Теперь следовало жениться: требовалось любой ценой обеспечить будущее наполеоновской линии. (Император уже назначил своим наследником Жерома, но тот был на двадцать лет старше его самого, а сын Жерома принц Луи Наполеон – по прозвищу «Плон-Плон» – являлся довольно курьезной фигурой, который не стал бы императором и за тысячу лет.) Гарриет Говард, любовница Луи Наполеона (Лиззи, как все ее называли), не рассматривалась как кандидатура. Она была куртизанкой, а куртизанки не вполне соответствуют положению императрицы. Но не стоило думать о великих королевских или императорских семьях Европы (Габсбургах, Гогенцоллернах или Романовых) и даже о сравнительно скромной Ганноверской династии: британцы поведут себя так же, как остальные и в любом случае не поддержат католика. Для всех них Наполеон III (как теперь следовало его называть) был всего лишь самоуверенным авантюристом, даже хуже своего дяди. Ему, конечно, придется поставить себе цель попроще.
В конце концов выбор пал на поразительно красивую испанскую девушку. Это была Мария Евгения Игнасия де Палафокс и Киркпатрик, урожденная 15-я маркиза Ардалесская и 16-я графиня Теба, дочь графа де Монтихо. Может, не верхушка общества, но, безусловно, привилегированное сословие и в любом случае лучшее, на что он мог рассчитывать. К тому же он с первого взгляда страстно влюбился в прекрасную испанку. Ближайшее окружение Луи Наполеона было шокировано. «Мы не для того создавали империю, чтобы император женился на цветочнице», – сказал его близкий товарищ герцог де Персиньи, который дошел даже до того, чтобы распространять против нее оскорбительные памфлеты. И Персиньи был не одинок. «Поражает, в каком тоне мужчины и женщины говорят о будущей императрице, – писал британский посол лорд Коули в свое Министерство иностранных дел. – Мне повторяли вещи… которые невозможно доверить бумаге». Однако Наполеон III остался непоколебим и женился на Эжени, как ее стали называть, 29 января 1853 г. в соборе Парижской Богоматери. Что же касается Лиззи, то ей даровали титул графини де Борегар, пожаловали прекрасный замок и назначили более чем щедрую пенсию. На самом деле ее последнее прощай императору оказалось не последним: не прошло и месяца, как она вернулась в его постель. Но не надолго. Императрица вскоре узнала об этом и поставила мужу освященный веками ультиматум: он должен выбрать одну из двух, у него не получится иметь обеих. Так наступил конец. Лиззи возвратилась в Лондон, а потом, после неудачного замужества, заперлась в своем замке и вела столь уединенную жизнь, что ее прозвали «затворницей из Борегара». Она умерла от рака в 1864 г. в возрасте 42 лет.
Эжени победила, но отдавала себе отчет, какой долгий и, по всей видимости, мучительный подъем ей предстоит преодолеть. Она вовсе не была авантюристкой и интриганкой, как нравилось думать парижанам, но она росла, хорошо зная, что такое жизненные трудности. Ее жизнь началась в самых необычных обстоятельствах: она родилась 5 мая 1826 г. в шатре, где ее семья нашла приют после того, как страшное землетрясение разрушило их родной город Гранаду. Отец Евгении много лет находился под домашним арестом и умер, когда девочке было тринадцать лет. Ее крайне амбициозная мать провезла их с сестрой по всем лучшим водным курортам Европы в поисках подходящих супругов, но тщетно. К тому моменту, когда на нее упал взор императора, ей уже исполнилось двадцать шесть, то есть она была гораздо старше обычного возраста вступления в брак. После свадьбы с Наполеоном III ей предстояло быть императрицей шестьдесят семь лет.
Неудивительно, что Эжени несколько поощряла ухаживания императора, однако с самого начала она твердо указала, что до женитьбы ни о какой близости не может идти и речи. И после свадьбы ее было немного: она оказалась самой холодной из всех ледяных рыб, не делая секрета из того факта, что весь процесс для нее dégoûtant – омерзителен. Однако в марте 1856 г. Эжени подарила мужу сына. Больше детей не было – как, вероятно, и попыток их зачать.
К счастью, у Наполеона имелись и другие интересы. Он считал, что следует что-то сделать со столицей государства, значительная часть которой оставалась такой, как ее описал Бальзак[180], – кривые узкие улицы и переулки, убогие и перенаселенные доходные дома, ужасающе грязные и кишащие паразитами. Летом 1853 г. император вызвал префекта департамента Сена Жоржа Османа и приказал ему отстроить новый Париж, достойный новой империи. Он знал, чего хочет: ряды длинных, широких бульваров, которые позволят каретам быстро переезжать из одного quartier (квартала) в другой и создадут городу достойное лицо, которого он заслуживает. Это также должно было значительно облегчить быстрое введение войск в случае непредвиденного мятежа (что в Париже всегда возможно). Но такие соображения имели второстепенное значение, главной целью императора оставалось создать город, которым каждый парижанин (на самом деле каждый француз) сможет гордиться.
Осман, чья семья приехала из Эльзаса, родился и вырос в Париже, поэтому знал город как свои пять пальцев. Поначалу он собирался стать музыкантом, но, осознав, что попросту недостаточно хорош для концертных подмостков, пошел работать в местную администрацию. На пост префекта его выбрал министр внутренних дел императора Виктор де Персиньи, который позже вспоминал:
Удивительно, но меня в нем привлекли не его таланты и великолепная образованность, а дефекты характера. Передо мной стоял один из самых выдающихся людей нашего времени: большой, сильный, решительный, энергичный и в то же время неискренний и изворотливый. Мне показалось, что он именно тот человек, который мне нужен, чтобы сражаться с идеями и предубеждениями целой школы экономистов, с такими же лживыми людьми с фондовой биржи. Где джентльмен с прямым и благородным характером неизбежно потерпит неудачу, этот атлет, полный дерзости и умений, способный противопоставить капканам противников еще более умные ловушки, непременно победит.
Практически в течение всего правления императора и еще десять лет после него Париж был одной огромной строительной площадкой. Были снесены сотни старых строений и проложены 80 километров новых широких улиц, соединяющих ключевые точки города. Осман и император вместе преобразили столицу. Им мы обязаны появлением улицы Риволи, идущей от площади Согласия до улицы Сент-Антуан; бульвара Сен-Жермен, авеню Опера, авеню Фош, Севастопольского бульвара и, конечно, бульвара Османа. Среди новых зданий было большинство основных железнодорожных вокзалов, Опера Гарнье (в то время самое большое здание оперного театра в мире) и центральный продовольственный рынок Ле-Аль. Тогда же появились и первые два из парижских огромных универмагов – «Бон Марше» в 1852 г., «Прентам» в 1865-м. А еще новые парки, сады, площади и полная реконструкция системы канализации. Наполеон не полностью последовал примеру императора Августа, который гордился, что получил свою столицу в камне, а оставил в мраморе, но, без всякого сомнения, он сделал для Парижа больше, чем любой другой монарх до и после него.
Разразившаяся в октябре 1853 г. Крымская война была абсурдным делом, которого не должно было бы произойти. Она началась с конфликта между православными и католиками по поводу их постоянно вызывавшего споры коллективного пользования церковью Гроба Господня в Иерусалиме. Русский император предсказуемо поддержал православную церковь. Наполеон, несмотря на все его мирные заявления, чувствовал, что ему необходима какая-то война, чтобы укрепить свою власть и репутацию, и столь же твердо занял позицию католиков. Оттоманский султан сначала пребывал в нерешительности, а затем встал на сторону французов; но в течение шести недель русские наголову разбили его военный флот, и позиция Турции перестала играть значимую роль. Никто не хотел присутствия русских в Восточном Средиземноморье, поэтому британцы, хоть и были протестантами, присоединились к французам. В марте 1854 г. они объявили России войну.
Тем временем император ясно дал понять лорду Коули, что был бы очень признателен за приглашение посетить Англию с государственным визитом. Британское правительство было не против, главным препятствием было отношение самой королевы Виктории. Уже осенью 1853 г. министры императора поставили этот вопрос перед Коули, он передал его на рассмотрение своему министру иностранных дел лорду Кларендону. Ответ королевы не заставил себя ждать:
Королева спешит ответить на письмо лорда Кларендона и желает, чтобы он проинформировал лорда Коули, что никогда не было и малейшей идеи о приглашении императора французов. Лорду Коули следует позаботиться о ясном понимании того, что такого намерения не было и не будет, и никаких сомнений по этому поводу быть не должно.
Однако со временем отношения Франции и Англии улучшились. Ситуация в Крыму явно зашла в тупик, и в сентябре 1854 г. Наполеон пригласил принца-консорта посетить его в военном лагере в Булони, а Альберт принял приглашение. Император показался ему гораздо более мягким и умным, чем он предполагал, и особенно ему понравился его прекрасный немецкий язык. После отъезда гостя Наполеон отзывался о принце с довольно преувеличенной восторженностью, «говоря, – докладывал Кларендон королеве, – что за всю свою жизнь он не встречал человека таких разнообразных и глубоких познаний… Его Величество добавил, что никогда прежде не узнавал так много за столь короткое время». Такая лесть достигла сердца Виктории. Она сразу смягчилась в отношении императора, тем более услышав, что сам Альберт заговорил о государственном визите. Она, однако, еще не была готова проявлять любезность; император, сказала она, может приехать, если хочет, в середине ноября. Виктория явно ожидала, что он ухватится за этот шанс, но, когда тот попросил об отсрочке, она отреагировала болезненно: «Ответ императора Наполеона лорду Коули относительно визита в Англию… почти отказ и не способствует улучшению нашей позиции. Королева хотела бы, чтобы не выказывалось желания получить этот визит… Его прием здесь должен быть благодеянием для него, а не для нас».