Сказал Евсеев ледяным голосом.
Вдруг с ужасом Зимин понял, на кого был похож Евсеев. Евсеев был похож на Маркуса Вольфа. Очень сильно.
Зимин ощутил, как примерз к уху алюминий телефона.
– Ты куда исчез, Зимин? – спросил стеснительно Евсеев.
– Я тут. Я согласен.
– Спасибо, – вздохнул Маркус Вольф. – Евгений Кокосов не покупал железнодорожные билеты. На всякий случай я проверил на неделю вперед и на неделю назад. Ничего. Кокосов билеты не покупал.
– А кто покупал? – дрожащим голосом спросил Зимин.
– Только ты. Один. Во всем вагоне.
Евсеев снова отключился.
Зимин думал. Некоторое время он еще держал трубку возле уха, потом положил ее на стол. Думал. Только ничего у него не придумывалось. Тупость. В голове сплошная вата.
Надо было что-то решать. Но навалившееся отупение не отпускало, напротив, прихватывало крепче, запуская в мозг мягкие плотные щупальца.
Он потянулся, хрустнул костями и шеей, и спиной, и увидел на потолке муху. Ему показалось, что это та же самая муха, что и в больничной палате. Это Зимину тоже очень не понравилось, он дотянулся до журнала «Американский чоппер», вырвал страницу с объявлениями, откусил от нее лоскут и принялся жевать. Тщательно жуя, сооружая из бумаги круглый катыш, тяжелый и плотный. Потом он свернул из оставшихся страниц «Американского чоппера» трубку, прицелился и стрельнул. Мимо. Муха осталась жива, Зимин сжевал другой лист, прицелился и выстрелил еще. И снова мимо.
Зимин подумал, что развлечение вполне сносное, и принялся обстреливать муху из самодельной плевалки. Муха была чертовски везуча и каким-то чудом уклонялась от снарядов. Зимин расстрелял весь «Чоппер» и потерпел фиаско. Муха была невредима.
– Судьба, – сказал Зимин.
Он послал мухе воздушный поцелуй и прощение и растянулся на диване, устроился поудобнее. Настроение соответствовало погоде, хотелось сбросить кого-нибудь с моста средней высоты. Зимин попробовал сварить себе какао, однако почему-то не получилось, какао умудрилось подгореть, и Зимину это понравилось.
После «Жигулей» болели ноги и спина, Зимин притащил тазик горячей воды, налил и уселся париться. Надо было сходить к отцу, но на улице продолжался дождь, и Зимин подумал, что он слишком устал. Даже таз с водой не помогает. И поэтому он, пожалуй, сходит к отцу попозже, а сейчас…
А сейчас Зимину было плохо. Скучно как-то, не хватало чего-то.
Лары.
Он понимал это, ему не хватало Лары. Поговорить бы, посидеть, глядя в окно…
Зимин вспомнил, как Лара обычно валялась на подоконнике, читала, болтая ногой, или просто болтала ногой. Теперь подоконник был пуст, и Зимину казалось, что эта пустота распространяется от подоконника вокруг, на всю комнату, на всю квартиру, на весь дом и дальше, до горизонта.
Эта пустота как-то втягивала в себя и Зимина, пустоту эту надо было чем-то заполнить, Зимин решил почитать. Он огляделся в поисках книги шаговой доступности, и книгой этой оказалась тетрадь с дневником. Оставалось там совсем мало, и Зимин решил дочитать. А то как-то незаконченно получается. Он дотянулся до тетрадки двумя пальцами, потянул. Тетрадка упала на пол, в пальцах остались желтые листы бумаги.
Письма.
Письма так письма, решил Зимин.
А почерк действительно похож на почерк Лары.
Только помельче.
Письма
Опять привет.
Читала тут про Парцифаля. Пошла в библиотеку, нашла литературу. Значит, отправляешься искать Грааль? Почетно. Как найдешь, скажи мне. Что-то ты давно не выбирался, только в столовой появляешься. Чем занимаешься? Все фехтование? Или опять без парашюта прыгаете?
А у нас опыты. Отец привез скорпионов, теперь работаем с эмпатией. По сравнению с волком скорпион – камень. Но не все так безнадежно, сейчас работаю с группой из пяти штук, и кажется, кое-что получается. В прошлый раз ты спрашивал, а можно ли с рыбой такие штуки проделывать? Рыба все-таки не животное. Провела ряд опытов с пираньями. И тоже эффект есть. Конечно, сама рыба на сковороду не прыгает, но практический смысл присутствует. Рыбу можно собрать в шар и заставить держаться в нужном углу аквариума. Можно вызвать неконтролируемый приступ паники, и тогда пираньи действительно выскакивают… Только мне их жалко. На реке можно попробовать приманить сома, это интересно, я только сейчас подумала.
Ты там как вообще? Простуда не проходит? Осторожнее с этим, простуду запускать не стоит, могут начаться осложнения. Оглохнуть можно, или фурункулез еще. Ешь морковь с чесноком, в столовой салат дают.
А что у тебя за меч? Красивый. Толедо? Слушай, когда пойдешь к реке, захвати, а? Посмотрим, можно ли им разрубить лепестки роз. Если можно, то и я себе такой хочу, спросишь?
Слушай, а идея с шашлыком из бананов мне понравилась, было вкусно. Мне кажется, что надо нам устроить настоящий банановый шашлык, ну, и, в общем, шашлык из разных необычных вещей – из пиццы, из баранок, из огурцов.
Слушай, а ты специально ту сосну уронил? Ну, которая над рекой зависла? Там так здорово! Сидишь, как в кресле, а вода рядом, можно опустить ноги в реку. А шиповник по берегам растет так густо, что кажется, все плывет в розовом аромате. Отличная идея с сосной. Ха! У меня сейчас идея смешная возникла – вот если залезть на сосну, опустить ноги в воду и приманить рыб. Пусть они за пятки кусают!
Давай в среду у сосны встретимся. Отпрашивайся и приходи. Ты, кстати, обещал опять стихов насочинять веселых, почитаем.
Привет.
Как договорились, пишу под одеялом. Наверное, ты прав. Наверное, они начали за нами следить. Во всяком случае, этого нельзя исключать. Поэтому лучше подстраховаться. Ты прав, говорить нельзя, они легко подслушают или прочитают по губам. Письма – самая надежная вещь. Забавно. А может, правильно. Письма – они настоящие, за каждым видится человек. Я вижу тебя.
Не помню, с чего тогда, но мы снова стали болтать о мечтах. Только не о простых – ну, какие есть у всех, а о заветных. Самых настоящих, самых тайных, о которых вообще-то рассказывать нельзя.
Ты, как всегда, взялся рассказывать первым. Повторил, что хочешь объехать весь мир, а еще лучше облететь, но не на дурацком самолете, а на дирижабле. На большом дирижабле, бесшумном и прекрасном, с каютой, в которой иллюминатор от пола до потолка, с дирижаблем, в котором есть библиотека и верхняя палуба, где можно спать прямо посреди облаков. Но это не самое главное, потому что дирижабль – это не мечта, а всего лишь желание. На самом деле ты хочешь попасть в прошлое. В старое-престарое прошлое, в шестой век нашей эры, когда все скакали на конях, размахивали мечами и стреляли из арбалета. В эпоху рыцарей и прекрасных дам. Трубадуров, которые играли на лютнях и слагали героические баллады.
В те времена, когда мир был еще не стар и покрыт лесами. В лесах этих еще водились единороги и, возможно даже, эльфы, а в ручьях под корягами сидели водяные, сторожили самородное серебро. Где каждый может стать тем, кем захочет. Ты сказал, что готов отправиться туда прямо сейчас.
А я рассказала, что хочу иметь свой дом рядом с водопадом. И чтобы деревья вокруг росли высоченные, и чтобы рядом какие-нибудь руины, вросшие в мох. И ручьи с живой водой. А еще я сказала, что хочу завести дракона. Настоящего ручного дракона.
Ты переспросил, а я повторила – дракона. Я даже имя ему уже придумала, я хотела, чтобы его звали Лешкой. Настоящий дракон, боевой. Не тритон-перекормыш, с пузом, с короткими жирными лапками, с крылышками, не способными поднять его в воздух. Со свинячьим хвостиком и со свинячьими лапками. Милого, но бестолкового. А я хотела настоящего дракона. Птицу войны. Чтобы на нем тоже можно было летать среди облаков.
Ты расхохотался, а я не поняла – почему?
А ты заявил, что это глупо. Что мечта моя – абсолютно глупая. Я спросила, чем она глупее твоей – попасть в Средневековье?
А ты ответил, что я ничего не понимаю. Что дракон, он потому и дракон, что его невозможно приручить. Прирученный дракон – это как волк-вегетарианец. Вся ценность дракона как раз и заключается в его дикости. В свободе. В том, что он летит куда захочет и делает что хочет. Именно поэтому он умеет то, что не умеет никто остальной.
Я спросила – это летать?
А ты рассмеялся. Ты ответил, что летать может любой дурак, сел в вертолет – и лети себе. Или даже без вертолета – прицепил к себе пластиковые крылья – и лети себе, даже махать не надо. Нет, драконы не летают. Они просто преодолевают пространство.
Как космические корабли?
Космические корабли тоже летают, ответил ты. Но на них далеко не улетишь.
Почему?
Потому что космос – это не пустота, как пытаются нас заверить лгуны-астрономы. Космос заполнен льдом. То есть космос – он и есть лед. Этот лед начинается сразу за границами Солнечной системы, и ни один корабль не может сквозь него пробиться. Ничто не может пройти сквозь Лед Творения. И никто.
Кроме дракона.
Они были созданы, чтобы бродить меж мирами. Их дом – Вселенная. Каждый из них несет в своем сердце искру Огня Создания, яростный огонь, живущий в звездах. И благодаря этому огню они способны проходить сквозь вселенский лед. И оказываться на любой из планет. В любом месте, мгновенно, сразу.
Я сказала, что это сказки.
А ты сказал, что я дура.
Тогда мы поссорились в первый раз.
Краткая история тьмы
Зимин проснулся от грохота.
Грохот был могуч, точно где-то рядом стартовала ракета. Зимин свалился с дивана, успев подумать, что это землетрясение. Но стекла не дребезжали, пол не дрожал, и вообще все было спокойно, просто грохотало. А когда Зимин свалился на пол, грохот оборвался.
Установилась тишина, Зимин услышал часы. Они тикали, тикали, Зимин потер скулу и вдруг понял, что часы у него не могут тикать, совершенно. Потому что у них нет часов. Таких, что могут тикать. Но тем не менее он их отчетливо слышал…