нглия отправила на материк лишь небольшой отряд солдат.
Самую большую поддержку делу протестантов оказали Дания и Швеция, армии которых возглавил воинственный шведский король Густав II Адольф (1611–1632). Король прославился своими новаторскими методами ведения боя. Он заставлял пехоту, легкую артиллерию и кавалерию постоянно менять дислокацию на поле боя и не допускал перебоев в снабжении. Испании с ее громоздкими пушками и неповоротливыми терциями – так называли строй вооруженных копьями пикинёров в двадцать рядов – нечего было этому противопоставить. В 1631 г. шведы одержали победу в битве при Брейтенфельде, но всего через год Густав погиб в бою, и это несчастье развеяло надежду на скорое окончание войны.
Противостояние длилось уже девятнадцать лет, когда в 1637 г. умер Фердинанд, однако к тому времени война приобрела собственный импульс. Людовик XIII и Ришелье забеспокоились, как бы испанский король Филипп IV (1621–1665) не воспользовался войной, чтобы объединить под своей властью некогда принадлежавшие Карлу V испанские и австрийские земли Габсбургов, и официально объявили Мадриду войну. Воевали теперь не только католики с протестантами, но и католик Бурбон с католиком Габсбургом. Поначалу французам пришлось туго: испанцы дошли до пригородов Парижа. В ответ французы пригрозили испанской Фландрии и послали подкрепление шведам. В этот момент в войну вступила Османская империя, к которой протестанты обратились с просьбой атаковать Австрию с востока. Европа ходила ходуном.
К тому времени войной в Германии двигали уже не династические или религиозные противоречия – люди боролись за выживание. Неуправляемые войска крушили княжества, провоцируя конфликты там, где их прежде никогда не случалось. Вероника Веджвуд, исследователь Тридцатилетней войны, писала, что смысла в военных действиях не было никакого: «Почти всеми [ее участниками] двигал прежде всего страх, а не жажда завоеваний или страстная вера. Они хотели мира». В конце концов в 1643 г. незаурядный французский полководец, двадцатишестилетний Луи де Конде, герцог Энгиенский, вступил в бой с фламандской армией при Рокруа в Арденнах, где он разбил испанские терции и положил конец участию Испании в войне. Филипп IV Испанский наконец осознал, что, поддерживая Фердинанда II, может потерять Фландрию и доходы от нее. Битва при Рокруа стала последним решительным сражением войны.
Следующие пять лет по Центральной Европе бродили банды солдат – неуправляемые, голодные и отчаявшиеся. Торговля и экономика Германии пришли в упадок. Посев и сбор урожая сократились. От трети до половины из 20 млн немецкоязычного населения погибло. В 1620 г. в Магдебурге на реке Эльбе жили 20 000 человек, а в 1649 г. – 450. Средневековую библиотеку Гейдельбергского университета вывезли в Ватикан. Один шведский полководец писал домой из Чехии: «Я не ожидал увидеть королевство таким истощенным, опустошенным и зачахшим: между Прагой и Веной все разрушено до основания, а на полях вряд ли можно встретить хоть одну живую душу». Тридцатилетняя война вплоть до XX в. считалась самой кровопролитной в Европе. Веджвуд пишет, что «причины ее были неясны, ход извилист, результаты ничтожны – выдающийся пример бессмысленного конфликта, которыми полнится история Европы».
Вестфальский мир
После Рокруа, в 1643 г., состоялась встреча дипломатов, представлявших сто девять вовлеченных сторон. Они разместились отдельно друг от друга в Оснабрюке и Мюнстере – двух вестфальских городах-соседях. Между ними без конца сновали посланники, обговаривая не только сам мирный договор, но ряд отдельных соглашений, которые должны были войти в окончательный документ. Переговоры шли пять долгих лет, но в 1648 г. мирный договор был наконец подписан. По сути, он представлял собой возврат к Аугсбургским соглашениям, к принципу национального самоопределения в политике и религии: Cuius regio, eius religio («Каждой стране – своя вера»).
Как и в Аугсбурге, лютеране и кальвинисты согласились делить Европу с католиками. Вся конфискованная собственность – или ее большая часть – подлежала возврату. Был подтвержден католический статус Австрии и обнищавшей Чехии. Испания официально даровала независимость утраченным ею провинциям Северных Нидерландов, а евреям было гарантировано там безопасное убежище.
Вестфальский мир восстановил независимость германских княжеств и в очередной раз не признал власть над ними Священной Римской империи. Хотя Вестфальские соглашения часто превозносят за создание концепции национального государства, они наиболее примечательны своим интернационализмом, поскольку подтвердили независимость государств и неприкосновенность международных соглашений. Успех этот вряд ли можно назвать прочным, но, как бы то ни было, участники отметили достижение согласия, позируя для группового портрета Герарду Терборху, изобразившему дипломатов, столпившихся в главном зале Мюнстерской ратуши. Сейчас картина хранится в Лондонской национальной галерее. Англия была одной из тех стран, что не принимали в событиях никакого участия.
Мирный договор зафиксировал реальное положение вещей в Европе, которая довела себя войнами до полного истощения. Франция поживилась приличным куском германских территорий в Эльзасе и в бассейне Рейна. Это самое непродуманное из всех положений договора разожгло долгоиграющее недовольство среди немецкоязычных жителей региона. Швеция стала господствующей силой на севере Европы, прибрав к рукам часть северных территорий Германии. Германия лежала в руинах, превратившись в пустыню с пятьюдесятью «свободными городами», шестьюдесятью духовными княжествами и двумя с половиной сотнями (некоторые утверждают, что их была тысяча) независимых городов и карликовых государств. На ее восстановление потребуется целое столетие.
Протестантская Пруссия воспряла первой – в правление династии Гогенцоллернов, представителем которой был и «великий курфюрст» Фридрих Вильгельм (1640–1688). Его земельные владения не принадлежали Священной Римской империи и номинально находились в вассальной зависимости от Польши. Но во время войны он объединился с Бранденбургом, чей герцог издавна входил в число выборщиков. Берлин, главный город Бранденбурга, во время войны потерял половину населения, и Фридрих Вильгельм открыл ворота города беженцам всех вероисповеданий, влив свежую кровь иммиграции в экономику страны (история повторится в 1945 и в 2015 гг.).
Испания, надломленное королевство, навсегда отделилась от Священной Римской империи. В 1640-х гг. в Каталонии и Португалии вспыхнули восстания, вызванные требованием оплатить военные расходы Филиппа. Даже католическая Фландрия была под ударом, потому что устаревший испанский флот не мог тягаться с растущей морской мощью Голландии. Шатки были позиции и еще одного зачинщика войны – папства. Папа Иннокентий X не был представлен в Вестфалии и осудил договор как «недействительный, ничтожный, несостоятельный, неправедный, несправедливый, безбожный, низкий, бессмысленный и бессодержательный». Такие папские эдикты уже не имели никакой силы. Иннокентий X утешился, перестраивая изящную римскую площадь Пьяцца Навона и оказывая покровительство Борромини – гению архитектуры барокко. Суровый облик папы запечатлен на портрете кисти Веласкеса. Портрет висит в галерее Дориа-Памфили в Риме, во дворце, который до сих пор находится в собственности того же семейства, к которому принадлежал и папа.
Гражданская война в Англии
Тридцатилетняя война близилась к завершению, когда в обычно мирной Англии вспыхнул конфликт меньшего масштаба. И хотя предметом разногласий была не свобода вероисповедания как таковая, взаимная неприязнь католиков и протестантов таилась не слишком глубоко. Отец Елизаветы Чешской Яков I (1603–1625) был протестантом; под его патронажем была переведена на английский язык Библия (знаменитая Библия короля Якова). Английские католики по-прежнему жили под подозрением, что неудивительно, учитывая Пороховой заговор 1605 г., – но подозрительными считались и крайние пуритане, такие как эмигрировавшие в Америку в 1620 г. пассажиры корабля «Мейфлауэр». Англия, чуть ли не единственная в Европе, неустанно искала золотую середину.
Сам Яков I, хотя и был протестантом, отстаивал божественное право королей, которое он понимал как верховенство короля над парламентом. Неприятности начались в 1625 г., после смерти Якова, когда его преемник Карл I (1625–1649) женился на истовой католичке Генриетте Марии Французской, подтвердив тем самым широко распространенные опасения, будто преданность дома Стюартов протестантству недостаточно крепка. В 1628 г. королю представили «Петицию о праве», еще раз подтвердив верховенство парламента. Парламент отказал королю в сборе пошлин и в регулярной армии, объявив и то и другое своей прерогативой. Автор петиции лорд главный судья сэр Эдвард Кок заявил: «Великая хартия вольностей – это субъект, который не подчинится ни одному монарху». Король Карл ответствовал: «Короли не обязаны давать отчет в своих действиях никому, кроме Господа Бога». Это было плохой основой для стабильного правления.
В 1629 г. Карл I распустил парламент и отказывался созывать следующий на протяжении одиннадцати лет – период так называемой «тирании». Чтобы оплатить свои расходы, он попытался ввести налог в обход парламента – так называемые «корабельные деньги», но собрать его не смог. Затем, в 1637 г., консервативный архиепископ Уильям Лод навязал кальвинистской Шотландии молитвенник, который считался католическим. Епископу Брихина приходилось читать его, положив на кафедру пару заряженных пистолетов. Бунт был обеспечен. Тысячи шотландцев подписали «Национальный ковенант» – манифест, подтверждающий их преданность реформированной вере.
Англия принялась утрамбовывать в два десятилетия революцию, которая в остальной Европе займет лет двести. Парламент, избранный в 1640 г., в подавляющем большинстве выступал в оппозиции королю. Такого парламента в Англии еще не бывало: в него вошли землевладельцы и общественные деятели, торговцы и квалифицированные работники – короче говоря, новый средний класс, который возник и расцвел при Генрихе – в период Реформации – и в спокойные елизаветинские времена. Парламент переработал «Петицию о праве» в «Великую ремонстрацию» и потребовал полного парламентского суверенитета над церковью и государством. Слабый Карл I, возможно, и согласился бы, если бы не его неуступчивый советник – жена-католичка.