К этому времени главные улицы Лондона постепенно утрачивали визуальную однородность, зафиксированную Тэллисом в 1830-х годах. Действительно, улицу как определяющий элемент лондонского ландшафта сменили отдельные здания. Так как их заказывали архитекторам, как правило, сами эксплуатанты, а не владельцы участка, то эти постройки неизбежно выглядят воплощением торжествующего индивидуализма, а не добрососедства. Большинство знаковых лондонских зданий этого периода: Центральный уголовный суд, или Олд-Бейли (1903), администрация Лондонского порта (1909), Военное управление на улице Уайтхолл (1906), администрация графства Лондон (1909), Центральный холл методистов (1905), Музей Виктории и Альберта (1899–1909) – представляют собой тот или иной вариант дозволенного Брайдоном барокко. При подготовке планов сноса домов Нэша на Риджент-стрит их тоже было предписано заменить барочными; пример такого дома – отель «Пикадилли» (Piccadilly) работы Нормана Шоу, соединяющий Риджент-стрит с Пикадилли (см. далее).
Самые убедительные примеры этого возрождения барокко встречаются не в общественных зданиях, а в домах, построенных там и сям на смену георгианским террасным домам, например во владениях Портленд и Гровнер, на Уэлбек-стрит в Мэрилебоне и на Парк-стрит в Мэйфэре. Кривые линии крыш, окна с фронтонами, украшенные карнизы и дверные проемы, а то и статуя-другая – все направлено на то, чтобы придать фасаду индивидуальность. Если поднять глаза над уровнем улицы, то можно увидеть, что фасады коммерческих зданий эдвардианских Бонд-стрит, Албемарл-стрит и Пикадилли отличаются потрясающим разнообразием. Это была последняя эпоха, когда призыв к возрождению старого считался признаком вдохновения, а не признанием поражения. Построенные тогда здания стали истинным лекарством от георгианской монотонности.
Далее настала очередь театров Вест-Энда. Здесь гением места был Фрэнк Мэтчем, в основном работавший на театральную «империю» Столла и Мосса[137]. В его фантастических залах ставили Гилберта и Салливана, Уайльда и Шоу – среди буйства потолков в стиле рококо, фиолетовых занавесов и гипсовых херувимов. Шедевром Мэтчема был театр «Колизей» (Coliseum) на Сент-Мартинс-лейн, а перед зданиями театров «Ипподром» (Hippodrome), «Палладиум» (Palladium) и «Виктория-палас» (Victoria Palace) померкли старинные «Ковент-Гарден» и «Друри-Лейн». Сам Мэтчем считал, что помогает драматургу вырвать зрителей из повседневной реальности, и был рад узнать, что толпы стекаются в его «дворцы удовольствий» посмотреть не только спектакль, но и сами дворцы.
Отели класса люкс пока в основном оставались вотчиной железнодорожных компаний, хотя отель Брауна (Brown’s) был построен еще в наполеоновскую эру, а «Кларидж» (Claridge’s) – в 1850-х годах. В 1889 году семья Д’Ойли Карт на доходы от оперного театра «Савой» построила новый отель «Савой»; в качестве директора был приглашен из Парижа Сезар Ритц, а в качестве шеф-повара – Огюст Эскофье. Другой отель, получивший имя самого Ритца и открытый на Пикадилли в 1906 году, стал первым зданием Лондона на стальном каркасе; его уличный фасад спроектирован по образцу парижской улицы Риволи. Рестораны теперь ни в какое сравнение не шли с прежними трактирами. В путеводителе Бедекера 1898 года перечисляются 60 хороших ресторанов Вест-Энда. Для безденежных имелись лавки, где продавали хлеб и молоко, чайные ABC и сеть Corner House, основанная Джо Лайонсом.
Перестроенный в 1901 году универмаг «Хэрродс» на улице Найтсбридж гордился первой в Лондоне «движущейся лестницей». Посетителям, осмелившимся, несмотря на страх, подняться по ней, наливали бесплатно бокал бренди. Магазин-конкурент – «Селфриджс» – появился на Оксфорд-стрит в 1909 году и щеголял помпезным классическим фасадом работы Дэниэла Бернема из Чикаго (с тех пор, правда, довольно сильно перестроенным). Девиз Гарри Селфриджа – «Клиент всегда прав» – воплощал идею шопинга как приключения, а не просто похода за покупками. Чтобы отпраздновать открытие, Селфридж выставил в магазине аэроплан, на котором француз Луи Блерио только что перелетел через Ла-Манш[138].
Восход местного патриотизма
В новой администрации Лондона воцарялась характерная для эдвардианского периода самоуверенность. Солсбери надеялся, что столичные боро будут сдерживать мотовские порывы Совета графства Лондон, но боро сами проявили инициативу. Едва избранные администрации боро Вулиджа, Вондсворта, Дептфорда, Челси и Ламбета построили ратуши, достойные ренессансных принцев. Власти более бедных районов, вздохнув посвободнее в результате перераспределения сборов, проводили санитарное обследование трущоб, открывали бесплатные библиотеки и общественные бани (в том числе турецкие). К 1902 году в одном только Камберуэлле было шесть публичных библиотек и картинная галерея. Пятнадцать боро имели генераторы электричества для уличного освещения.
Ист-Хэм, боро центрального подчинения за границей Лондона, в графстве Эссекс, построил ратушу, которую Певзнер назвал «крайним примером силы и уверенности местных лондонских властей в правление короля Эдуарда». За десять лет Ист-Хэм обзавелся новым залом собраний, полицейской станцией, судами, библиотекой, медицинским центром, пожарной станцией, плавательным бассейном, техническим колледжем и трамвайным депо. Напротив, администрация боро Кенсингтон, привыкшая считать деньги, осталась в старых зданиях приходского управления, сгрудившихся вокруг кладбища при церкви Сент-Мэри-Эбботс. Там ютились и само приходское управление, и начальная школа, и зал для собраний, и богадельни, и арестантская. О лондонских приходских управлениях прежних времен, работавших по принципу «всё в одном», напоминает и администрация Уолтемстоу. Правление короля Эдуарда было эпохой наивысшего подъема независимого местного лондонского самоуправления – эпохой, которая оказалась, увы, очень короткой.
Первые семнадцать лет общегородского самоуправления (1889–1907) бал в Совете графства Лондон правило прогрессистское большинство. В 1904 году Совет, окрыленный значительными поступлениями за счет местных сборов, а также акцизов на алкоголь, взял под свой контроль школьное управление Лондона; поскольку технические колледжи и так подчинялись Совету, теперь он контролировал все уровни образования в столице. Ему принадлежало 940 школ, где работало 17 000 учителей; ученикам предоставлялось бесплатное питание, благодаря чему удалось практически покончить с серьезным недоеданием среди маленьких лондонцев.
Еще в одном смелом начинании Совета – расчистке трущоб – результаты были несколько скромнее. Все советы имели право сносить дома и строить на том же месте новое жилье, что привело к появлению двух первых землевладений Совета графства Лондон – на Баундери-стрит в Бетнал-Грине и в районе Миллбанк, за галереей Тейт. Выстроенные тогда здания в стиле королевы Анны, с коньковыми крышами, существуют и сегодня; они удивительно симпатичны. Они стоят на улицах, вдоль которых растут деревья, и в них вполне могли бы располагаться щеголеватые частные апартаменты (сегодня кое-где дело так и обстоит). Вскоре таких землевладений было уже 12.
Для подобной первой пробы муниципальной застройки нужны были и ресурсы, и политическая воля. К тому же этот путь имел свою цену. Сборы с владельцев недвижимости не были ничем ограничены, и советы стали их резко повышать; при этом вследствие закона о перераспределении наибольшее бремя ложилось на более богатые боро. Результатом стало резкое отторжение со стороны плательщиков. На выборах 1907 года в 22 из 28 лондонских боро победили умеренные (консерваторы), несмотря на то что на общенациональных выборах в том году либералы одержали сокрушительную победу. Нежелание платить высокие местные налоги оказалось таким мощным средством против прогрессистов во власти, что умеренные (переименовавшись в «муниципальных реформаторов», а позднее в тори) заправляли Советом графства Лондон в течение следующих 23 лет.
Йеркс и Дикий Запад в Лондоне
Тем временем лондонское метро развивалось так же бурно, как в 1840-х годах – наземные железные дороги. В отличие от нью-йоркской подземки или парижского метрополитена правительство, несмотря на свою критическую роль в городской инфраструктуре, не предпринимало никаких усилий по планированию или координации прокладываемых под столицей туннелей. Британское правительство не смело оспорить волю свободного рынка. Поэтому строительство метро стало идеальной площадкой для последних железнодорожных авантюристов. В 1900 году 63-летний американец Чарльз Тайсон Йеркс исчерпал потенциал своей карьеры на родине – в Филадельфии и Чикаго, где он был предпринимателем, плейбоем и, наконец, сидел в тюрьме по обвинению в мошенничестве. Йерксу не давало развернуться упорное стремление американских городов самостоятельно проектировать свои системы метрополитена, и он обратил взоры на Лондон, где о подобном вмешательстве в частный бизнес и слышать не хотели.
Йеркс прибыл в Лондон и незамедлительно купил контрольный пакет акций проектируемой линии, которая должна была идти с севера на юг от Хэмпстеда до Чаринг-Кросса. Затем он приобрел шедшую с запада на восток старую Окружную линию, которую давно пора было перевести на электричество, и учредил Компанию железнодорожной тяги столичного округа (Metropolitan District Railway Traction) для закладки путей, позднее ставших линиями Пикадилли и Бейкерлоо. Когда Йеркс консолидировал всю эту империю в своих руках, но еще ничего не построил, в его руках и руках его соотечественников-спекулянтов оказалась половина будущей сети лондонского метро.
Закончилось приблизительно тем же, что и железнодорожная мания 1840-х. В 1901 году на рассмотрение парламента было представлено 32 предложения о прокладке туннелей, и почти все они провалились. Прогрессисты из Совета графства Лондон стали требовать контроля над транспортом, и в 1905 году Королевская комиссия даже предложила учредить транспортное управление Лондона. Но этого сделать не успели: как мы уже знаем, в 1907 году прогрессисты проиграли выборы. Йеркс со своими тремя новыми линиями напирал, заблокировав проекты всех соперников за счет лоббирования в парламенте.