Раньше рабочие пряли и ткали изделия из шерсти и хлопка по отдельности на дому. На смену такой организации труда пришли фабрики, где основную работу выполняли недавно появившиеся машины, которые приводились в движение сначала с помощью водяного колеса, а затем – парового двигателя. Изменилось положение рабочих. Теперь они управляли машинным оборудованием, трудились по определенному временному графику. Работали они отныне не как ремесленники, то есть на себя, а на владельца фабрики. Население городов, где располагались бумагопрядильные и суконные фабрики, резко возросло. Все эти новые экономические виды деятельности координировались благодаря системе каналов, а чуть позже – железных дорог. Наконец появилась страна, где можно было дешево доставить товар оптом в любой ее уголок.
Английская индустриальная революция не была спланирована «сверху». Напротив, она произошла как раз потому, что правительство находилось здесь под контролем Парламента. Абсолютные монархии Европы всячески опекали, поддерживали и покровительствовали национальной промышленности, желая нарастить экономическую и военную мощь государства. В Англии аристократия и владевшие землей дворяне, составлявшие основную массу Парламента, сами были вовлечены в хозяйственную деятельность и потому заинтересованы в меньшей опеке экономики со стороны государства. Старые нормы, регулировавшие промышленную деятельность и сферу труда, были отменены либо просто потеряли свою актуальность.
Сельскохозяйственная и промышленная революции повлекли за собой довольно травматичные социальные изменения. И все же первая урбанизированная, индустриальная нация подарила миру надежду на то, что простые люди, которые так долго страдали и существовали на грани выживания, в скором времени достигнут невообразимого благополучия.
ИнтермедияЧто же такого в Европе?
Китайская цивилизация долгое время опережала европейскую. Именно у Китая Европа – напрямую или опосредованно – позаимствовала такие вещи, как печатное дело, бумагу, компас, порох и шлюзы на каналах. Тем не менее именно в Европе впервые оказался возможен твердый экономический рост и затем – Индустриальная революция. Именно в Европе впервые появилось представительное правление, были сформулированы права человека – основа основ современной цивилизации. Так что же такого в Европе?
В 1480 г. китайский император из династии Мин запретил любые заморские экспедиции и торговлю; купцов, продолжавших вести дела с иностранцами, объявили контрабандистами. На борьбу с ними снаряжались целые армии, уничтожавшие их поселения и сжигавшие их корабли. Ни один европейский король никогда не обладал и даже не претендовал на такую власть, ни один европейский король не мог позволить себе издать такой самоубийственный указ. Европейские монархи всегда должны были действовать с оглядкой на своих соперников. Китайский же император обладал одним важным преимуществом (или это была ловушка?): у него никогда не было равных ему противников. Именно соперничество между европейскими государствами побудило их начать заморскую экспансию.
После падения Римской империи в Западной Европе больше никогда не появлялось государств, способных распространить свою власть на всю ее территорию. Представьте, если бы Рим был захвачен какой-то одной консолидированной группой наподобие маньчжуров в Китае, моголов в Индии или османов на Ближнем Востоке. Они бы определенно стремились полностью подчинить себе всю территорию Империи. Напротив, завоевателями Рима были различные германские племена, соперничавшие друг с другом. Они контролировали совсем небольшие территории. Вообще, они не столько завоевывали Империю, сколько наблюдали за тем, как она уходит у них из-под ног. Важно, что у германцев не было опыта управления оседлым государством. Они, например, не сумели сохранить римскую систему сбора налогов. Они построили государства, неспособные взимать налоги! Настоящий парадокс.
Очень многое в истории Европы объясняется этим переломным моментом. Появившиеся на обломках империи королевства едва удерживали власть над своими подданными; короли должны были стараться изо всех сил, чтобы сохранять их лояльность, они должны были за нее бороться. В обмен на лояльность правители были обязаны обеспечивать мир и благополучие. Они не могли просто сидеть на троне и взимать с подданных разнообразные налоги и подати, как это делало большинство империй и королевств в Азии и на Ближнем Востоке.
На протяжении столетий главная угроза власти королей исходила от их самых могущественных подданных – от земельной аристократии. В конечном счете знать покорилась королевской власти, однако и после этого она обладала достаточным влиянием, чтобы добиться неприкосновенности частной собственности – как для себя, так и для населения в целом. Королю принадлежит не все: этот принцип являлся залогом европейской свободы и процветания.
В противоборстве с земельной аристократией короли опирались на купцов, лавочников и банкиров, живших в городах и предоставлявших им денежные ссуды. Представители этих групп населения также входили в ряды королевских чиновников, а значит, их имущество можно было облагать налогами. Европейские монархи старались собирать налоги с осторожностью, не позволяя себе перегибов, чтобы не задушить курицу, несшую золотые яйца. Азиатские правители в случае необходимости действовали более своевольно, вводя карательные сборы или даже просто конфискуя имущество купцов и лавочников. Европейские короли были вынуждены вести себя сдержанно, поскольку каждый из них был лишь одним из множества игроков в тонко сбалансированной системе соперничающих государств. Если их слишком притесняли, купцы могли просто перейти на службу к другому монарху. Поэтому королям приходилось вкладываться в экономическое развитие и новые технологии, преимущественно связанные с войной (но и тогда, как и сейчас, важные открытия вскоре обретали вторую жизнь в мирное время). Помимо этой осторожности, монархов сдерживала память о Римской империи и об их обязательствах христианских правителей. Это не давало им впадать в самодурство и тиранию, что было скорее характерно для азиатских, а не европейских, королевств.
Итак, подчинив своей власти аристократию старого типа, короли стали покровителями нового, динамично развивающегося класса – городской буржуазии. Во времена, когда монархи были еще не так сильны, они предоставляли городам право самоуправления. По мере того как росли богатства городских общин, это становилось все более значимой уступкой. По сравнению с аристократами, владевшими собственными армиями и укрепленными замками, буржуазия, казалось, не представляла особой угрозы. Однако, как бы ни были своевольны вооруженные аристократы, все же они были органической частью того социального порядка, во главе которого находился король. Буржуазия с присущим ей образом жизни в королях не нуждалась. В долгосрочной перспективе именно этот новый класс был более опасен для монархии, нежели старая земельная аристократия.
Имея довольно слабые стартовые позиции, короли в конце концов сумели забрать власть в свои руки. Исключение составляла Англия, где королей победил Парламент – государственный орган, сохранившийся здесь со времен Средневековья, когда монарх был обязан совещаться с наиболее влиятельными из своих подданных. Однако даже во Франции, которая считается образцом абсолютной монархии, власть королей имела свои границы. Чтобы собрать воедино французское королевство, им пришлось пойти на множество уступок и специальных соглашений. Хотя Генеральные штаты не созывались здесь с начала XVII в., в отдаленных от центра провинциях сохранялись свои малые генеральные штаты, которые, например, внесли свою лепту в борьбу против попыток короля реформировать налоговую систему в 1780-е гг. Более того, когда эта затея провалилась, он был вынужден созвать всеобщие Генеральные штаты. Этот шаг ему навязали сторонники реформ, вдохновленные английской моделью представительного правления. В центральной Европе – то есть в Италии и Германии – из-за соперничества пап и императоров так и не возникло сильной центральной власти. Здесь было разбросано множество фактически независимых государственных образований: городов, городов-государств, княжеств. В этих регионах европейская рассредоточенность власти была доведена до логического предела. Малые государства Италии и Германии стали фундаментом Возрождения и Реформации, до неузнаваемости изменивших жизнь европейцев.
Европа была раздроблена, однако она оставалась единой цивилизацией, поскольку и в Средние века, и в более поздние времена объединяющую роль здесь играла христианская религия. До Реформации церковь была наднациональным институтом, не знавшим границ между королевствами. Время от времени она начинала претендовать на власть над светскими правителями. Короли, разумеется, считались защитниками христианской веры, однако это не мешало им порой перечить решениям церкви. Столкновения между папой и императором прекрасно демонстрируют постоянную напряженность, существовавшую между церковью и государством, а также являются еще одним красноречивым примером рассредоточенности власти в Европе.
Культурная жизнь христианской цивилизации находилась под контролем церкви. Она была хранительницей собственно священного писания – Библии, но также и греко-римской учености. Средневековые мыслители очень старались разработать непротиворечивое, универсальное богословие, однако церковь оставалась крайне уязвимой. На то было две причины. Во-первых, в ее священной книге не было ни слова сказано о самой церкви – замысловатой структуре, выросшей из римской имперской администрации. Во-вторых, античная ученость, которую церковь сохраняла со времен Рима, была ученостью языческих авторов. В эпоху Возрождения и во время Реформации эти противоречия выступили наружу.