В РОССИИ ОСЕНЬ.
Пора поносов, очарования очей и строительства демократии.
Почему зуд демократизирования всегда приходится на это время года — наукой точно не установлено, хотя теорий и предположений много, в том числе и очень разумных.
Самой серьезной по сей день остается теория, возлагающая ответственность за этот зуд на т. н. «садоводства» с их огромными — по большей части коммерчески нереализуемыми — урожаями яблок. Необходимость пожирания плодов своего летнего труда приводит к коллективным диареям, а в таком состоянии стране, естественно, очень хочется достроить демократию.
Хочу сразу оговориться, что речь идет о настоящей, зоологически подлинной демократии, а не о ее благородном суррогате, который проводится в мастерских Кремля, там же фасуется и там же употребляется на фуршетах.
Кремлевская демократия, конечно, гораздо безопаснее и качественнее подлинника, но насытить Россию не может ввиду малой мощности производства.
Хотя именно там, под орлами-мутантами[11] было сделано гениальное открытие в этой области, за которым, без сомнения, будущее.
Кремлевские мастера поняли, что просто словом «демократия» можно и нужно называть все — от работорговли до насильственного оскопления оппонентов и ядерных ударов. Главное, делать это уверенно, официально и не перегибать с пафосностью и дурацкими улыбками.
Нет никаких сомнений в том, что именно эта разновидность демократии станет приоритетной в мире, но — как и все разумное и доброе — она тяжело приживается и пока конфликтует с теми представлениями о народовластии, которые имеют чисто зоологическое происхождение и навязываются народу митинговщиками с фингалами от омоновских дубин и умничающими дальнобойщиками, утомленными солнцем, асфальтовой бесконечностью и недорогими оральными контактами.
Полчища зануд-политологов мечутся от одной модели к другой и только вносят сумятицу. Дело в том, что не удается пока их всех пропустить через кремлевские буфеты, где любые личные принципы (заблуждения) съедаются вместе с первым птифуром и больше уже никогда не беспокоят их бывшего обладателя.
Впрочем, дело не в этом. Преимущества кремлевской модели неоспоримы, и естественно, необсуждаемы. Возможно (возможно!), в ней не в полной мере наличествуют сами демократические ценности. Но их отсутствие очень легко маскируется, причем маскировка не требует никаких особых усилий.
Следует помнить, что самым соблазнительным и прогрессивным в демократии является именно ее цинизм. Демократия зоологичнее любых надуманных форм управления и в силу этого предельно естественна. А в силу естественности — очень цинична и, следовательно, сильна. Ориентированные на т. н. «моральные ценности», на смешной в своей хрупкой искусственности и декоративности «гуманизм»[12] различные монархии, диктатуры и тирании глобально проигрывают демократии и в конструктивности, и в живучести. Проигрывают именно в силу своей перегруженности т. н. «нравственной составляющей».
Ведь любые монархические формы обрекают народ терпеть свое руководство и в старости, и в слабости, и даже в несчастье.
Демократический стиль позволяет народу вовремя чиркануть (снизу, что, согласитесь, очень удобно иерархически) лезвием по коллатеральным и иным подколенным связкам ослабевшего лидера, что, безусловно, приводит к его повалу и забавному барахтанью в тех фекалиях, которыми всегда уделано дно любого гражданского общества. Помимо политического элементарного эффекта всегда есть возможность позабавить публику, которой зрелище почти любой агонии доставляет огромное удовольствие еще со времен римских цирков.
Демократия всегда прогрессивна, ибо не только дает право добить слабого, но и превращает это добивание в политический обычай, в непременную норму и очаровательное шоу.
Кремлевские мастера пока не овладели умением имитировать именно эти черты народовластия, чем и объясняется легкий привкус искусственности их модели.
Впрочем, эта имитация — далеко не самая большая проблема. Гораздо сложнее будет подделать свирепость бессмысленность и бесцельность настоящего народовластия. Только оно способно отворить те ржавые клетки, на которых вроде бы висят крепкие эволюционные замки, и выпустить питекантропа обратно в человека.
Впрочем, и это, что называется, наживное, учитывая потрясающий прогресс человечества как в персональной, так и в коллективной глупости.
Вот русская философия, набожная, как нос майора Ковалева, всегда, к примеру, отказывала артисткам в разуме. И напрасно.
Американская актриса Кэрри Сноу недавно сообщила миру: «Бог — точно мужчина. Если бы он был женщиной, то сотворил бы сперму не такой противной на вкус». Это стало одновременно и образцом логики, и прекрасной формулой благочестия для одной из протестантских церквей.
Более того, именно это откровение как никакое другое помогает понять удивительное умение человека — на основании отсутствия всяких доводов — возводить самые идиотские доктрины и делать самые невероятные выводы.
Так что даже у безопасной демократии есть будущее. И не только в стенах Кремля.
Краткая история цинизмаЧасть 2
Будет очень поучительно для нашей темы отпрепарировать такой благодатный материал, как национальные символы.
Как правило, всякий национально-исторический символ — это и есть наивысшая точка национального свинства, крещендо маразма и дикости.
В качестве простейшего примера вспомним рожденную на эшафотах «Марсельезу», ее пикантное происхождение и ее первых исполнителей — санкюлотов, ухитрявшихся «за время ее исполнения вспороть животы и срезать до костей ножами лица» очередному аристократическому семейству.
Россия — в известном смысле — исключение, так как такового символа просто не имеет. По двум причинам.
Во-первых, история нашей матушки такова, что что-нибудь особо дикое и свинское в ней выделить очень трудно.
Во-вторых, Суркову вечно некогда изобрести сортовой национально-патриотический символ и — через благодарный съезд «Единой России» — сделать его незыблемым историческим, духовным и нравственным фактом на ближайшие пару лет.
Так или иначе, но символа нет ныне, как не было его, кстати, и в XIX столетии, когда за покушение на светлый образ российской истории бедного Петра Чаадаева насмерть забили лорнетками последовательницы славянофилов.
Есть и иная версия этой трагедии: принял увечья и смерть Петр Яковлевич не от лорнеток, а исключительно от первых чулочных резинок, которыми свирепые дамы-патриотки, сорвавши их с себя, защелкали бедолагу философа, используя волшебные свойства каучука. Так это было, или все-таки использовались лорнетки — осталось неясным, но понятно, что прикончили Чаадаева зря, так как исцарапать национально-исторический символ лысый модернист не мог в силу отсутствия символа как такового.
Короче, в общем, даже и хорошо, что у России его нету, так как всяким писакам не над чем глумиться. Некоторым державам повезло меньше — они имеют эти символы. Давайте же их внимательно рассмотрим. К примеру, национальным символом нашей милой подружки — Северной Америки — давно и прочно являются т. н. «ковбойцы», героизированные кинематографом и канонизированные как сигаретчиками, так и глобальной идеологией Соединенных Штатов.
Ныне ковбойцы напоминают о себе дизайном шляп и сапожек и патологической забавой под названием «родео», когда с помощью электрошокера и болевой перетяжки паха специальной веревочкой лошадь болью доводится до неистовства, чтобы продемонстрировать публике удаль наездника, способного удержаться на ней аж 5 секунд.
Время зарождения ковбойства было временем веселым и антисанитарным.
«Отец нации» Дж. Вашингтон, к примеру, вступая в должность президента США, имел во рту всего один зуб. Правда, расположен этот incisivus (резец) был очень эффектно — по самому центру верхней челюсти. Эта подробность неплохо характеризует время, но не дает все же полного представления о нравах криминальных полчищ скобарей американского Запада, что промышляли угоном скота, а когда угонять было некого (в межсезонье) — нанимались на очистку выгребных ям, на заказные избиения, убийства, изнасилования и кражи. Недурной статьей дохода в такое межсезонье считалось обслуживание массовых захоронений индейцев, сотнями умиравших в резервациях от голода и тифа.
Конец ковбойству положили колючая проволока, железная дорога и сифилис.
Колючая проволока обтянула огромные пространства, навсегда разделив и оградив стада, а дешевизна железной дороги обеспечила возможность доставки коров в отдаленные регионы в специальных вагонах.
Причиной же косившего ковбойцев поголовного сифилиса был крайне специфический контингент проституток, состоявший из очень опустившихся, больных и испитых «скво» — пожилых индианок, потерявших семью и прицепившихся к ковбойским поселениям. Только они готовы были за миску еды или 5 центов терпеть бесконечные пьяные групповые изнасилования, пока — в силу специфики болезни — не распадались на отдельные фрагменты. Фрагменты «скво» в течение некоторого времени (до полного истлевания), конечно, еще употреблялись рачительными скотоводами, но рынок половых услуг, конечно, кардинально оздоровить не могли. Белые и относительно гигиенизированные проститутки, которые хотя бы лечились в случае возникновения венерических болезней, предпочитали никогда в ковбойских поселениях не оказываться. Бедняжек били и грабили.
Шло время.
Америка услышала о существовании «респектабельности» и возжаждала ее. И ковбойство, задушенное этой жаждой, техническим прогрессом и сифилисом, послушно скончалось.
Его свалили в одну братскую могилу с сотнями тысяч уморенных голодом и тифом индейцев, с миллионами гнилых бизоньих черепов, с мормонским многоженством, ржавыми винчестерами и недоеденными бобами с беконом. Словом, со всем тем, что являлось подлинным национальным колоритом США.