Национальные государстваили государства всеобщего благосостояния
В первое десятилетие после обретения независимости во всех трех республиках значительная часть дискуссий велась вокруг вопроса: какое же государство теперь нужно строить? Как показало бурное становление многопартийной системы, в обществе не было единого мнения по этому вопросу; амбициозные партии и отдельные честолюбивые личности с легкостью разрабатывали платформы, способные привлечь хотя бы частичку общественного внимания, и присовокупляли к ним декларации, что рекомендуемая ими политика соответствует «национальным интересам». Со временем сложились три основные ориентации, позволявшие рассматривать и выявлять большую часть проблем. Какой-либо полной корреляции между этими направлениями и платформами конкретных партий не существовало; население также было склонно менять свое мнение от выборов до выборов; идеологи с четкими и недвусмысленными взглядами в республиках Балтии являлись маргиналами, а сами идеологии отличались изменчивостью, так что было сложно с уверенностью охарактеризовать чью-то позицию в общепринятых терминах «правый», «левый», «центрист». Тем не менее ответы на главные вопросы: что собой представляли возрожденные республики, как определять право на гражданство в них, для чего следует использовать государственную машину, как следует распределять скудный государственный бюджет и какой должна быть внешняя политика — отражали подспудно присутствующее общее мировоззрение (нем. Weltanschuung), которое, в свою очередь, складывалось из исторического опыта, чувства этнической идентичности, эгоистических интересов и понимания значения самого «нового вхождения в Европу».
Несмотря на то что народные фронты раскололись и перегруппировались в политические партии (одни более, другие менее преуспевшие на парламентской арене), значительная часть того духа, что вызвал эти фронты к жизни, сохранилась и по прошествии десятилетия. Люди, сожалевшие об утере «национального единства», преобладавшего в эру 1988–1991 гг., и подходившие ко всему именно с такой ориентацией, были по-прежнему настроены резко антисоветски, утверждая, что 1940–1941 и 1945–1991 годы были периодом долгой, кошмарной и незаконной оккупации Эстонии, Латвии и Литвы хищным соседом. Для них «советская эра» была современным продолжением политики российского империализма, начало которой положил еще Петр I в XVIII в., и которая использовала марксистко-ленинскую идеологию в качестве прикрытия российской территориальной экспансии на Запад. Соответственно, нынешний процесс «нового вхождения в Европу» изображался как возвращение к собственному наследию, к изначальной «европейскости» Балтийского побережья. Все институты, нормы и модели поведения (включая административно-командный стиль экономики) советских времен следовало уничтожить; российские войска (присутствовавшие в Прибалтике до 1994 г.) должны были быть выведены, а большинство русскоязычных жителей побережья следовало убедить вернуться на их «этническую родину». Дискурс в рамках такой ориентации предполагал наличие прав собственности на географическое пространство; считалось, что часть побережья, где некогда жили древние литовцы, латыши и эстонцы, теперь «принадлежала» их современным потомкам; в данном контексте крайне широко использовалось притяжательное местоимение «наше». Главной (хотя и не единственной) целью деятельности государственного аппарата считалась защита всех форм культуры «основных наций» (эстонцев, латышей и литовцев) и особенно их языка. Такой протекционизм был необходим, поскольку число носителей этих национальных культур было небольшим, и, соответственно, они были весьма уязвимы для всеохватного влияния «внешнего» мира.
«Государство» и «национальная культура» представляли собой отдельные концепции: национальная культура имела долгую историю, тогда как государство, как показали относительно недавние исторические события, могло быть утрачено и вновь обретено, а государственный аппарат может быть захвачен людьми, враждебно настроенными по отношению к национальной культуре. Постоянно проживающие в трех странах представители других национальностей (и носители других языков) могли получить гражданство этих государств, если сдадут экзамены, подтверждающие их лояльность; в противном случае они получали статус «постоянно проживающих в стране иностранцев». Языки титульных (основных) наций являлись государственными; дать равный или сходный статус любому другому языку было бы отказом от возложенной на государство протекционистской миссии. С данной точки зрения континент Европа представлял собой конгломерат различных национальных культур (примерное об этом писал Иоганн Готтфрид Гердер в конце XVIII в.), и при этом каждое из государств в составе Европейского сообщества имело в основе культуру одной нации — и Балтийские республики тоже не могут быть чем-либо иным. И в дополнение ко всему, если западная цивилизация действительно заботится о культурном и лингвистическом разнообразии, она должна согласиться именно с таким взглядом на континент. В конце концов, лишь в государствах, «принадлежащих» эстонцам, латышам и литовцам, дети могут по-настоящему сформироваться как личности, относящиеся именно к этим национальностям, и говорить на эстонском, латышском и литовском языках. Только в таких государствах художники слова могут проявлять свой талант на эстонском, латышском и литовском, обогащая таким образом культурное наследие всего континента. Однако выживание трех национальных культур нельзя было пустить на самотек; его должны обеспечивать и защищать государственная политика и государственный же надзор. В Эстонии во время парламентских выборов 1992 г. подобные взгляды выражала победившая партия «Отечество»; в Латвии они легли в основу платформы партии «Отечеству и свободе» в 1993 г., а в Литве — партии «Союз Отечества» (преемницы «Саюдиса»), где их высказывал лидер партии Витаутас Ландсбергис — политик, популярный по сей день. Закономерно, что правые партии конкурировали за голоса консервативно настроенного населения с «отколовшимися» партиями, декларировавшими подобные взгляды еще более бескомпромиссно.
В противовес этой общей позиции второе распространенное мировоззрение в качестве отправной точки для рассмотрения природы трех обществ Балтийского побережья использовало то состояние, в котором они находились сразу после распада СССР. С этой точки зрения тот факт, что три страны Балтии были оккупированы и аннексированы могущественными соседями-хищниками во время Второй мировой войны, может быть, и является истинным и достойным сожаления, однако прошлое изменить нельзя, и полстолетия существования в составе СССР нельзя расценивать как один сплошной период ничем не смягченного зла. Пережив тяжелые времена, три национальные культуры (и языки, на которых они самовыражались) все еще были вполне живы, что показало, что им ничуть не угрожала опасность исчезновения, как заявляли некоторые. Опасения отдельных писателей на этот счет были скорее выражением личных мнений, чем справедливой оценкой ситуации. В рамках суровых ограничений командной экономики талантливые люди все же имели возможности для самовыражения; специалисты в различных сферах получали соответствующее образование, модернизация хотя и значительно медленнее, чем в странах Запада, но происходила (особенно в таких сферах, как тяжелая промышленность, развитие технологии, урбанизация); разумеется, личной свободы в данной ситуации было меньше. Коммунистические партии, хотя и присвоившие себе незаслуженные права, умели ценить таланты, и коммунизм, невзирая на претензии на всезнание, в действительности был всего лишь альтернативным способом осуществления модернизации. Такие ужасы советского периода, как ликвидации, тюремные заключения и переселение целых групп невинных людей, явились результатом неправильной политики, но не неизбежным следствием системы. Помимо этого, этнические русские так же страдали от тоталитарного режима, как и население стран Балтии; поводы для печали были у всех республик бывшего СССР.
Учитывая эти факторы, каждое из правительств стран Балтии в эпоху после обретения независимости в 1991 г. должно было признать, что все три республики нуждались в выработке собственных политических стратегий, соответствующих новой международной ситуации. Европейские страны теперь стали мультикультурными, полиэтничными и многонациональными — некоторые из-за притока иммигрантов из бывших колоний, некоторые вследствие длившейся десятилетиями политики, поощрявшей въезд «гастарбайтеров», а некоторые из-за естественной и свободной трансграничной миграции рабочей силы на континенте, столь восприимчивом к подобному либерализму. Национальные государства Европы, ни одному из которых никоим образом не угрожало исчезновение, шаг за шагом уточняли концепцию национального суверенитета, чтобы воспользоваться выгодами наступающей интернационализации. Протекционистские установки, касающиеся «национальной культуры», постепенно отступали перед лицом широко распространяющейся по всему свету международной поп-культуры.
С точки зрения подобного развития государственная политика по предоставлению гражданства в зависимости от языковых способностей выглядела крайне недемократичной; требования, чтобы школьники помимо языка, на котором говорят у них в семье, обязательно изучали государственный язык страны, представлялись этноимпериалистическими, а невозможность занимать высокие должности для лиц нетитульной национальности казалась следствием этнических предрассудков. Политика, направленная на достижение целей этнического и языкового доминирования одной национальной группы, стала напрасной тратой времени и ресурсов в тот период, когда национальные правительства должны были сосредоточить усилия на экономическом росте и сокращении хронической бедности. Государственную политику следовало нацелить на создание государств всеобщего благосостояния по образцу Скандинавских стран, которые явились наглядным свидетельством того, что маленькие страны могут, если для них это важно, сохранить свою национальную уникальность, одновременно с этим обеспечив своих жителей — как граждан, так и неграждан — достойным вознаграждением за их труд, медицинским обслуживанием, государственными пенсиями и соответствующими образовательными услугами. Ресурсы, необходимые для создания таких государств всеобщего благосостояния, должны были поступать благодаря реформированной налоговой системе, нацеленной на новый класс богатых — то есть на тех, кто воспользовался плодами «шоковой терапии», «дикого рыночного капитализма», — поскольку неравенство в доходах достигло немыслимых пределов. Для балтийских республик имело огромный экономический смысл ориентироваться как на Запад, так и на Россию, поскольку оба направления представляли собой рынки сбыта для их товаров и услуг; и кроме того, множество жителей стран Балтии сохраняли лингвистические, культурные и исторические связи с Россией. Во время парламентских выборов 1992 г. эту ориентацию наиболее ясно выражала Объединенная народная партия Эстонии, стремившаяся получить голоса этнических русских; элементы такой ориентации присутствовали и в платформе Партии сельчан, которую возглавил бывший последний руко