История Пирейского льва окольцовывает историю Европы. В ней сплелись воедино афинские храмы и скандинавские фьорды, стены Византии и купцы Венеции. Она побуждает нас сойти со своего исторического пьедестала и взглянуть на прошлое как на далекую страну, путешествовать по которой нужно открыв глаза и освободив разум, отказавшись от предвзятости и оценок задним числом и не забывая о непрерывной взаимосвязанности событий.
В конце путешествия я с прежней ясностью вижу темы, перечисленные в начале. География Европы по-прежнему определяет ее историю. Германия, Франция и страны исторических Нидерландов – костяк владений Карла Великого – и сегодня доминируют в европейском дискурсе, как испокон веков. Страны европейского Средиземноморья – Греция, Италия и Испания – попали в ловушку еврозоны и не получают доступа к богатствам Севера – и так было всегда начиная с XVII столетия. Британия держится в стороне. Россия, как и раньше, остается загадкой, а ее отношения с соседями проще не стали. Похоже, ничего не меняется.
В полулитровую кружку европейской географии влили литр миграции – сначала из Азии, а после, в более близкие нам времена, – изо всех уголков мира. Народы и языки смешались, как в калейдоскопе, – черта, которая ярко характеризует современную Европу. Вопрос, является ли это разнообразие, которое можно проследить в глубину веков до первых волн переселения народов, ключевым для понимания отдельных линий европейской истории, – источник неутихающих споров.
Историкам очевидна роль, которую племенное, а позже этноконфессиональное разнообразие играло в жестоких конфликтах. На эти конфликты Европа была настроена словно бы по умолчанию. В Средние века уходит корнями въевшееся, почти ритуальное пристрастие к войне – делу молодых, подростков и двадцатилетних, таких как Хлодвиг, Фридрих II Германский, Эдуард III Английский, Карл V Испанский, Людовик XIV и Наполеон. Если посмотреть с этой стороны, история Европы всегда была трагедией конкурирующего мачизма.
Но причины вечных войн лежат глубже. Каждому из договоров, что придорожными вехами размечают историю, – Аугсбургский, Вестфальский, Утрехтский, Венский, Версальский – удавалось сохранить мир как минимум на два поколения, а затем война разгоралась снова. Даже Потсдамский договор, подписанный в 1945 г., действовал только до 1989 г., когда начал рушиться Советский Союз. Отсутствие какого бы то ни было регулирования после окончания холодной войны заново испытывает на прочность европейскую дипломатию. Словно бы европейский генетический код позволяет народам жить в мире друг с другом не дольше, чем живет память о прошлом витке кровопролития. История может дать нам мудрый совет словами умирающего Людовика XIV: «Самое главное – живи в мире с соседями. Я слишком любил воевать».
Я не уверен, что воинственность Европы можно списать на разнородность изначально составлявших ее племен. Наверное, считать это разнообразие источником энергии соперничества, которая лежит в основе самых полезных достижений Европы, – более продуктивный подход. Я думаю, что впервые эта энергия высвободилась из напряжения, возникшего между сухопутными и морскими народами, населявшими Европу. Мореплавание поощряло предприимчивость, любопытство, контакты и инновации. Оно порождало соперничество между отдельными людьми и группами, побуждало сотрудничать с незнакомцами. Древние морские города-государства передали эстафету Афинам и эгейской диаспоре. Настоятельная потребность в освоении новых земель породила скандинавских мореплавателей и искателей приключений. Гений моря вызвал из небытия торговые цивилизации Средиземноморья, Балтики, Северного моря, а со временем и Атлантики. Вместе с тем сухопутные народы, попавшие в Европу через Анатолию и русские степи, умели пускать корни, накапливать богатство и контролировать территорию, и при этом они постоянно соперничали с народами морскими.
Я думаю, то, что называется европейскими ценностями, выковано этой состязательностью, которую Макиавелли описывал как «разнообразие государств, поощряющее… способность к действию и творческую энергию личности». Подавление этого творческого индивидуализма с неприглядной стороны характеризует европейскую религию – христианство. Некоторые историки винят в интеллектуальной летаргии Европы в I тысячелетии н. э. бесконечно раскалывающуюся христианскую церковь, но другие отдают должное ее сложному вероучению о грехе, любви и искуплении, а также ее вкладу в развитие образования. Безусловно, церковь была разобщающей и часто агрессивной силой. Но это не предотвратило, а возможно, даже подстегнуло революции, которые сделали Европу такой, какой мы знаем ее сегодня, – я говорю о Возрождении, Реформации и Просвещении.
Как античная, так и христианская эпоха могут претендовать на роль источника ценностей, так часто приписываемых европейской культуре: толерантность, равенство перед законом, свобода слова, права человека и гражданина, приятие власти массами. Конечно, проведение этих ценностей в жизнь было порой неполным и лицемерным – достаточно вспомнить рабство, автократию и стремление к имперскому господству. Но и конституция США, и Устав ООН основаны на идеалах, в общих чертах описанных Платоном и Аристотелем, развитых Великой хартией вольностей и широко распространенных Просвещением.
Сочетание регулируемого капитализма и социально ответственного государства, достигнутое в Европе, долгое время было целью экономических и политических реформ. В этом суть Европейского Союза. Европа – дом для 10 % населения мира, но на ее долю приходится половина всех мировых затрат на соцобеспечение. При всех их недостатках, договоры ЕС, подписанные в Риме, Маастрихте и Лиссабоне, легли в основу пяти десятилетий не просто мира, но процветания. Именно благодаря этому Европа, как и ее детище Америка, стали местом, куда стремятся попасть самые молодые и предприимчивые иммигранты.
Европейские университеты славятся на весь мир, музеи переполнены, а художественное наследие Европы бесценно. В какой бы концертный зал я ни вошел – в Лос-Анджелесе, Токио, Шанхае или Дубае по воздуху плывет музыка Моцарта и Бетховена. Английский – язык международного общения. Города старой Европы по-прежнему притягивают туристов. Культурное наследие Европы позволяет словам Эдмунда Бёрка, сказанным им на рубеже XIX в., не утратить своей актуальности и в XXI столетии: «Нигде в Европе ни один европеец не почувствует себя полным чужаком». Сказанное, конечно, не умаляет достоинств других континентов и других культур, которыми я восторгаюсь. Но упомянутый европеец ценит достоинства своей родины превыше всего.
Пока я пишу эти строки, на горизонте собираются тучи. Эйфория, обуявшая Европу с концом холодной войны (и так напоминающая эйфорию 1890-х), постепенно развеивается. Европейские демократические подходы больше не кажутся такими уж жизненно важными народам других континентов. Как мы узнали в предыдущей главе, вера в европейские институты не безгранична. В начале XXI в. царило убеждение, что «западные ценности» одержали верх и вскоре завоюют мир. Сегодня в это трудно поверить. На фоне усиления позиций авторитарного Китая, возврата к прошлому в России и борьбы за реформирование ислама европейские демократические ценности кажутся сугубо европейскими, а отнюдь не лучом надежды для всего мира.
В качестве одной из причин можно назвать утрату Европой идеологической идентичности. Политическая структура ЕС, скроенная по меркам холодной войны, стала громоздкой, она обращена в прошлое и страдает от дефицита демократии, который никто не может восполнить. У Евросоюза нет конституции, которую ее непохожие друг на друга субъекты могли бы всецело одобрить. Европейские лидеры оказались не способны достичь столь необходимого для стабильности баланса между государством и надгосударственными структурами, центром и регионами, гражданством страны и гражданством Евросоюза. Пятьдесят лет центростремительного движения сменились центробежными импульсами.
Сегодня взоры опять устремлены на Германию, но руководящая роль Германии в Европе условна и повсеместно подвергается сомнению. Вторая по величине экономика Европы – британская – потеряла терпение и вернулась к своей традиционной отстраненности. Руководящее начало утратило единство, и, вторя ему, восстанавливаются старые линии раздела Европы, раскалывающие ее на восточную и западную части вдоль Эльбы и Дуная. Страны Востока отходят от либеральных ценностей, на которых пятьдесят лет стоял союз, и устремляются к национализму и автократии. В отношения с путинской Россией вернулись враждебность и риторика холодной войны. Кажется, Европа ничему не учится.
Реальность такова, что со времен падения Рима ни одна власть не могла даже приблизиться к тому, чтобы править всем Европейским континентом, как это делали китайские богдыханы или Великие Моголы в Индии. Этого не удалось ни Карлу Великому, ни габсбургским императорам Священной Римской империи, ни Наполеону, ни Гитлеру, ни руководству Евросоюза. Если история чему-то учит, так это тому, что все попытки выпрямить кантовское «кривое дерево» человечества обречены на провал. Народы Европы не загонишь в кабалу супергосударства, какими бы либеральными ни были при этом намерения.
Евросоюз возник из желания слить экономики Европы в один торговый блок. У меня нет сомнений, что, если бы ЕС не было, государственные деятели кружили бы по европейским столицам, пытаясь его создать. Но такая интеграция требует постоянного надзора, а для осуществления надзора требуется правительство. Правительство же терпит крах, лишившись согласия народа на власть. Евросоюз требует себе как никогда много полномочий в отсутствие такого согласия. И если он не вернет эти полномочия входящим в него странам, впереди его ждет только упадок. Сегодня как никогда актуален вопрос охраны границ и миграционного контроля и, следовательно, автономности, как ее понимают страны – члены союза в соответствии с ходом развития их общества.
Я шел путями своего повествования, не испытывая иллюзии, будто мир в Европе можно принимать как должное и тем более будто истории настал конец. Но я хотел бы отыскать ответ на главный вопрос: есть ли среди событий последней половины столетия нечто, способное указать, что Европа отыскала свой философский камень мира? Этот плавильный котел народов провел две тысячи лет в раздорах и войнах, стремясь к доминированию или, по крайней мере, влиянию во всем мире. Возможно ли, чтобы с помощью несовершенных механизмов торгового союза европейцы отыскали средство жить в гармонии с собою и соседями?