Тем временем в Восточной Анатолии росло напряжение. Русские изгнали с Кавказа черкесов (может быть, вместе с чеченцами их было полтора миллиона) и, потеряв треть людей в переполненных лодках и в других ужасающих обстоятельствах, они собрались на турецкой территории и начали борьбу за землю с местными армянами[42]. То же самое произошло с кочевыми курдами, которые спустились зимой в армянские деревни, ожидая, что их будут кормить и расселят. Местные чиновники брали взятки за их защиту или за снижение налогов. К концу 1880-х и тут, и там начались конфликты.
Мурад V управлял делами вполне сознательно. Однако в 1876 году он продержался всего несколько месяцев и был свергнут под мнимым предлогом сумасшествия (ясно, что он нервничал в тяжелой ситуации). На его место взошел гораздо более умелый младший брат, Абдул-Гамид II, который смог оставаться на престоле до 1909 года. Бедный Мурад вел себя очень лояльно по отношению к Мидхату-паше, который создал конституцию. Абдул-Гамид сыграл более долгую и более хитрую игру: сначала он сотрудничал с Мидхатом, чтобы завоевать доверие Европы, в особенности британцев, а затем распорядился отправить его на долгие годы в ссылку в Саудовскую Аравию, где со временем убил.
Фактом является то, что Абдул-Гамид не верил в либерализм и конституцию – они только развалили бы его империю. Царь Александр II, и в еще большей степени его сын Александр III, считали так же, и отношения турок с Россией стали удивительно теплыми: на деле две империи имели много общего. Теперь, после договора в Берлине, Турецкая империя становилась все более выраженно мусульманской. Болгары в итоге получили свое национальное христианское государство, то же сделали греки и сербы, и мусульмане бежали толпами из их земель, так как там происходили этнические чистки, а мечети сносились. Австрийцы заняли Боснию[43]; британцы оккупировали Кипр – беженцев стало еще больше. В 1881 году греческую границу при поддержке британцев отодвинули еще дальше на север, и османское присутствие на Южных Балканах ограничивалось теперь лишь Албанией и Македонией. В империи все еще жили миллионы христиан и евреев, но теперь они были в меньшинстве – менее одной пятой.
Абдул-Гамид намеревался создать единую империю, которая состояла бы из разных мусульман, в первую очередь турок и арабов. Его предшественники занимались религиозными проповедями из дворца Долмабахче, выстроенного в европейском стиле. Абдул-Гамид переехал в более скромный Йылдыз, расположенный выше и дальше от моря, а также сделал исламскими гораздо больше аспектов империи. Именно теперь родился миф, что османы всегда вели священную войну против неверных, и в этом свете гробницы первых султанов в Бурсе приобрели в конце XIX века репутацию религиозных святынь. Абдул-Гамид также распустил парламент и правил через декреты; вскоре он приобрел за границей репутацию жесткого диктатора – le seigneur, это слово пошло по миру с легкой руки Анатоля Франса, имевшего в виду кровь, которую этот seigneur предположительно пролил. «Абдул Проклятый» – так назвал его Гладстон.
Конечно, в империи была усилена и увеличена полицейская сеть; некто Арап Иззер-паша развлекал себя тем, что в праздник Рамадан отлавливал людей, жующих или курящих возле дворца Йылдыз, и жестоко их наказывал. Но Абдул-Гамид являлся интересной фигурой: он был весьма искусным плотником и даже переводил оперы. Он обладал замечательной энергией (считая себя выше правил Корана, султан взял себе семь жен, на последней он женился в 1900 году, когда ей было семнадцать, а ему пятьдесят восемь). Он повернулся спиной к бюрократам Танзимата, особенно к Мидхату-паше.
Конечно, упор делался на религию, иногда в чрезвычайно мракобесной форме. Обычные люди не имели шанса понять Коран, и один деловой турок перевел его с классического арабского. Но этот перевод подвергся запрету. Очень похожее произошло и с системой страхования. Страхование считалось богохульством, потому что зачем оно нужно? Аллах захотел, чтобы ваш дом сгорел, и негоже искать компенсацию. Когда обсуждалась конституция, аргументы в этой дискуссии приводились из религиозных понятий. В кабинеты министров серьезно обсуждали (или, скорее, делали вид, что обсуждают) богословские тонкости, но Абдул-Гамид явно считал, что усиление ислама сохранит его империю единой, крепче связав арабов и турок. Все это странно предвещает появление современной Турции, где синтез ислама и турецкой нации всегда находится в печи, но каким-то образом никогда не закипает. И, конечно, как повелось с Селима III, поистине созидательной силой оказалась армия.
Однако надо сказать, что Абдул-Гамид много сделал для системы образования, он даже ввел школы для девочек и поощрял христианское население – повсюду на высоких постах находились армяне, а его банкирами являлись греки. В Турции процветали христианские школы, особенно Роберт-колледж, а также французские и другие европейские учебные заведения, где учились как греки, так и армяне. Абдул-Гамид строил также технические институты, инженерные и медицинские школы, при нем даже была создана бизнес-школа – прямо на Ипподроме, рядом с Голубой мечетью, чтобы обеспечить ей престиж. Он также поддерживал модернизацию ислама. В то же время в стране существовали ярые консерваторы, которые считали Запад и все, что он делал, дьявольским искушением. Если им говорили, что медицина и наука на Западе просто намного лучше, следовал ответ, что именно арабы давным-давно изобрели все эти достижения.
Абдул-Гамиду приходилось пробивать дорогу к переменам, и он увенчал свои достижения, создав то, что было представлено как первая построенная мусульманами железная дорога. Она была выстроена, чтобы перевозить паломников в Мекку – и, что менее поэтично, перебрасывать войска, дабы сдерживать племена Саудии и Йемена, особенно же бедуинов, которые нападали на караваны паломников.
Этот султан смог даже удержать в своих руках финансы. Сам он был очень скромен, однако начал несколько коммерческих проектов – например, развивая болотистые районы Ирака. Но главным аспектом всей его деятельности было взаимодействие с иностранными держателями турецких долгов. В 1881 году он пришел к соглашению с кредиторами на тех же условиях, что и в Египте, и с теми же последствиями, что и в Греции. В этом году была основана Caisse de la Dette Publique Ottomane (Касса управления долгом османов), а вскоре она приобрела великолепное здание с необыкновенным фронтоном, созданное ливанцем Александром Валлори – оно располагалось рядом с персидским посольством в Кагалоглы (теперь это стамбульская школа для мальчиков).
Штат кассы в 5000 человек собирал особые налоги, чтобы выплачивать держателям турецких бумаг за отсрочку от выплаты самого долга. Ее здание, доминировавшее в своем районе Рога (но не теперь; сегодня вы не сможете увидеть его из-за бетонных новостроек) стало напоминанием населению, что западный капитализм держит страну в своем кулаке. То же впечатление создавалось и у султана на европейской стороне пролива, потому что глядя на северо-запад, на возвышенность в сторону Перы, он прежде всего видел германское посольство с двенадцатью гигантскими бронзовыми орлами на крыше (оно было известно как «птичья клетка», но однажды ночью в 1919 году кто-то как-то исхитрился сдернуть орлов с крыши на землю; больше их никогда не видели). Далее возвышалось русское посольство – вице-королевство, покончившее с прочими вице-королевствами.
На практике Касса управления долгом османов делало доброе дело. Процентные ставки упали, хотя все еще составляли более 7 %, а главное – пришли значительные иностранные вложения. Управлению долгом доверяли, и оно предоставляло хорошие консультации. В страну прибыли иностранные банки, построив великолепные дворцы в поздневикторианском стиле, которые видны теперь за мостом Галаты (образцы следующих стилей теперь возвышаются немного выше по Рогу, представляя собой новинку той эры).
Во времена Абдул-Гамида экономическая инфраструктура страны в целом резко улучшилась с появлением железных дорог и трамваев, хотя шоссейные дороги представляли собой чуть лучшее, чем тропинки. Салоники, Смирна, Константинополь и Адана развивались быстро, а иногда даже замечательно – но то же происходило и с провинциальными городами, такими, как Бурса или Анкара, которым потребовались достойные правительственные здания, как только в 1892 году сюда пришла железная дорога. Они имели хороших губернаторов – в Бурсе это был Ахмед Вефик-бей, который перевел Мольера, основал библиотеку и театр. При нем широкие улицы города были полны людей и повозок, а сам город стал одним из наиболее процветающих и хорошо организованных в тогдашней Турции. Абидин-паша смог совершить подобный же подвиг в старой Анкаре.
План реконструкции Константинополя был создан еще в начале периода Танзимат, и по крайней мере европейский квартал его был кардинально модернизирован – хотя высокопоставленные чиновники сначала торпедировали проект, и их в конце концов пришлось буквально заставлять соглашаться с устройством канализации и газового освещения. Эти вещи вызывали насмешки со стороны поклонников шариата – но в итоге огромное количество пожаров, вызванных близким расположением хилых деревянных конструкций, заставило согласиться с «урбанизацией» даже консерваторов. Это дополнялось пониманием, что европейцы с презрением относятся к существующим сооружениям. Существует характерный документ 1860-х годов, в котором власть предержащие удивленно заявляют: у нас самый прекрасный и величественный город в мире, но иностранцы почему-то считают его ужасным. Теперь же любого здравомыслящего мусульманина можно было спросить почему, по словам поэта Зия-паши, они повсюду видят, что христиане имеют дворцы, а мусульмане живут в трущобах – преувеличение, но довольно справедливое.
Существовали, конечно, узколобые реакционеры, которые закрывали глаза и говорили, что это либо неправда, либо на все воля Аллаха, или же неприятности есть наказание мусульманам за то, что они недостаточно преданы исламу. Это были те люди, которые ранее смогли закрыть первый университет в Константинополе. Однако разумные клирики понимали, что ислам отстал, и страстно стремились внедрить достижения Запада в тех вопросах, которые касались инженерного дела и медицин