ол -2157 из 2756.
Ускоренная мадьяризация школьной системы в последние три десятилетия XIX в., имевшая своей целью мадьяризацию невенгерских народов, снижала качество обучения, ставила детей других национальностей в неравное положение с их сверстниками-венграми. Эта политика не достигла, да и не могла достигнуть поставленной цели. Мадьяризаторы оказались в плену собственных иллюзий, полагая, что знание языка сделает румын, немцев, славян «добрыми мадьярами». Ничего не получилось. Эффект был обратный: именно в последние десятилетия XIX столетия произошел резкий скачок в усилении национального самосознания невенгерских народов и подъем национальных движений. Новым моментом явилась активизация в 1890-х годах усилий по координации антимадьярских акций политических партий и организаций славян и румын Венгрии.
Единственным политическим деятелем, продолжавшим либеральные традиции Етвёша-Деака в национальном вопросе, пытавшимся апеллировать к благоразумию господствующих классов и правительства, был Лайош Мочари, основатель партии независимости (1874–1884 гг.). Он напоминал правительству, что оно «управляет делами многоязычной страны» и является «правительством мадьяр, словаков, сербов», между которыми необходимо делить не только бремя, но и справедливость. Попытки ассимиляции Мочари считал вредной утопией, безответственной авантюрой и требовал последовательного выполнения закона о национальностях 1868 г.
ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА АНДРАШИ. 1871–1879 гг.
С назначением Андраши на пост министра иностранных дел Австро-Венгрии принцип дуализма стал осуществляться и в сфере внешней политики. Впервые Венгрия начала оказывать непосредственное и прямое влияние на разработку внешнеполитической концепции, на принятие решений по международным вопросам и на их реализацию в масштабах империи.
Смена караула на Бальхаузплац, где располагалось министерство иностранных дел, и водворение в кресло министра иностранных дел графа Андраши означали выдвижение на первый план во внешней политике Австро-Венгрии антирусских тенденций как определяющих. Враждебная России и славянскому миру вообще направленность австро-венгерской политики решающим образом стимулировалась восточной половиной монархии, и правящей мадьярской олигархией в первую очередь.
Будучи еще венгерским премьером, Андраши предложил Бисмарку заключить союз против России и получил, конечно, отказ. Едва приступив к своим обязанностям в качестве хозяина дома на Бальхаузплац, он поручил Бойсту, своему предшественнику, назначенному послом в Лондон, добиться английских гарантий на случай конфликта с Россией из-за ближневосточных дел, обещав взамен поддержать британского партнера в случае возникновения угрозы Индии со стороны России.
Опасные замыслы Андраши встретили на берегах Темзы такой же холодный прием, как и на Шпрее. Тем не менее, несмотря на то что Вена вынуждена была идти на сближение с Берлином на условиях, угодных Бисмарку, Андраши никогда не оставлял попыток отбросить Россию за ее «естественные границы». «Протянуть руку Германии и показать кулак России!» — так формулировал суть своей внешнеполитической концепции венгерский дипломат.
В феврале 1872 г. в Вене под председательством императора-короля Франца Иосифа происходили важные совещания австро-венгерских министров, на которых были определены основные направления внешней политики монархии. Излагая стратегические цели и военно-политические задачи империи в свете новой международной обстановки, сложившейся в результате создания Германской империи и объединения Италии, министр иностранных дел в центре своего экспозе поставил вопрос об отношении к России. Суть изложенной им концепции сводилась к идее создания благоприятных внутриполитических и внешнеполитических предпосылок для войны против России, прежде чем она попытается использовать к своей выгоде «принцип национальностей на Востоке».
По расчетам Андраши австро-русский вооруженный конфликт мог произойти в течение ближайших двух лет; за это время, как полагал министр, следовало заручиться благожелательным нейтралитетом Германской империи, завлечь русских в ловушку, предложив им занять Дунайские княжества, и втянуть их таким образом в войну с Османской империей. Сама же Австро-Венгрия должна была выступить против России лишь после начала военных действий последней с Турцией.
Коснувшись проблемы Боснии и Герцеговины, Андраши в принципе высказался за их аннексию, но подчеркнул при этом, что «способ, которым до сих пор хотели приобрести их, никогда не был правильным». Прямое вторжение в провинции он отклонил, как средство негодное, могущее повлечь за собой совместное выступление против монархии Сербии, Черногории, Турции, а также и России. В случае участия Сербии в войне на стороне России Андраши предлагал немедленно оккупировать ее вместе с турецкой армией.
План войны против России не вызвал восторга у военных, отлично понимавших бесперспективность таковой без участия Германии, на которое можно было рассчитывать лишь в том случае, если бы монархия согласилась гарантировать аннексию Эльзаса и Лотарингии. Но это было бы слишком большой уступкой Германии, несоразмерность которой понимал и сам император. Тем не менее он высказался за то, чтобы отныне все военные приготовления и крупные маневры планировались и проводились с прицелом на предстоящую войну.
От своего антирусского курса Андраши не отклонился и после заключения в 1873 г. союза трех императоров — Александра II, Франца Иосифа и Вильгельма I, — в котором более или менее удобно себя чувствовал лишь сам его творец — князь Бисмарк. Каким бы эфемерным этот странный союз ни был, он все же на некоторое время снял напряженность между венским и петербургским дворами. Андраши вновь воспрянул духом и заговорил о заключении антирусского союза с Берлином только после «военной» тревоги в 1875 г. (в связи с возможностью конфликта между Францией и Германией), положившей начало явному охлаждению в отношениях между русским канцлером А. М. Горчаковым и германским канцлером Бисмарком. Но последний и на этот раз не поддался настойчивым уговорам австро-венгерского министра.
Новое обострение Восточного вопроса, наступившее после начала героического восстания в Герцеговине, явилось прелюдией сложной дипломатической акции, на исходном этапе которой взаимоотношения Вены и Петербурга характеризовались скорее сотрудничеством, нежели конфронтацией, завершившейся австро-венгерской оккупацией провинций в 1878 г. Австрийские генералы и сам император-король настаивали на немедленном вторжении еще весной 1875 г. Андраши тогда удалось осадить сторонников немедленных действий и охладить воинственный пыл своего монарха. Вместе с тем вопреки своим первоначальным замыслам он вынужден был пойти навстречу желаниям военной партии и приступить к дипломатической подготовке аннексии Боснии и Герцеговины. Важнейшими вехами ее стали Райхштадт (Франц Иосиф и Александр II в июле 1876 г. договорились, что в случае победы Сербии монархия может аннексировать Боснию и часть Герцеговины, а Россия присоединит к себе Южную Бессарабию), Будапештская конвенция, подписанная Австро-Венгрией и Россией 15 января 1877 г. (Австро-Венгрия сохраняет благожелательный нейтралитет в случае войны России с Турцией, а Россия поддерживает австрийские притязания на провинции Боснию и Герцеговину) и, наконец, Берлинский конгресс (1878 г.), давший Вене мандат на оккупацию.
Главным для Андраши в течение кризиса было осуществление все того же антирусского и антиславянского курса — предотвращение образования на Балканах одного или нескольких крупных славянских государств под покровительством России. Оккупация Боснии и Герцеговины и введение войск в стратегически важный санджак (административно-территориальная единица Османской империи) вовсе не являлись лишь «превентивной мерой», принятой исключительно ради обеспечения собственной безопасности. В подтверждение приведем отрывок, из письма Андраши герцогу Вюртембергскому: «Одной из главных целей этой акции с австро-венгерской точки зрения являлось открытие для нас Востока в политическом и материальном отношениях…»
Дипломатическая победа Андраши на Берлинском конгрессе в конечном счете обернулась серьезными и длительными по времени неприятностями прежде всего для самой Австро-Венгрии, даже с точки зрения ее великодержавных интересов и позиций. Оккупация провинций стала в итоге опасным источником внутренних и международных осложнений, сыграв примерно такую же роль, как и аннексия Эльзаса и Лотарингии для Германии. Если в XIX в. империя Габсбургов являлась главным внешним препятствием на пути объединения двух великих народов Европы — германского и итальянского, — то в результате оккупации Боснии и Герцеговины в конце XIX — начале XX в. она стала основной преградой на пути национального освобождения балканских и австро-венгерских славян. «Стержневой осью нашей политики на юго-востоке, — писал позднее в своем меморандуме преемник Андраши на посту руководителя внешнеполитического ведомства Австро-Венгрии Густав Калноки, — является Белград. Пока мы прочно не обосновались там (не важно — прямо или косвенно), на Дунае, Тисе и даже на Саве мы будем в обороне. Если Сербия будет подчинена нашему влиянию — все равно какими средствами, — или, еще лучше, если мы будем хозяевами в Сербии, тогда мы сможем легко обеспечить наше обладание Боснией и ее привесками, а также наши позиции на Нижнем Дунае и в Румынии. Только тогда наше могущество на Балканах будет покоиться на прочной основе в соответствии с важными интересами монархии».
Крупнейший личный дипломатический успех Андраши на Берлинском конгрессе, где он сумел сколотить антирусский фронт держав и лишить Россию львиной доли ее завоеваний, стал одновременно началом заката его блистательной карьеры. Уже в ходе русско-турецкой войны (1877–1878 гг.), особенно после Плевны, когда русская армия неудержимо двигалась к Дарданеллам, в общественном мнении произошел резкий перелом в пользу побежденных, бывших угнетателей венгров. В Будапеште состоялись массовые демонстрации солидарности с османами; в палате депутатов оппозиция подвер