Традиционализм 1880-х — 1890-х породил эффект наглухо закрытого парового котла. Его смысл все тот же — жесткие, пирамидальные иерархии, как в жизни, так и в идеологии. Приведение голов к одним и тем же границам. Панцирный порядок в умах и в институтах общества. Оборотная сторона — тлеющая почва, расцвет «измов», в которых насилие — это счастье самопожертвования. И снова — слабости в технологиях, бедствие в умах, так ясно показанные войной и революцией 1905 г. И уже тогда первое явление черного передела, массового желания отнять и разделить «награбленное» со всей страстью.
Люди — это единицы, призванные решать государственные задачи, как их понимает первое лицо? Когда государство — это он сам? Нигде не проявилась эта ошибка так ярко, как в войне 1914–1917 гг. Чтобы бросить в топку мировой войны свой собственный народ в конфликте между кузенами, у элиты должно быть ясное понимание народа как счетных единиц, как никогда не вырождающейся почвы, без душ, без любви, подчиненной субъективно понятым государственным интересам.
Результат — разрушение общества и уникальная, первая в мире попытка построить административную экономику, в которой собственность и деньги — ничто, а власть и идеология — всё.
Какой всплеск энергии дали новые люди, получившие власть! И как целеустремленно она угасала 70 с лишним лет! Вместо традиционных верований — марксизм с его сладкой, почти христианской оболочкой. Вместо свободы — жесткая вертикаль, заранее известные ходы. Вместо «обогащайтесь» — прикрепляйтесь, добывайте блага по очереди. Вместо благоденствия — борьба и мобилизация. Вместо открытости — высоко поднятые стены. И вместо свободной человеческой конкуренции, поднимающей наверх самых умных, талантливых и сильных, — негативный отбор. Ни в один момент административной эпохи интересы народа, интересы и имущество семей не ставились во главу угла. Вновь расчетные единицы, потребляемые, передвигаемые, возбуждаемые мечтой, чтобы достичь — чего? Великого государства, всемирной победы системы.
А что дальше, когда все это сломалось? Что стало во главу угла? Думаете, люди, их семьи, их интересы? Их состоятельность? Нет, конечно! Идея свободы и рынка как фетиш, как новая религия! Отпустить, отдаться плаванью, раскрыться, подставить грудь свободному ветру. При абсолютной уверенности, что народ плох и его нужно держать в руках.
Все равно, что пустить лису в курятник. Или встать на ринге — в глобальной экономике — и опустить руки. Вновь всплеск, только темной энергии — все взять, что плохо лежит, скушать внутреннее производство импортом, извлечь как можно больше злата из российской руды. И неизбежно отстать от мира, попасть в зависимость от импорта, и разделиться на тех, у кого — всё, и тех, у кого — совсем мало. И где-то там, в сознании народа, вновь копить желание всё переделить.
Почему так много ошибок? Величие государства как цель — да, было. Личная власть, торжество самолюбия? Да, конечно. Но ошибок нет, только когда за историческим выбором, не на словах, а на деле, стоит благо народа, не абстрактное, а очень конкретное — как общества всеобщего благосостояния, как массы семей, растущих в имуществе, доходах, богатеющих из поколения в поколение. Ведущих себя независимо, конкурирующих, рождающих все новые идеи. Подбадриваемых стимулами, идущими от государства.
Конечно, можно попытаться их усмирить. Управлять массовым сознанием через конфессии — занять обычаями и ритуалами, идеями, ниспосланными свыше. Переключить на гордость своей историей и государством, на воображение себя героями. Обозначать врагов как главное препятствие для райской жизни, дать всем понять, что мощь растет. Сводить к обрывкам знания об обществе, желтеть, играть, быть ниже пояса и развлекать. А информацию — разбить, перегородить, подсластить, переключить на глупости, наладить личный надзор и, наконец, дать рейтинги за правильное поведение.
Все это возможно. И мобилизоваться, и проникнуться сознанием высших идей, и встать, как один. Но возможно ли, опираясь на все это, обеспечить динамику общества и экономики на опережение всех других? Особенно когда исправно публикуются списки российских миллиардеров, а неравенство растет.
Вся российская, да и мировая история подсказывает, что нет.
«Другая» национальная идея — это «обогащайтесь», становитесь на ноги, семьями и домами, большим средним классом, на долгие времена, будьте независимыми, создавайте новое, но и будьте все вместе, никогда не забывая ни традиции, ни общие ценности, ни свою историю, защищая общество, народ, Отчизну.
А государство своей политикой сделает все возможное, создаст максимум стимулов, чтобы помочь во всем этом российским семьям.
Обычно это называется социальная рыночная экономика. Именно в ней свобода и необходимость, государственное и частное находят оптимум.
Найдется он и в России.
В. Кандинский
Другая модель общества
Что нужно? Найти именно ту золотую середину между свободой и принуждением, между интересами общего и частного, которая больше всего соответствует историческим и культурным традициям, высвобождая наибольшую энергию для роста и инноваций.
Какую модель общества искать? Англосаксонскую? Общество эмигрантов, любящих новенькое и риски? С минимальным участием государства во всем? Нет, не получится. Мы — другие. Азиатскую экономику особого пути? Всей кожей мы чувствуем, что и здесь мы другие. Такого соединения прилежности, дешевизны, умеренности, желания учиться и подчинения — нет, не получится. Скандинавскую экономику? Мы и так гнемся от тяжести налогов. И как добиться уникальной способности расходовать экономно, спокойно и аккуратно в пользу каждого? Германскую модель? Экономику благосостояния для всех, по Людвигу Эрхарду? Умеренную, взвешенную, состоятельную, технологичную.
Было бы замечательно, но точности и дисциплины может не хватить. Методичности.
Или все-таки средиземноморская модель? Испания, Италия или даже Франция? Там больше государства, чем в Германии, и это напоминает нас.
Так сделаем? Поставим цель не на словах, а на деле? Спросим себя — как совершить? И как, наконец, начать быстро расти? Мировая экономика, хозяйство развитых стран растут гораздо быстрее, чем Россия. А мы — когда и как? Самое главное, как?
Известно только одно: мы будем метаться и болеть, как общество, пока не найдем правильные ответы на вопросы: что же мы строим в России? К какой модели коллективного поведения мы пришли? И какую хотели бы получить — как лучшую для нас всех?
В. Кандинский
Изоляционизм. Свой, особенный[823]
Изоляционизм — это не закрытая экономика, не крепость с вечно поднятыми мостами и не нахмуренный лик.
«Россия прежде всего» — это: а) максимум сосредоточения общества и государства на уровне жизни, на демографии, на темпах роста, на технологической модернизации; б) ласковый теленок двух маток сосет (ЕС, Южная Корея, Япония (после ослабления санкций) и Китай); в) открытая рыночная экономика разумных национальных эгоистов, переходящая в «социальную рыночную экономику» и «большую универсальную» вместо сырьевой; г) приглашение вернуться всем, чьи семьи до 100–150 лет тому назад жили на территории современной России; д) научиться «продавать себя», взять максимум этого искусства у англосаксонской модели; е) поток только хороших новостей из России.
То, что невозможно под санкциями сегодня, станет возможным завтра.
Главное — идеи, их победа в обществе, возникающий в нем тренд.
Изоляционизм — это политика, когда главные темы ток-шоу — бум строительства своих домов средним классом, когда люди кричат друг на друга, доказывая, чей дом лучше. У нас внутри страны есть все средства для того, чтобы на основе внутреннего спроса разогнать экономику до стабильных темпов роста в 6–8 %. Нужно только нормализовать кредит, процент, резко снизить административное бремя, усилить налоговые стимулы, нацелить налоги на рост, снять с малого и среднего бизнеса и среднего класса массу лишних запретов, заняться большими проектами скоростных дорог, малоэтажного жилья, земли «для всех», массового обустройства всех поселений, а не только столиц.
Это огромные рынки и масса новых рабочих мест на любой вкус, и неизбежно — рост благосостояния. Если к этому добавить, как инвестиции, часть избыточных денежных резервов, накопленных государством от сырья, получим мощнейший, желанный рычаг для роста. У нас масса свободных производственных мощностей, даже без новых капитальных вложений. Уровень использования в России среднегодовой производственной мощности по кирпичу — 36–37 %, строительным растворам и бетонам — 30 %, портландцементу — 54 %, бульдозерам — 33 %, каткам дорожным — 34 %, бетоносмесителям — 18 %, кранам — от 17 до 25 %, автокранам — 42 %, экскаваторам — 21 %, автобетоновозам — 22 % (2020 г., ЕМИСС Росстата).
А по другим «сложным вещам»? По интегральным электронным схемам мощности используются на 43 %, по печатным платам — на 50 %, ноутбукам — 54 %, радиоприемникам — 10 %, телевизорам — 43 %, холодильникам — 51 %, электродвигателям — от 11 до 48 %, двигателям внутреннего сгорания — 31 %, подшипникам — 17 %, станкам — от 3 до 26 %, вертолетам — 28 %, мотоциклам — 28 %, троллейбусам — 20 %.
Разумный изоляционизм — это максимум возможного делать в самой России, занимать работой прежде всего тех, кто живет в России, при самых высоких требованиях к качеству и цене продукции. Легко сказать? Нет, нелегко, но если это официальная идеология, подкрепленная легкой, спокойной, помогающей атмосферой для бизнеса, то она неизбежно даст быстрый рост внутреннего спроса и предложения. Главное — качество (мы этим страдаем), цены (часто завышены), демонополизация, конкуренция, расцвет среднего и малого бизнеса.
А как выдержать конкуренцию с импортом в открытой экономике? Ответ: дешевый кредит, умеренно слабый рубль, низкие налоги, сильные налоговые стимулы, помощь, а не карающая рука государства.