от них, равно как и традиционной критики американской модели, еще недостаточно для того, чтобы определить политику. Если по правде, то в мире нет страны, которая могла бы преподать другим урок по борьбе с расовой дискриминацией, как, впрочем, и в достижении равенства в сфере образования. Представители разных этнически-расовых групп многие века жили, общаясь друг с другом исключительно через призму военного доминирования, а также рабовладельческих и колониальных отношений. И тот факт, что с некоторых пор им приходится сосуществовать в рамках единых политических сообществ, с точки зрения цивилизации представляет огромный шаг вперед. Но почти повсюду вопросы подобного рода влекут за собой предрассудки, зачастую превращаясь в инструмент политиков, и покончить с этой практикой можно только путем развития демократии и снижения уровня неравенства. У нас у всех есть возможность учиться на опыте других стран и тратить больше времени на поиск решений, а не использовать данную проблематику как предлог для национального самодовольства и отказа от моделей других народов, даже не задумываясь о том, что они собой представляют и способны ли что-либо решить.
Единственной европейской страной, которая для борьбы с расовой дискриминацией ввела у себя этнически-расовые категории по модели США, стала Великобритания[219]. Начиная с переписи 1991 года каждому предлагается поставить галочку в соответствующей графе в зависимости от того, кем он себя воспринимает – «белым», «чернокожим / выходцем из Карибского бассейна», «индийцем/пакистанцем» и далее в том же духе. То же самое касается многочисленных опросов и документов полицейского контроля. Но даже если эта мера в целом ряде случаев и привлекла дополнительное внимание общества к насилию и произволу, научные исследования на сегодняшний день не показали, что благодаря ей в Великобритании действительно удалось снизить уровень дискриминации по сравнению с другими европейскими странами[220]. Кроме того, надо полагать, что единой модели не существует и все зависит от миграционного и постколониального контекста искомой страны. Во Франции и Германии мигрантами в основном являются выходцы из Турции и стран Северной Африки. Однако по факту физические различия во внешности по периметру Средиземного моря выражены относительно слабо: этнические типы меняются постепенно и плавно, тем более что различные народы без конца смешиваются друг с другом, причем гораздо больше, чем в условиях США[221]. Представителям таких смешанных типов трудно относить себя к этнически-расовым категориям типа «черный/белый», а проведенные исследования показывают, что сама необходимость определяться в этом вопросе порождает в их душе дискомфорт[222].
В этих условиях у нас есть все основания полагать, что введение этих категорий во время переписи в основном оказало отрицательное воздействие. Суть заключается в том, что двигаться вперед по пути выявления расизма, его количественной оценки и искоренения практики дискриминации (по крайней мере, продвинуться на нем дальше, чем на сегодняшний день) можно и не требуя ни от кого определяться в принадлежности к одному из строго установленных этнически-расовых типов[223]. Говоря конкретно, во Франции, Германии и во всех других странах, столкнувшихся с данной проблемой, должны создать подлинную систему общественного надзора за дискриминацией, чтобы придать реальности объективный характер, ежегодно сообщать о положении дел и подталкивать политиков к действиям в нужном направлении. Во Франции ученые разослали работодателям несколько тысяч фальшивых резюме, таким образом откликнувшись на предложение о работе, а потом оценивали количество полученных в ответ приглашений на собеседование. Когда фамилия кандидата звучала на арабо-мусульманский манер, количество ответов уменьшалось в четыре раза. Фамилии, звучавшие на еврейский манер, тоже подвергались дискриминации, хотя и не в таком масштабе[224]. Вся проблема в том, что повторно такого рода исследования не проводились, поэтому ни одна живая душа не знает, в какую сторону ситуация изменилась с 2015 года – в лучшую или худшую. Органы упомянутого выше надзора надо обязательно наделить правом осуществлять массовые опросы, позволяющие проводить надежные сравнения между различными периодами, регионами и сферами деятельности, включая полицейский контроль лиц определенного этнически-расового происхождения и другие формы дискриминации[225]. Также они должны обеспечивать ежегодный надзор за дискриминацией на предприятиях (зарплаты, повышение в должности, дополнительная профессиональная подготовка и т. д.). С этой целью в опросный лист в ходе переписи следует включать вопрос о стране рождения родителей (во Франции, как и во многих других странах, ничего такого пока нет). Объединяя эту информацию с поставляемыми предприятиями сведениями о зарплатах, можно составить детальную картину по регионам, сферам деятельности и размерам компаний[226]. Эти индикаторы можно было бы использовать в связке с профсоюзами для выявления практики дискриминации и осуществления надзора на местном уровне. В случае слишком низкого представительства на предприятиях достаточного размера подобный инструмент помог бы инициировать судебные дела. А в теории при необходимости в опросный лист во время переписи можно было бы включить и общий вопрос о восходящей линии родства[227]. Однако международный опыт подсказывает, что истинная цель заключается не в накоплении статистических данных, а в использовании доступных индикаторов для проведения твердой, решительной, прозрачной, подлежащей контролю политики с привлечением всех участников процесса (профсоюзы и работодатели, политические движения и гражданские ассоциации), при том, что попытки такого рода на сегодняшний день если и предпринимались, то только на уровне отдельных национальных моделей.
Религиозный нейтралитет и лицемерие французского секуляризма
В заключение заметим, что борьба с этнически-расовой дискриминацией осуществляется в том числе за счет создания новых форм религиозного нейтралитета. В этом отношении в мире тоже нет ни одной страны, которая могла бы похвастаться, что добилась должного баланса. В качестве абсолютно нейтральной очень любит себя выставлять французская модель секуляризма, хотя в действительности ситуация гораздо сложнее, чем можно предположить[228]. Официально объекты религиозного культа государственного финансирования не получают, за исключением тех случаев, когда их построили до принятия закона 1905 года, что на практике касается только церквей и наделяет христиан преимуществами по сравнению с мусульманами. Католические школы, коллежи и лицеи, действовавшие на момент одобрения закона Дебре (1959 год), и сегодня финансируются за счет налогоплательщиков, причем в пропорциях, которых не встретишь ни в одной другой стране. К тому же эти учебные заведения сохранили за собой право свободно выбирать учеников, не соблюдая никаких правил с точки зрения представительства различных социальных групп, что значительно способствует их обособленности и изоляции[229]. Говоря о финансировании религии (священники и здания), мы обязательно должны сказать об основополагающей роли пожертвований. Наряду со многими другими странами во Франции те, кто жертвует на религиозные нужды, имеют право на налоговый вычет, что по сути представляет собой механизм государственного финансирования, к тому же отличающийся крайним неравенством, потому что эти дотации, по сути государственные, тем выше, чем больше в распоряжении верующего средств (на практике опять же это оборачивается преференциями для одних религий в ущерб другим[230]).
То же самое касается систем, действующих в Италии, где каждый налогоплательщик может направить часть своих налогов на поддержку религии по своему выбору, или в Германии, где создан механизм в виде дополнительного религиозного налога. Причем и в том, и в другом случае упор делается на религии, выступающие в роли единых организаций на национальном уровне (что на практике исключает ислам). По сравнению с ними французская модель, сводящаяся к одинаковому отношению ко всем религиозным ассоциациям, в потенциале выглядит более удовлетворительной. При таком подходе вера считается точно таким же делом, как все остальные, что обеспечивает обновление, развитие и разнообразие ее структур. Но для этого обязательно нужно обеспечить больший уровень равенства системы, например, преобразовав соответствующие государственные дотации в «выплаты на поддержку деятельности ассоциаций» фиксированного размера, обязательные для всех, чтобы каждый мог направлять свои деньги ассоциациям по своему выбору (в том числе религиозным, культурным, гуманитарным и т. д.), в зависимости от тех верований и ценностей, которые он исповедует. Подобная система, с одной стороны, способствовала бы движению к подлинному равенству, с другой – позволила бы развеять нынешнюю атмосферу подозрительности и навешивания ярлыков.
Глава 9. Как выйти из неоколониализма
Борьба за равенство далека от своего завершения. Нам надо двигаться дальше, доводя до конца логику построения социального государства, введения прогрессивного налога, достижения подлинного равенства и противодействия любым формам дискриминации. В первую очередь в рамках этого противостояния надо трансформировать мировую экономическую систему. Конец колониализма положил начало процессу сглаживания неравенства, но действующая мировая экономика и сегодня отличается строгой иерархией и высоким уровнем неравноправия. Нынешняя экономическая модель, основанная на бесконтрольном обращении капитала, никоим образом не ставящая перед собой ни социальных, ни экологических целей, очень часто напоминает собой форму неоколониализма, обеспечивающую интересы самых богатых. И с политической, и с экологической точки зрения эта модель не выдерживает критики. Чтобы покончить с ней, мы должны преобразовать социально-национальное государство в социально-федеральное, открытое для стран Глобального Юга, а также радикально пересмотреть правила и договоры, регулирующие сегодня мировую глобализацию.