на Антанту, в результате которой крупнейшие в Европе оружейные заводы (в Плезене) лишились заказа на перевооружение сербской армии. Он был перехвачен французским концерном «Шнейдер-Крёзо». Вена решила поставить на колени строптивого соседа при помощи экономических санкций: в 1906 г. Вена и Будапешт ввели новые, очень высокие таможенные пошлины на ввоз сельскохозяйственной продукции из Сербии. Так началась знаменитая таможенная война, вошедшая в историю как «свиная война».
Пошлины представляли серьезную опасность для маленькой аграрной страны, экономическое благополучие которой целиком и полностью покоилось на поставках на австро-венгерский рынок. Таможенная война шла много лет, возместить потерю прежнего рынка Сербия не смогла, но тем не менее не покорилась. В большом выигрыше зато оказались крупные производители зерна и скота в самой империи, в первую очередь, конечно, в Венгрии. Неудачная попытка вовлечь Белград в орбиту своей политики не образумила, однако, правителей Австро-Венгрии. Антисербские провокации следовали одна за другой. Антисербская политика Вены и Будапешта, популярная в кругах аграриев и финансового капитала (независимая Сербия представляла собой помеху на пути империалистической экспансии монархии и ее союзницы Германии на Балканах), вызывала растущее противодействие со стороны демократической общественности, рабочего класса и в особенности чешского и других славянских народов, не говоря уже о сербах, проживавших в империи и открыто выражавших свою солидарность с Сербией. Эти настроения находили отклик и в австрийском рейхсрате (парламенте), где начиная с 1907 г. заседало больше депутатов чехов и других славян (всего 259), чем австрийских немцев (всего-навсего 233, остальные представляли румын и итальянцев).
Для того чтобы внести перелом в настроения общественности и повернуть их в русло, благоприятное для планов правителей, летом 1908 г. была задумана и осуществлена грандиозная антисербская политическая провокация. 17 августа в Хорватии-Славонии начались повальные аресты сербских журналистов и прочих представителей интеллигенции. Свыше полусотни человек, ни в чем не повинных, оказались за решеткой. Вскоре начался знаменитый «загребский (или аграмский) процесс». Подсудимые были обвинены в тайных сношениях с Белградом, в проведении в Австро-Венгрии антиимперской деятельности по поручению белградских властей, в подготовке присоединения к Сербии Боснии, Герцеговины, Хорватии-Славонии и всей Южной Венгрии. Представленные обвинением «документы» оказались фальшивкой тем не менее загребский «процесс о государственной измене» завершился в марте 1909 г. осуждением обвиняемых: 22 человека из 53 были оправданы, остальные получили сроки от 5 до 12 лет тюремного заключения.
Параллельно ведомство иностранных дел вело по своей линии дипломатическую подготовку аннексии Боснии. 15 сентября в моравском замке Бухлау (современный Бухловице в Чехословакии) имперского посла в Петербурге графа Берхтольда, будущего министра иностранных дел, состоялась встреча графа Эренталя и А. П. Извольского, министра иностранных дел России. Протоколов этой очень важной встречи нет; не было и никакой официальной конвенции либо подписанного документа, имевшего форму обязательств. Поэтому каждый из двух участников переговоров впоследствии, когда начался боснийский кризис, по-разному излагал их результаты. Была достигнута принципиальная договоренность в самой общей форме о том, что, если когда-нибудь в будущем «крайние обстоятельства вынудят Австро-Венгрию аннексировать Боснию и Герцеговину», правительство России займет «благожелательную и дружественную позицию».
Взамен Извольский получил весьма туманное обещание об оказании России дипломатической поддержки в вопросе изменения режима черноморских проливов (в целях открытия их для свободного прохождения кораблей российского военно-морского флота). Это была важная дипломатическая победа Эренталя, но и она не могла до конца рассеять сомнения правящих кругов в благополучном исходе такого дерзкого, сопряженного с риском большой европейской войны шага, который мог стать авантюрой. Ведь статус провинций гарантировал Берлинский конгресс, т. е. вся Европа, а она могла, естественно, не последовать за Россией.
Возможных международных осложнений опасались оба премьера — и австрийский Макс Владимир Бек, и венгерский Шандор Векерле. Серьезные возражения за два дня перед объявлением об аннексии выразили венгерские министры Аппони и Андраши. Первый полагал более уместным «энергичное выступление» против Сербии, нежели присоединение провинций, которое «бесполезно и нежелательно» даже в том случае, если не вызовет ответного выступления Турции, России или Италии. Второй указал на опасность создаваемого аннексией международного прецедента для захвата другими державами отдельных частей Османской империи.
А главный вопрос, который никто ни в Австрии, ни в Венгрии не мог решить, касался опять-таки аннексируемых провинций, Венгрия не хотела брать их себе, но и не собиралась отдавать Австрии. Единственно, чего добивалось правительство Венгрии, — это формальное признание исторических прав королевства на Боснию и Герцеговину, зафиксированное в официальном документе. На это возразил, и не без оснований, глава внешнеполитического ведомства Эренталь. Он заметил, что подобные отношения в прошлом связывали королевство с Сербией, Болгарией, Дунайскими княжествами и что такая постановка вопроса может вызвать беспокойство соседей, стать в один прекрасный день объектом венгерских притязаний на основе «исторического права». Австрийский премьер отклонил «историческое право», выдвинув на первый план «право завоевания». Он заявил, что провинции были завоеваны (в 1878 г.) не венгерскими солдатами или, во всяком случае, не одними ими.
Вызывал сомнения и основной аргумент в пользу аннексии — ее сторонники считали, что она положит конец опасной для существования монархии великосербской агитации. Аннексия, как указал, например, Андраши, не заставит Сербию прекратить свою «бессовестную агитацию» и не сделает боснийцев менее к ней восприимчивыми… Но тем не менее, несмотря на очень серьезные контраргументы против присоединения, оба правительства дали на нее свое согласие.
6 октября 1908 г. император-король обнародовал указ о присоединении Боснии и Герцеговины к монархии, сославшись при этом на права «короны св. Иштвана» и на «старинные узы», связывавшие его «славных предшественников на венгерском троне с этими странами». Так начался боснийский кризис, который если и не привел непосредственно тогда к большой европейской войне, то стал этапом на пути продвижения Европы к мировой войне. Аннексия вызвала волну возмущения в Черногории и Сербии, правительства которых, поддерживаемые Россией, наиболее резко против нее протестовали. Единственной великой державой, публично одобрившей агрессивный акт монархии, была Германия, выступившая с официальным заявлением об этом уже 8 декабря. С этого момента боснийский кризис приобрел характер конфликта двух военно-политических блоков: Тройственного союза и Антанты. Однако выступления Лондона и Парижа в пользу «пострадавших», т. е. Сербии и России, особенно последней, носили чисто символический характер морального осуждения державы, нарушившей Берлинский трактат. Причина была одна: при всей неприязни англо-французских союзников к центральным державам они не были готовы оказать содействие России в открытии Дарданелл для своего флота.
Таким образом, ситуация против ожидания самих правителей монархии оказалась для нее не такой уж отчаянной. В начале февраля 1909 г. пришел и дипломатический успех: Австро-Венгрии удалось откупиться от номинального хозяина провинций, уплатив за них Стамбулу 2,5 млн фунтов стерлингов в качестве компенсации за отказ от притязаний на провинции. Она обещала вывести свои гарнизоны из Санджака. Военная партия в Вене, ободренная первым успехом, почувствовала прилив сил: на южные границы были посланы новые подкрепления и угроза войны против Сербии и Черногории стала более реальной, чем в ноябре 1908 г. И это вызвало сильное беспокойство в Будапеште. Венгры, доносил саксонский дипломат, «боятся войны с Сербией и Черногорией, в которой им нечего было бы выигрывать».
Военная партия во главе с генералом Конрадом продолжала нагнетать напряженность. Кризис достиг своей кульминации во второй половине марта 1909 г., в течение двух недель война казалась неотвратимой. Были приведены в состояние боевой готовности армейские корпуса, дислоцированные на юге Венгрии, в Хорватии, Далмации, Боснии. 29 марта общий совет министров вынес решение объявить частичную мобилизацию. Свои контрмеры военного характера приняла и Россия. Однако после тяжелых поражений в недавней войне с Японией она не была еще готова к новому большому конфликту. Это обстоятельство и позиция западных союзников решили судьбу конфликта. 30 марта послы Англии, Франции, России, Италии выступили в Белграде и Цетинье с коллективным демаршем, «посоветовав» уступить северному соседу. На следующий день сербы и черногорцы объявили о признании аннексии.
Антивоенную, антимилитаристскую и интернационалистскую позицию во время боснийского кризиса занял весь многонациональный пролетариат Австро-Венгрии, решительно осудивший воинственную шовинистическую политику «собственной» буржуазии. В Венгрии, как и в Австрии, в эти тревожные месяцы были проведены сотни митингов, демонстраций, манифестаций и шествий против разбойничьих планов австро-венгерского империализма, точный диагноз которым дала резолюция чрезвычайного партийного конгресса венгерской социал-демократии в декабре 1909 г. От имени всего рабочего класса съезд возвысил голос протеста против «той авантюристической и бессовестной внешней политики», которая незаконной аннексией «вызвала опасность европейской войны».
ПАДЕНИЕ КОАЛИЦИИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ ТИСЫ. 1910–1914 гг.
Действия правительства Векерле-Кошута в ходе аннексионистского кризиса не прибавили ему популярности, а поддержка им более чем непопулярного акта присоединения провинций расширила круг недовольных коалицией. С рабочим классом и угнетенными национальностями все было ясно с самого начала, и не требовалось сверхъестественных усилий со стороны коалиционного кабинета, чтобы восстановить их против себя (столь откровенно враждебной являлась его политика в отношении трудящихся). Однако за три-четыре года правления кабинет умудрился оттолкнуть от себя на