Хотя на расстоянии небоскреб-обелиск представляет собой, несомненно, величественное зрелище, архитектурный критик Оуэн Хазерли справедливо оценил его явление на Боро-Хай-стрит как приход самоуверенного хулигана, «при появлении которого все смолкают… акт урбанистического бандитизма… воплощение агрессии и апломба». Пешеходам приходилось пробираться по лабиринту мостков, чтобы просто пересечь площадь. Подобно «Огурцу» в Сити и колесу обозрения «Око Лондона» (London Eye), «Осколок» самим своим размером завоевал себе место в ряду символов современного города.
Офисные башни редко пользовались популярностью среди коммерческих съемщиков, и мало какие из них принесли прибыль. Они были дорогими, и стоимость эксплуатации в расчете на единицу сдаваемой площади была слишком высокой. Как признавался застройщик Стюарт Липтон в Estates Gazette: «Их вдвое дольше строить, стоимость их в полтора раза выше, чем строительство “землескребов”, и они минимум на 5 % менее эффективны, чем обычные здания». Он продемонстрировал собственный тезис, придя в 2016 году на помощь Сити: Липтон взял на себя «проклятое» (в финансовом отношении) место по адресу Бишопсгейт, 22, где ранее предполагалось строить небоскреб «Пинакль». Он воздвиг 62-этажный утес из стеклянных панелей такой огромной общей площадью и с таким безликим фасадом, что к нему даже не прилипло никакое прозвище.
Раз за разом высотные здания приносили застройщикам одни убытки. В «Осколке» почти никто не хотел арендовать помещения, и бремя его спасения легко на плечи одного из катарских фондов национального благосостояния – последнего прибежища промотавшихся лондонских застройщиков. Возведение «Огурца» обошлось дороже, чем его оценочная стоимость по завершении работ. Надутый «Уоки-токи» спасли китайские деньги. Но заморских инвесторов не так уж интересовала прибыль. Им нужны были секретность и безопасность, а лондонские регуляторы, действовавшие по принципу максимального невмешательства, с лихвой обеспечивали и то и другое.
Неизбежным результатом стало то, что инвестировать стали уже не в коммерческую, а в жилую недвижимость класса люкс. В 2007 году Ливингстон получил новые полномочия, позволявшие ему преодолевать вето отдельных боро и разрешать строительство новых небоскребов там, где они «способствуют оживлению района и украшают горизонт Лондона». Он утверждал, что все его жилые башни будут на 50 «доступными» – отголосок высотных муниципальных жилых комплексов 1950-х. Однако обеспечивать воплощение этого заявления в реальность он даже не собирался. Все высотки, утвержденные Ливингстоном (к моменту его ухода с поста мэра было построено около двухсот домов высотой свыше двадцати этажей), предназначались для частных инвестиций, и многие из них, если не большинство стояли почти без жильцов.
Образ высотных жилых домов явно трансформировался. Башни были непопулярны, когда их занимали небогатые жильцы, обремененные семьями, а сами они находились в собственности муниципальных советов, не слишком заинтересованных в их обслуживании и контроле. Но в качестве второй недвижимости или резервных инвестиций для международного рынка они оказались идеальными. В таких городах, как Нью-Йорк, Берлин и Сингапур, местные законы и правила аренды зачастую гласили, что недвижимость должна находиться в собственности граждан страны или быть занятой в течение определенной доли времени. В 2017 году Новая Зеландия просто-напросто запретила покупать недвижимость иностранцам, не могущим представить доказательства постоянного проживания в стране. Другими словами, градостроители должны учитывать влияние того или иного типа строительного проекта на окружающий район и его сообщество.
Лондонские градостроители и их политические хозяева об этом не заботились. Новые башни, возвышавшиеся над столицей в первые два десятилетия нового века, нравились покупателям именно по тем причинам, по которым их строительство не следовало разрешать. Они обеспечивали приватность, секретность, безопасность с охраной на воротах и отсутствие любопытных соседей. Башни, настоящий собственник которых зачастую скрывался за вывеской офшорной компании, были банковскими сейфами в небе. Квадратные футы зачастую покупались и продавались еще до того, как были построены, подобно акциям компаний. Один дом в Кэннинг-тауне был приобретен китайским инвестором и практически весь оставлен даже без отделки.
Каждый год лондонские градостроители, архитекторы, советники и застройщики собирались на ежегодный салон строительной отрасли MIPIM в Каннах. На мероприятии не скупились на развлечения и напропалую занимались махинациями. В мой последний приезд один застройщик признался мне, что, по его прикидкам, на каннском пляже принимается больше решений о будущем облике Лондона, чем в любом из залов заседаний его советов. В ответ на противодействие проектам со стороны местных жителей советы требовали уступки застройщику на условиях так называемого «раздела 106». Это означало, что застройщик предоставит несколько квартир по «доступным» ценам (обычно с 20 %-ной скидкой) или оплатит строительство начальной школы или плавательного бассейна в другом месте на территории боро. Как сообщалось, в 2018 году застройщик заплатил боро Тауэр-Хамлетс за право построить небоскреб «Шпиль Лондона» (Spire London) в Доклендсе несусветные 50 миллионов фунтов стерлингов. Так как получателем платежа было не физическое лицо, его окрестили «узаконенной взяткой». Круг замкнулся: городское планирование вновь, как во времена Хайамса и Леви, стало предметом «переговоров».
Как бы для того, чтобы подчеркнуть новое соотношение сил, Блэр в 1999 году распустил Королевскую комиссию по изящным искусствам, которая была независимым борцом за соблюдение архитектурных стандартов и многолетней занозой в боку многих коммерческих архитекторов. Вместо нее была учреждена Комиссия по архитектуре и урбанизированной среде (КАУС), председателем которой стал, к удивлению даже застройщиков, их старший коллега Стюарт Липтон. КАУС одобрила башню Воксхолла как «светлую и привлекательную», хотя против «Осколка» все-таки возражала.
Бум Блэра длился долго. Ему в наследство досталась экономика, перешедшая к росту в последние годы администрации Мейджора, и помогло падение фунта после выхода Британии из европейской валютной системы. Столица, несомненно, выбралась из пропасти 1970-х. К тому моменту как Блэр в 2007 году уступил своему коллеге Гордону Брауну, настроения у трех китов процветания Лондона – в сфере финансов, недвижимости и туризма – были необычайно радужными. Немногие сознавали, что гордость порой предшествует падению.
26. Порождения тщеславия. 2008 – настоящее время
Восхождение звезды Джонсона
В 2008 году по Лондону ударил банковский кризис, начавшийся в Америке и вскоре охвативший Европу. Это был самый серьезный удар по финансовой стабильности с 1930-х годов, и он погрузил Британию в краткосрочную, но суровую рецессию. Как и ранее в подобных случаях, Лондон вышел из нее относительно благополучно. Хотя один из провинциальных банков, «Нордерн Рок» (Northern Rock), обанкротился, государственная поддержка в адрес двух наиболее значимых банков Лондона, «Роял Банк оф Скотланд» (Royal Bank of Scotland) и «Ллойдс» (Lloyds), не позволила ни одному из столичных банков вылететь в трубу. Уходившее лейбористское правительство Гордона Брауна (2007–2010) и пришедшая ему на смену коалиция Дэвида Кэмерона и Ника Клегга (2010–2015) закачали в кредитную систему ликвидные средства, что позволило избежать серьезного ущерба.
Для Лондона эта история означала прежде всего необходимость подтянуть пояс. Рынок недвижимости колебался, на год упал, затем выровнялся. Наибольший удар приняла на себя местная администрация, и канцлер Джордж Осборн проводил политику жесткой экономии. В течение следующих десяти лет местные советы Лондона потеряли от 40 % до 50 % грантов центрального правительства. Результатом стало падение доходов в размере 37 % на душу населения, в то время как в остальной стране эта цифра составила 29 %.
В 2008 году, во время рецессии, пост мэра Лондона перешел от Ливингстона к консерватору Борису Джонсону. Джонсон, получивший образование в Итоне и Оксфорде, разительно отличался по имиджу от «рубахи-парня» Ливингстона, но общими у них были нестандартное чувство юмора и отсутствие ханжества – качества добродетельные для гражданского лидера. Ни что-либо из его прошлого, ни его классические метафоры, ни беспрестанные ляпы, ни красочные подробности личной жизни, казалось, не наносили ущерба популярности Джонсона. Его щедрость, когда речь шла о государственных деньгах, граничила с патологией.
Вступив в должность, Джонсон, заядлый велосипедист, унаследовал от Ливингстона сеть прокатных велосипедов и самозабвенно занялся ее развитием. Его велосипеды прозвали «байками Бориса», но убыток от них составил 160 миллионов фунтов в год. В то же время мэр перестроил маршруты велодорожек через Вест-Энд, к восторгу велосипедистов и ярости таксистов. Основную дорогу вдоль набережной он сузил до одной полосы в каждую сторону, устроив там вечную пробку. К 2018 году единственная магистраль, по которой можно было свободно проехать через Внутренний Лондон, пролегала по Мэрилебон-роуд и Юстон-роуд. Послевоенные планы Бьюкенена теперь окончательно были похоронены.
По оценкам специалиста по Лондону из Лондонской школы экономики Тони Трэверса, в Нью-Йорке, где все дороги находились в ведении городской администрации, около 90 % из них были свободны для сквозного проезда. В Лондоне, где за второстепенные дороги отвечали боро, из-за односторонних улиц, «лабиринтов» и уличной парковки сквозной проезд был возможен лишь по 20 % улиц. В результате целые акры асфальта в столице пылились без дела – они использовались только в качестве подъездных дорог и парковки, причем на этой земле нельзя было ни построить дом, ни открыть магазин, ни поиграть, ни даже развести сад. Да уж, Лондон щедро использовал свою территорию.
Былое отношение Джонсона к высотным зданиям сменилось диаметрально противоположным. Будучи в оппозиции, он обвинял Ливингстона в создании «Дубая на Темзе», но в должности мэра стал самым ярым пропагандистом небоскребов. По сообщению независимого форума «Новая лондонская архитектура» (НЛА), при Джонсоне число высотных зданий, проходивших через систему планирования, удвоилось. Блэр также раздавал заказы на тщеславные проекты, достойные его экстравагантности. Он поддержал проект постройки убыточной канатной дороги над рекой в Ист-Энде. Он потратил полмиллиона фунтов на гигантскую спиральную горку в олимпийском парке в Стратфорде – «символ под стать Эйфелевой башне» – и заказал для полиции водяные пушки, в итоге запрещенные к применению. С помощью тогдашнего канцлера Казначейства Джорджа Осборна Джонсон утвердил проект «моста-сада» через Темзу у Темпла стоимостью 60 миллионов фунтов, которые якобы должны были предоставить частные инвесторы. Но, как оказалось, оба политика обещали выделить по 30 миллионов фунтов государственных средств, причем Джонсон выступил гарантом возмещения убытков. Потенциальная стоимость выросла до 175 миллионов, и проект в конечном итоге был отменен – после того, как 43 миллиона фунтов стерлингов перекочевали в карманы «консультантов». Вскоре после этого пребывавший в запущенном состоянии Хаммерсмитский мост пришлось закрыть, так как на его ремонт не нашлось 30 миллионов фунтов, и никто не хотел брать на себя ответственность за ремонт. Администрация Лондона пребывала не в лучшей форме.