рство, никакими средствами не добиться прекращения волнений угнетенных народов Австро-Венгрии, и прежде всего самого опасного из них, югославского.
Склонялся к этой идее и Тиса, с июня 1913 г. возглавивший кабинет. Он требовал тщательного обдумывания вопроса, а также тщательной и всесторонней дипломатической и политической подготовки антисербской акции. В марте 1914 г. премьер направил Францу Иосифу специальную записку, предупреждая против опрометчивых действий относительно Сербии, которые предполагались венскими деятелями. Сам он не терял надежды прийти к какому-нибудь компромиссу с буржуазными лидерами национальных движений в Венгрии путем незначительных уступок в церковных и школьных делах, но при неукоснительном сохранении мадьярской гегемонии над народами королевства. Особые усилия Тиса прилагал к тому, чтобы утихомирить буржуазных лидеров трансильванских румын, а затем урегулировать разногласия монархии с Румынией. На этом настаивала и германская дипломатия, заинтересованная в сохранении Румынии в качестве союзника блока Центральных держав.
В 1913 г. Тиса неоднократно встречался с Ю. Маниу и другими румынскими лидерами, но программа их требований была чересчур обширна и далеко идуща для Тисы: в них, в сущности, речь шла о введении в Трансильвании автономного румынского управления. Лишь в таком случае они готовы были «привести жизненные интересы румынской нации в соответствие с территориальной целостностью и политическим единством» королевства Венгрия.
Позиции сторон оказались столь непримиримыми, что в феврале 1914 г. пришлось прервать переговоры. В дело вмешались оба императора: не только Франц Иосиф, но и Вильгельм. Германская дипломатия оказала нажим и на Будапешт, и на Бухарест, с тем чтобы последний смягчил позицию румын Трансильвании. Румынский премьер Братиану со своей стороны высказался за временное прекращение переговоров. В сентябре 1914 г., т. е. уже после начала первой мировой войны, они были возобновлены, но Бухарест, ориентировавший свою политику на Россию, уже не проявил к ним интереса.
В соответствии с пожеланием короля Тиса, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений в румынском вопросе, в феврале «в одностороннем порядке» пошел на некоторые уступки: он разрешил преподавание закона божьего на румынском языке в государственных и муниципальных школах, ввел обучение румынскому языку в начальных школах населенных румынами районов. Немало сил приложил Тиса также к урегулированию политической ситуации в Хорватии-Славонии, особенно ухудшившейся во время Балканских войн, когда конституционная жизнь оказалась почти полностью парализованной. Эта страна вместе с аннексированными Боснией и Герцеговиной грозила превратиться в центр консолидации антидуалистических сил не только хорватов, но также и сербов, словенцев, далматинцев, энергично поддерживаемых чешским национальным движением.
Успехи освободительных движений балканских народов в ходе Балканских войн с осени 1912 г. придали национальным устремлениям югославян иное содержание и направление. Вместо быстро увядавшей на глазах идеи триализма путем создания югославянского блока в рамках монархии наряду с Австрией и Венгрией стало доминировать стремление к созданию самостоятельного и большого югославянского государства вне пределов Австро-Венгрии, но с включением ее югославянских территорий. Главное и важнейшее в этом процессе было явное оттеснение на задний план прежних сербо-хорватских разногласий и усиление между двумя народами чувств солидарности и братства.
Согласно агентурным донесениям полиции, хорватские юноши все чаще и все откровеннее говорили, что в случае нападения монархии на Сербию они будут стрелять в своих офицеров. Из Темешвара сообщали о распространении среди населения приграничных районов портретов королей Сербии и Черногории, русского царя, о сборе средств для раненых солдат армии Сербии, о протестах против военных приготовлений Австро-Венгрии, о дезертирстве из армии и т. д. Поэтому Тиса считал, что прежде всего необходимо как можно скорее убрать из Загреба королевского комиссара и восстановить деятельность гражданской администрации. Хорватским партиям, и прежде всего хорватско-сербской коалиции, он обещал строгое соблюдение закона о национальностях от 1868 г. и венгеро-хорватского соглашения (Нагодбы) от того же года, отмену статей «железнодорожной прагматики» 1908 г., ущемлявших языковые права хорватов. В ноябре удалось достичь соглашения на этих условиях. На состоявшихся в декабре выборах хорватско-сербская коалиция одержала внушительную победу.
Венгерские шовинисты подвергли жестокой критике уступчивость Тисы. Бывший бан Хорватии Раух расценил эти уступки как первый шаг к распаду империи, указав, что хорватско-сербская коалиция на самом деле представляет собой чисто сербскую партию, во всем поддерживающую политику Белграда. По его мнению, политика Будапешта должна опираться на влиятельные мадьярский и немецкий элементы, имеющие сильные позиции в Славонии, и ни в коем случае не поддерживать коалицию. Все же это было временное решение, ибо принятые меры не затрагивали глубинную суть хорватско-венгерского конфликта. Возможность удовлетворения национальных чаяний хорватов и других югославянских народов становилась все более очевидной не только в рамках дуалистического устройства королевства Венгрия, но и в рамках Австро-Венгрии, связанной тесными узами союза с Германией.
Односторонняя ориентация на Германию и негативные ее последствия, а также ставшая заметной в ходе Балканских войн зависимость монархии от воли и произвола сильнейшего в этом союзе вызывали растущую озабоченность в левых кругах венгерской общественности. Остро сознавал таящиеся в союзе с Германией и в агрессивной политике венской военщины опасности для национальных интересов Венгрии новый лидер Партии независимости и 48 года граф Михай Каройи, сменивший в конце июля на этом посту Д. Юшта. Граф Михай — магнат по рождению и положению, а не только по богатству — принадлежал к самым верхам венгерского общества и, естественно, получил соответствующее нормам своего окружения воспитание. Потому первоначально в период своей общественной и политической деятельности (примерно в 1906–1912 гг.), которую Каройи начинал в качестве председателя могущественной организации венгерских помещиков, по умеренности своих политических убеждений он мало чем выделялся из своей среды. Но социальная база партии, избравшей его своим лидером, была намного шире, в ней достаточно много было представителей средне- и мелкобуржуазных слоев населения, хотя первую скрипку продолжали играть выходцы из «джентри».
М. Каройи прошел сложный, неоднозначный путь политического деятеля — от завсегдатая светских салонов Будапешта и Вены до вождя буржуазно-демократической революции, первого президента Венгерской республики, а затем участника антифашистского движения сопротивления и, наконец, посла Венгерской народной республики. Впрочем, нельзя объяснить перипетии восхождения этого неординарного для венгерской политической жизни деятеля только особенностями социальной среды. Очевидно, для подобной эволюции нужны были какие-то особые человеческие качества и нравственные черты. И прежде всего, самые простые и элементарные из них — честность, порядочность, прямота. Всем этим он был щедро наделен. Его отличали открытость, способность понимать чужие нужды и интересы других социальных групп, чужие боль и страдания. Он верил в слова и политические лозунги — и свои, и чужие, — верил до наивности. Может быть, именно поэтому Иштвану Тисе трудно было поладить со своим молодым политическим соперником, величайшее уважение к которому он сохранял при всех обстоятельствах, даже в разгар острейших парламентских битв.
В ситуации, когда Германская империя стала фактически единственным союзником Австро-Венгрии, а с третьим членом! Тройственного союза, Италией, отношения были на грани разрыва из-за Албании, Южного Тироля, других населенных итальянцами территорий Австрии, М. Каройи предложил господствующим классам империи альтернативную линию — ориентацию на Антанту, на Францию, Англию, даже на Россию. В конце 1913 г. граф в беседе с министром иностранных дел графом Берхтольдом, с которым он находился в родственных отношениях, изложил свою точку зрения. Собеседник не выразил энтузиазма по поводу плана Каройи. Может быть, потому, что лучше понимал всю нереальность попытки вырвать Австро-Венгрию из цепких объятий германского союзника.
Несмотря на холодный прием, Каройи и его сторонники развернули в 1913 г. широкую кампанию в пользу сближения с державами Антанты, подчеркивая при этом, что у Венгрии и у монархии в целом нет серьезных с ними противоречий. Указывалось также, что путь к примирению с балканскими государствами лежит через Петербург и поэтому необходимо сближение с Россией. Как и следовало ожидать, Каройи от слов перешел к действию. Вначале он отправился в Париж, где был принят самим президентом республики Раймоном Пуанкаре, невзирая на интриги австро-венгерского посла, пытавшегося сорвать эту встречу. Граф пространно изложил ему свои соображения но не нашел сочувственного отклика. Во-первых, президент не верил в возможность изменить всю систему европейских союзов, а во-вторых, он и не собирался изменить ход событий, ведь французские левые не зря окрестили его «Пуанкаре-война».
Тиса еще раз предупредил Каройи: не вмешивайтесь в сферу внешней политики. Но граф и его партия продолжали дружественную Антанте и враждебную Германии пропаганду в печати и на митингах, зачастую принимавшую националистическую, антинемецкую окраску. Снова в ходу были старые, забытые, казалось бы, стереотипы и поговорки типа «Не верь, мадьяр, немцу!». В апреле 1914 г. Каройи публично заявил о желании организовать и возглавить поездку группы депутатов от своей партии в Петербург с целью просить у царского правительства передачи знамен венгерской армии, захваченных во время интервенции. Сенсационное заявление вызвало переполох в правящих кругах. Правительственная печать обвинила графа в «измене родине». Эндре Ади одобрил инициативу, назвал ее образцом политической смелости. В конце концов идею поездки в Россию не поддержали влиятельные круги в самой партии Каройи, он был вынужден отказаться от нее.