Но Зимин удержался.
На вокзальной площади уже собрались бойцы, Крысин произвел перекличку и объявил посадку.
Через полчаса автобус остановился, и бойцы стали выгружаться.
Это было достаточно нелегко, салон был заполнен старушками, ехавшими на богомолье, довольно плотно забит, старушки стояли сцементированно, опасаясь уступить свое место, стояли, вцепившись в поручни, друг в друга, ощетинившись локтями, клюками и сумками с острыми углами.
– Выходим! – кричал Крысин. – Выходим все!
Зимин стоял в самом конце салона. Будучи человеком городским и малоопытным, он полагал, что садиться в автобус следует первым. Оказалось, что это не так. Да, он, изрядно потолкавшись с воинственными бабушками, проник в салон в авангарде, но тут выяснилось, что ничего хорошего в этом нет.
Посидеть не получилось, потому что основную массу желающих прокатиться на автобусе составляли барышни далеко преклонного возраста, и Зимин им всем уступал места.
Некоторое время ему удавалось держаться за поручень, однако неудержимая старушечья масса выдавила его в заднюю часть салона, прижала в самое неудобное место в левом дальнем углу, втрамбовала в теплую стену.
Крысин, Роликов и остальные местные были более дальновидны, и в автобус погрузились в числе последних.
Зимин повис на поручне.
Некоторое время автобус раскачивался на месте, утрясая человеческую начинку, затем скрежетнул передачами и отправился в путь.
Было жарко, в открытый потолочный люк влетала пыль, старушка справа то и дело вдавливала Зимину в ребра рукоять своей палки, старушка слева лечилась от астмы, пшикала в рот из ингалятора и иногда для усиления лечебного эффекта пшикала и окрест, по стеклам ползали слепни, вокруг разговаривали о пенсиях, могилках, медикаментах. Но Зимин не обращал на это особого внимания, Зимин был доволен. Почти счастлив. Крысин пригласил его поучаствовать в гороховой войне, это стоило путешествия, Зимин терпел. Прижимал к себе воздушку, старался защитить ее локтями, поскольку ствол оружия был сделан из подручной медной трубки, весьма склонной к сгибанию.
Автобус полз медленно, проваливаясь в ямы, взвывая старым мотором, скрипя салоном и стуча железными зубами пассажиров. Иногда автобус причаливал к синим остановкам, но народу только прибывало.
Дышалось хуже и хуже, кроме того, начинала болеть спина. Зимин уже чувствовал, как начинает потихоньку сползать в обморок…
Но тут они приехали.
Задняя дверь не работала и пробираться к выходу пришлось через старушек, так что на улицу Зимин вывалился в изрядно помятом состоянии, однако воздушку он уберег. Не сломал, даже не погнул.
Крысин выстроил бойцов вдоль дороги и произвел проверку.
– Очки? – спросил Крысин первым делом. – У всех есть? Давайте, показывайте.
Стали доставать очки. Они были разные. Токарные, мотоциклетные, самодельные, самые оригинальные были, конечно, у Крысина – светофильтры, снятые с авиационного шлема. Крысин закрепил их на целой системе резинок. Крысин надевал очки, и они закрывали ему почти все лицо, вплоть до подбородка, отчего Крысин походил на стрекозу. Или на пришельца. Он и самострел себе обделал особо – украсил разноцветной проволокой, отполировал и покрыл лаком, а приклад обмотал желтой изолентой.
– У меня нет, – ответил Роликов. – Я у отца хотел…
– Тебе и не надо, – оборвал Крысин. – Ты не воюешь.
– У меня самострел!
Роликов показал самострел. Доску-вагонку, выпиленную в виде ружья. С курком, с куском приклеенного наждака, с прицелом из медной проволоки.
– Я и патронов нарезал…
Роликов сунул руку в карман, достал горсть рубленой алюминиевой проволоки, загнутой галочками.
– А есть с изоляцией…
Он достал из другого кармана патроны, нарезанные из проволоки с красной изоляцией.
– И самострел хороший, на тридцать метров…
– Да видели мы твой самострел, не пойдет.
– Как не пойдет? – возмутился Роликов.
– Так не пойдет. Тебе сколько раз объяснять, что проволокой нельзя пуляться? Можно только горохом. Только горох!
– Но ведь вы… Обещали же…
– Обещали в следующем году, а ты сейчас поперся. Никто тебя не тянул.
– Да я…
– Раз приперся – сиди у реки. К тому же у тебя нет очков – это три. Все, Ролик, не зли меня, сиди на бугорке. А то в следующий раз вообще не поедешь.
– Ладно, – Роликов надулся. – Ладно, смотрите сами. Если сейчас меня не пустите, я расскажу дяде Мише…
Роликов приходился Крысину двоюродным братом, и просто дать ему в ухо Крысин не мог.
– Все равно очков для тебя нет, – сказал Крысин. – Вряд ли тебе кто свои уступит.
– У меня запасные есть, – сказал Зимин.
У него на самом деле были запасные, вырезанные лобзиком из оргстекла.
– Вот видишь, – Роликов тут же отобрал у него очки. – И очки когда надо нашлись.
– Проволокой опасно, – сказал Крысин. – И больно.
– Да из такой все равно никуда не попадешь, – сказал кто-то, – пусть воюет.
– Сам ты не попадешь! – возмутился Роликов. – Это если упреждение не делать, а если с упреждением…
– Ладно, – махнул Крысин. – Твое дело. Дай-ка патроны.
Роликов протянул Крысину горсть серебристых галок. Крысин отобрал, подкинул в ладони, выкинул в траву.
– Будешь стрелять с изоляцией, – велел он. – Если узнаю, что стрелял такими…
Крысин показал кулак.
Роликов кивнул.
– Напоминаю правила, – сказал Крысин. – Война всех против всех. Расходимся в разные стороны. Я грохаю из пугача – и начинаем сходиться. Напоминаю – палим только горохом! Если кто стрельнет подшипником – я сразу увижу, от подшипника синяк совсем другой. Тому, кто будет стрелять подшипником, я сам по шее наколочу. И вообще не советую обманывать.
Все кивнули, Зимин два раза. Все знали, что Крысин не любил обманщиков, на войну их больше не приглашал и вообще не дружил. А дружить с Крысиным было выгодно, дружить с ним хотели все. Потому что Крысин был боксер и его все боялись. Потому что папа Крысина был начальником, и сам Крысин уже в четырнадцать лет гонял на мотоцикле. Потому что у Крысина была сестра, самая красивая девушка в школе. Потому что Крысин не был жадиной, потому что Крысин все время что-то придумывал, потому что Крысина все уважали.
– Не советую обманывать, – повторил Крысин. – Обманщикам я пробью фанеру, потом не обижаться. В голову не стрелять, в руки-ноги не стрелять, только по корпусу. Если попали – все, готов, надевай майку и вали к реке. За пределы поля не выходить. Должен остаться только один. Все понятно?
– Понятно, – ответили все разом.
– Тогда вперед. Поле там, если кто не помнит.
Крысин положил на плечо воздушку и направился в сторону перелеска.
Зимин шагал последним.
Они вошли в перелесок, тенистый и мрачный молодой ельник, в котором оказалось полным-полно моховиков. Очень много, но их никто не собирал, все настраивались на предстоящее сражение, были серьезны и сосредоточенны, на лицах решимость и непреклонность.
Зимин тоже сделал решимость и непреклонность.
– Снимаем майки, – велел Крысин, когда они вышли из леса.
Все стали снимать майки и рубашки, некоторые обматывали футболки вокруг шеи, другие заправляли за ремни, кто-то привязывал к колену.
– Разбегаемся! – велел Крысин. – Пошли!
Все рванули в разные стороны. Зимин некоторое время растерянно стоял, затем тоже рванул. Он бежал, путаясь в горохе, высоко поднимая ноги и оглядываясь на остальных. Слева и справа мелькали противники, но постепенно, по мере того как он углублялся в зелень, они исчезали.
Гороховое поле выглядело совсем не так, как представлял себе Зимин. Во-первых, оно оказалось гораздо больше, наверное, километра два в ширину, а в длину и того начиналось у края лесополосы и спускалась к реке отлогим склоном. Во-вторых, оно было разноцветным, а не зелененьким. Оттого, что горох на поле рос разный. И совсем поспевший, и уже успевший почернеть, и только-только начавший желтеть, и совсем зеленый, свеженький. Кроме того, между горохом в изобилии вытянулись какие-то кормовые злаки, то ли ячмень, то ли овес, Зимин не очень хорошо различал. Злаки эти оказались скоро по пояс, а кое-где и выше, и Зимин скрылся от остальных быстро.
Он остановился, на всякий случай отполз в сторону и залег в овес, ну, и в горох, выбрав куст посочнее. Конечно, горох рос и у бабушки на огороде, но здешний был не в пример слаще. Зимин набил стручками карманы, для гороховых патронов приспособил небольшую коробочку, сплетенную из бересты. Ее он доверху набил уже давно созревшими желтыми горошинами, похожими на деревянные шарики.
Тактику сражения Зимин выработал заранее, и она была проста и, на его взгляд, эффективна. Он намеревался забраться подальше в поле, залечь в ложбинку и ждать. Восемь бойцов, времени много, а он, Зимин, человек терпеливый, дождется, когда кто-нибудь приблизится на расстояние выстрела, и всадит ему в пузо пулю.
Осталось зарядить оружие.
Зимин перевернулся на спину, натянул резину, поставил на курок. Достал горошину, достал кусочек пластилина, размял его в лепешку, завернул в нее горошину, после чего поместил снаряд в ствол. Проверил прицелы.
Вообще, к изготовлению винтовки Зимин подошел серьезно, делал крепко и на века, на насосах деньги не экономил и приобрел не дешевый велосипедный, а хороший мотоциклетный, с широким надежным поршнем. Результат получился выдающийся – духовая винтовка стреляла дальше заводской и легко разбивала трехлитровую банку. Впрочем, для гороховой войны Зимин снизил и мощь, и дальнобойность – в овсовых зарослях дальнобой ни к чему, а мощность он прибрал в гуманистических целях.
Хлопнул пугач. Далеко-далеко. Зимину показалось, что в нескольких километрах, Зимин насторожился и стал ждать.
Война.
Он лежал, прислушиваясь к полю, ел горох и поглядывал на часы. Время ползло медленно, но Зимин никуда не торопился, он пристроил воздушку на кочку и смотрел сквозь проволочный прицел, ощущая себя настоящим снайпером на настоящей войне.