эпоха грюндерства. Грюндерами («основателями») называли не отцов новой империи, а учредителей сомнительных спекулятивных компаний.[18] После биржевого краха католики под предводительством Церкви выступили против программы «культуркампф». Государственные репрессии ужесточились до такой степени, что их отказались поддерживать даже прусские консерваторы. В конечном счете Бисмарк добился лишь одного – католики создали собственную партию Центра, которая более двадцати лет была крупнейшей партией рейхстага. Между тем в 1875 г. немецкие социалисты объединились под знаменем марксизма и, взяв на вооружение концепцию прогресса, которую пропагандировали их конкуренты, начали пользоваться все большей поддержкой избирателей.
Бисмарк задумался, не начать ли новую войну, чтобы укрепить свою власть. В 1875 г. он использовал прирученную прессу, чтобы намекнуть: в ближайшем будущем возможен новый удар по Франции. Статья «Предстоит ли нам война?» (Ist der Krieg in Sicht?) имела неожиданный результат: она подтолкнула Англию и Россию к сближению с Францией – против «Пруссии-Германии». Бисмарк был вынужден пойти на попятную, не преминув заметить, что «англичанка» – кронпринцесса – донесла на него королеве Виктории. Дела у Германской империи не ладились, а теперь ситуация стала еще хуже.
Смертный приговор Германии
С 1876 г. волна панславянского национализма захлестнула Юго-Восточную Европу, которая находилась под властью Османской империи. В 1877 г. Россия провела успешную военную кампанию против турок и теперь слыла защитником славян во всем мире. Это было чревато роковыми последствиями для Австро-Венгерской империи Габсбургов. После поражения, нанесенного Пруссией в 1866 г., она была близка к краху. Было ясно, что, если поляки, словенцы, сербы, хорваты и чехи начнут борьбу за независимость при поддержке России, судьба Австро-Венгрии предрешена. Немецкое меньшинство – представители правящей верхушки – было не прочь сбежать в Германскую империю, население которой, безусловно, потребовало бы принять их.
Для Бисмарка это стало бы катастрофой. Он не хотел объединенной Германии, ему нужна была прусская Германия. Если империя примет восемь миллионов немцев-католиков, в том числе главу государства из династии Габсбургов, а Вена объединится с Мюнхеном и Штутгартом в противовес Берлину, Пруссия погибнет.
Чтобы продолжать править Германией, Пруссии нужно было любой ценой удержать на плаву Австро-Венгерскую империю. 17 июня 1878 г. Бисмарк признался Дизраэли, что Австрия «связала его по рукам и ногам».
В результате Бисмарк радикально изменил курс, поразив весь мир: он прекратил «культуркампф», порвал с либералами, отказался от свободной торговли и в октябре 1879 г. заключил антироссийский договор со своим злейшим врагом – Австрией.
Австро-германский договор 1879 г., или Двойственный союз, был чудовищной сделкой для Германии. Дипломатический расклад сил был таков, что русские не имели оснований нападать на Германию, в то время как трения между Россией и Австро-Венгрией на Балканах представлялись вполне реальными. И если бы теперь Габсбурги втянули Россию в конфликт, расплачиваться за их авантюры за Дунаем пришлось бы объединенной Германии.
Как в 1815 г., так и в 1850-м Вена хотела убить двух зайцев: сохранить гегемонию в огромной, лишь отчасти немецкой, империи и при этом определять всегерманскую политику. В 1879 г. она получила желаемое. Страна, которая потерпела постыдное поражение от Пруссии в 1866 г., сумела чудесным образом отплатить обидчику. На такое не согласился бы ни один немецкий политик, находящийся в здравом уме.
Бисмарк не сошел с ума. Но он и не был немцем. Он был пруссаком. И, чтобы сохранить в Германии власть Пруссии, он заключил военный союз с Австрией, прекрасно отдавая себе отчет в том, что «какая-нибудь глупость на Балканах» – по его собственным словам – может обречь Германию на войну с Россией.
Теперь королевства и герцогства Западной Германии рисковали в любой момент стать участниками балканского конфликта между восточными немцами и славянами.
Тьма сгущается
В 1879 г. Бисмарк так резко сменил курс, что историки говорят о «втором создании Империи». Это поставило в тяжелое положение людей, определявших себя как немцев-протестантов. В основном они проживали на севере и востоке, но отдельные группы встречались повсюду – в землях, где власти поддерживали Лютера, и в городах, которые были построены позднее как административные бастионы Пруссии. Антикатолическая программа «культуркампф», финансируемая государством, превратила их в радикалов, но в 1879 г. они почувствовали, что Бисмарк бросил их ради сделок с католиками и консерваторами. Этих озлобленных поборников прогресса объединяла новая религия – «быть протестантом в Германии». Замешанная на «немецкости» (Deutschtum), она открыто отторгала чужаков. Антикатолицизм стал для этих людей второй натурой, но роковой особенностью их движения можно назвать совершенно новую разновидность антисемитизма.
Великим его провозвестником был историк Генрих фон Трейчке, гуру национал-либералов. Он пользовался огромным авторитетом, а его «громовой голос», как писал один американец, часто звучал в стенах Рейхстага. Статья Трейчке «Наши перспективы» (Unsere Aussichten), опубликованная в 1879 г. и более известная в сокращенной версии 1880 г. «О нашем еврействе» (Ein Wort über unser Judentum), легла в основу современного политического антисемитизма. На смену обычной ненависти к евреям пришла полноценная идеология, непохожая на все остальные формы расизма.
Трейчке называл евреев «нашей бедой». Он считал, что глубинная непостижимая связь объединяет их с англичанами (которые тоже долго были объектом его гнева). Евреям, как и англичанам, свойственны вырождение и трусость, у них менталитет лавочников, а не героев, и все же – вопреки истинному прогрессу – они умудряются править миром. Современность, для которой характерны глобализация, жестокосердие, бескультурье и меркантильность, – это воплощение англо-еврейского плана. Более здоровые и простые народы, к примеру немцы, становятся игрушкой в их руках. Все антисемиты со времен Трейчке исповедуют эту теорию заговора: кайзер Вильгельм II говорил про Judaengland так же, как сегодняшние антисемиты рассуждают про Jew York.[19]
Обращаясь к читателю, Трейчке делал упор на чисто прусскую тему. «Каждый год из неистощимого чрева Польши, – писал он, – через нашу восточную границу просачиваются тысячи амбициозных молодых евреев, продавцов готовой одежды, чьи дети и внуки овладевают биржами и прессой Германии». Далее он ловко увязывал эту еврейско-англосаксонскую псевдореальность с исконным колониальным страхом и неприязнью Пруссии к Польше. Английские толстосумы и нищие польские иммигранты, число которых росло как на дрожжах, слились у Трейчке в единый образ человека без родины.
С тех пор для радикальных протестантов евреи и католическая церковь представляли собой единую мрачную силу, чуждую для «прусско-немецкости». Брошен клич: «Без Иудеи, без Рима мы построим собор Германии» (Ohne Juda, ohne Rom bauen wir Germanias Dom).[20]
Однако в этом соборе не было места для старой юнкерской аристократии. Отто Бёкель, неистовый молодой библиотекарь из Гессена, в 1887 г. получил депутатский мандат, одержав победу над юнкерской Консервативной партией под лозунгом: «Евреи, юнкеры и священники – одна шайка» (Juden, Junker und Pfaffen gehören in einen Topf). Его сторонники составили скандально известный справочник Semi-Gotha, где были собраны сведения обо всех знатных фамилиях еврейского происхождения.
Новый антисемитизм превратился в радикальное общественное движение. Его представители утверждали, что истинная «немецкость» требует чистоты расы, а не фамильных титулов. Лидеры Антисемитской народной партии, Германской социально-антисемитской партии, Пангерманского союза, Германской партии реформ и тому подобных организаций часто придумывали себе титулы, и уже в 1908 г. один фальшивый аристократ, Ланц «фон» Либенфельс, вывесил у себя в замке флаг со свастикой. Национал-протестантизм, как часто называют этот феномен историки, временами скатывался к чистейшему язычеству.
В 1893 г. кандидаты, которые сделали антисемитизм своей главной политической платформой (половина из них открыто называла себя антисемитами в избирательных бюллетенях), получили шестнадцать мест в рейхстаге – все они представляли аграрные округа протестантской Пруссии, Саксонии и Гессена. То, что за этим последовало, – урок для любой страны, где есть крикливое радикальное меньшинство.
«Вера германских народов – это христианство эпохи Реформации. Протестантизм – это религия, которая не сокрушает немецкий характер, могучий и стойкий, а дает ему раскрыться… Протестантизм закладывает фундамент для культуры германских народов, самой германской расы. Протестантизм – основа политической власти нации, ее нравственных ценностей, ее дерзкой победоносной науки».
Сами по себе эти шестнадцать мест ничего не значили. Но Консервативная партия, которая представляла прусское юнкерство, впадала в панику от любого посягательства на ее электорат. В 1892 г. на Тиволийском конгрессе[22] антисемитизм впервые стал частью политической платформы консерваторов: новая программа требовала воспрепятствовать «зачастую навязчивому и агрессивному влиянию евреев на жизнь страны». Теперь откровенный антисемитизм был в почете и в высших кругах.