Лично мне кажется, что жители современных городов смирились с неизбежностью подобной эволюции – в отличие от деревень, жители которых проявляли всю въедливость и дотошность, чтобы защитить «малую родину». Похоже, уже сам гигантский размер городов делал их игрушкой судьбы. И уж точно они были игрушкой рыночной экономики: там, где на кону огромные деньги, коммерция часто обладает решающим голосом. Сила арифметики сокрушает все попытки планирования или регулирования; это особенно очевидно в крупных городах развивающихся стран, с чем согласится любой, кто пролетал над Мехико или Лагосом.
Города в авторитарных государствах жили совсем иначе. Их нередко сносили и перестраивали в соответствии с веяниями времени. В XIX веке так поступил Осман с Парижем. В 1960-х годах я видел, как бульдозеры уничтожают старинные бульвары Бухареста, а в 1983 году – старый город в китайском Чэнду; в последнем случае зрелище было особенно душераздирающим, так как я знал, что однажды китайцы об этом пожалеют. В Лондоне свободный рынок и мясорубка чисел всегда входили в противоречие с централизованными решениями. Античное поселение обязано своей формой римским губернаторам, средневековый город – резиденции монархов в Вестминстере, а Лондон XVIII–XIX веков – запрету строить новые мосты через Темзу и фиаско с планированием в области железнодорожного строительства. Законодательное введение заповедных зон в 1970-х годах имело огромные последствия для столицы – возможно, более значимые, чем любые события начиная с Великого пожара. Еще одним знаковым моментом стал спор о комплексном обновлении Внутреннего Лондона, начавшийся после «Блица» и длившийся до 1970-х годов.
К концу XX века фактический коллапс стратегического планирования и всевластие интересов собственников недвижимости почти не оставили пространства для государственных решений или государственного надзора. Тем не менее некоторые участки все-таки приходилось планировать. Это были главным образом крупные промышленные площадки, ранее принадлежавшие докам, железным дорогам и коммунальным службам. Три таких объекта во Внутреннем Лондоне ожидали государственного решения: электростанция в Баттерси, долина реки Ли к северу от Стратфорда и старая железнодорожная территория близ Кингс-Кросса. Исход каждого из этих случаев продемонстрировал сильные и слабые стороны лондонской администрации на рубеже нового века.
Баттерси, Стратфорд, Кингс-Кросс
В Баттерси главным вопросом было сохранение электростанции середины XX века с четырьмя знаменитыми трубами. Правительство без особых объяснений потребовало оставить станцию на месте, а также провести к ней ответвление от Северной линии метро. Взамен застройщикам позволялось провести радикальную, как оказалось, перестройку всего участка.
Консорциуму из Малайзии было дано разрешение построить на участке 4239 квартир – вдвое больше, чем было во всем Барбикане. Такие архитекторы, как Норман Фостер и Фрэнк Гери, получили заказы на постройку панельных домов, напоминающих утесы, разделенные узкими каньонами. Чтобы добавить проекту привлекательности для предполагаемых инвесторов, главную площадь комплекса назвали Малайзия-сквер и предусмотрели в ее оформлении мотивы малайзийского национального цветка – гибискуса. Весь комплекс с нескрываемой иронией назвали «деревней». Никто не притворялся, будто бы застройка предназначена для лондонцев, и торжественный старт ей дал в январе 2013 года «министр местного самоуправления» Малайзии в Куала-Лумпуре, куда мэр Борис Джонсон отправился в 2014 году способствовать продажам. В середине 2010-х годов рынок просел, и минимальную «социальную» долю жилья сократили всего до 386 квартир. В 2018 году проект столкнулся с финансовыми трудностями, и спасать его пришлось правительству Малайзии, причем соответствующую сделку позднее расследовали на предмет коррупции.
Образец, заданный в Баттерси, воспроизвели ниже по течению Темзы на бывшей коммерческой земле в Найн-Элмсе и Воксхолле вокруг нового американского посольства, построенного словно укрепленная клетка посреди оборонительного рва. Здесь в целом ряде высотных зданий разместилось около 20 000 квартир класса люкс. Никаких плановых требований по смешанному составу жильцов, наличию рабочих мест или общественной инфраструктуры не выдвигалось. В Найн-Элмсе повторилась история пригородов XIX века, когда застройщики просто возводили дома и клали в карман прибыль. В результате немалый кусок Центрального Лондона был фактически продан и вывезен за границу. Трудно представить, на что будет похож этот район через пятьдесят лет, если иностранные инвесторы продадут свои квартиры и рынок рухнет. Вполне вероятен риск повторения судьбы викторианского владения Лэдброк, когда комплекс сначала резко упадет в цене, а потом превратится в руины.
Более интервенционистский подход к модернизации городской среды был предпринят к северу от Стратфорда в Восточном Лондоне по следам олимпийской феерии. Дело осложнялось тем, что власти запретили сносить стадион, который был слишком велик для большинства командных игр и использовался лишь время от времени. Не могло же правительство признать, что выбросило 700 миллионов фунтов на две недели развлечений. В конечном итоге стадион был подарен заплатившему всего 15 миллионов фунтов футбольному клубу «Вест Хэм Юнайтед», к немалому ворчанию болельщиков, невзлюбивших новый стадион за огромные размеры и недостаточно камерную атмосферу. Такие огромные сооружения, как этот стадион, а также расположенные рядом центр водных видов спорта и волейбольный центр, приводят только к выхолащиванию окружающих районов.
Так называемая Корпорация развития наследия Лондона отвергла для этого района любые предложения традиционной уличной сетки, а вместо этого предложила разбросать по окрестностям огромные здания в надежде, что застройщики компенсируют часть затрат на игры. Бывшая Олимпийская деревня стала комплексом квартир: часть из них сдавались по рыночным ценам, а часть по «доступным», что должно было обеспечить некоторую степень социального разнообразия. В настоящее время это самый успешный участок олимпийского района, выходящий на небольшой парк вдоль реки Ли.
Самым авантюрным решением было имитировать викторианский Южный Кенсингтон вдоль берега канала, с «переливанием» знаковых культурных институций: здесь должны были открыться филиалы Музея Виктории и Альберта, Колледжа моды, Би-би-си и даже вашингтонского Смитсоновского института. Стоимость проекта в 1,1 миллиарда фунтов стерлингов должны были компенсировать 600 квартир класса люкс в различных домах, в том числе в 40-этажной башне. Когда градостроители поняли, что она будет видна позади собора Святого Павла даже из Ричмонд-парка, расположенного за двадцать миль (ок. 32 км), то решили ее не строить, проявив редкий в новейшей истории Лондона архитектурный вкус.
Классический лондонский контраст можно было наблюдать в микрорайоне, лежавшем непосредственно к западу через реку Ли, – анклаве Хакни-Вик. Здесь хипстерские студии, бары и мастерские в бывших складах вдоль реки были перемешаны с новыми и старыми домами и квартирами – муниципальными и частными. Интересным вариантом было бы перед Олимпиадой использовать Хакни-Вик для несложного инфраструктурного обслуживания Олимпийского парка, а затем сдать его (возможно, «расширенный Хакни-Вик») в аренду в качестве малоэтажной промышленной зоны. Реализация похожего варианта была начата южнее, в устье Ли на Темзе. Тринити-Буй-Уорф, построенный частично из старых контейнеров, превратился в замечательную колонию неформальных «творческих» предприятий близ Канари-Уорфа. В Стратфорде, увы, скорее всего, реализуется привычная лондонская история бума недвижимости с последующей рецессией.
В 1980-х годах перед управлением компании British Rail на Кингс-Кроссе встал вопрос: чем станет ее ненужная площадка для складского хранения – новым Барбиканом, Канари-Уорфом или Темзмидом? После ряда фальстартов застройщика – компанию Argent – обязали сохранить существующие склады, газгольдеры, природный парк и канал, а также создать новый комплекс со смешанным составом жильцов для боро Кэмден в границах плана. Это была непростая задача. В обмен застройщик получал право строительства близ вокзала офисного комплекса средней высотности.
Argent немедленно сдала склады в аренду Университету искусств, чем привлекла созвездие галерей и ресторанов, которые, постепенно открываясь, создавали особую атмосферу комплекса по мере его застройки. Сильнее контраста со Стратфордом и придумать было нельзя. Старинные викторианские здания в бывшем дворе для погрузки угля стали дорогим торговым центром. В жилом секторе были перемешаны государственное и частное жилье, имелись магазины, поликлиника и школа. В офисной зоне застройка была густой, но все же не подавляла своей плотностью, и компания Google избрала ее в качестве своей лондонской штаб-квартиры. Ступени на берегу канала вскоре стали популярным местом для пикника, а склады – достопримечательностью для туристов. Не может быть сомнений, что главным фактором успеха стала кропотливая интеграция современной инфраструктуры в прежнюю: старое не разрушалось, а использовалось по-новому. По итогам еще одной битвы против офисной застройки в 1970-х годах удалось подобным образом реабилитировать бывшую промышленную зону к западу от Кингс-Кросса, близ Кэмденского шлюза. Кингс-Кросс стал самым успешным проектом модернизации лондонских районов.
Брекзит-на-Темзе
В 2015 году правительство Кэмерона выиграло всеобщие выборы, обещая разрешить референдум о членстве Британии в Европейском союзе. На протяжении всей своей истории Лондон извлекал пользу из торгового обмена, обмена инвестициями и обмена людьми с континентальной Европой. Лондон – европейский город и всегда останется таковым. В то же время главным делом для Лондона всегда была коммерция, благодаря чему город часто (и обычно к своей выгоде) оставался в стороне от раздиравших Европу конфликтов. Он всегда держался несколько особняком: так, в прошлом веке он показательно стоял одной ногой в Европе, а другой – в Нью-Йорке.