Внутреннее состояние Московского государства
ЦАРЬ
Во главе государства находился царь, самодержавный и неограниченный властитель над своими подданными. Московское самодержавие имеет важное историческое значение: оно сообщило политическое единство раздробленным дотоле русским областям и связало в одну плотную массу племена, рассеянные на равнинах Восточной Европы; оно дало русскому народу государственное устройство, которое помогло ему выйти победителем из долгой борьбы с восточными и западными соседями, поработившими Русь удельно-княжескую[87].
Вот каким образом иностранцы, посещавшие Россию (например, Герберштейн и Антоний Поссевин), описывают неограниченную власть московского государя:
«Русские уверены, что он исполнитель небесной воли; „так угодно Богу и Государю, ведает Бог и Государь“, — говорят они. Царь считает своею собственностью не только области, но и все, что в них находится»[88].
После тирании Ивана Грозного бояре хотели воспользоваться Смутным временем, чтобы ограничить в свою пользу царскую власть; они руководили Василием Шуйским и предписали условия при избрании польского королевича Владислава. По некоторым известиям (например, Котошихина), Михаил Феодорович был также выбран на условиях и ничего не делал без боярского совета; но во время управления отца его патриарха Филарета условия эти пришли в забвение (вследствие нелюбви народа к боярской аристократии и предпочтения монархического начала). Алексей Михайлович правил уже неограниченно; он писался «царем и самодержцем всея Великия и Малыя и Белыя Руси». В сношениях с иностранными государствами московское правительство усердно заботилось о том, чтобы в переговорах и грамотах вполне наблюдался царский титул с подробным перечислением областей. Отсюда происходили частые и долгие споры послов, особенно в сношениях с Польшей.
Московского царя окружал многочисленный двор, составленный из людей высших классов, которых чин и честь зависели от большей или меньшей близости к царской особе. (В этом отношении и местничество также способствовало развитию самодержавия.) Двор этот отличался восточною пышностью и строгим исполнением разных обрядов и церемоний.
Особенный почет, воздаваемый царскому величеству, требовал, чтобы ко двору приходили пешком, оставляя лошадей и экипажи в известном расстоянии. Правом свободного входа во дворец пользовались одни только придворные чины; но и для тех, смотря по значению каждого, существовали известные границы. Не во всякое отделение дворца могли свободно входить все приезжавшие на государев двор. Бояре, окольничие, думные и ближние люди пользовались в этом отношении большими преимуществами: они могли прямо входить даже в верх, т. е. в покоевые или жилые хоромы государя. Здесь по обыкновению они собирались каждый день в передней (палате) и ожидали царского выхода из внутренних комнат. Ближние бояре, «уждав время», входили даже в комнату или кабинет царский. Для прочих же чиновников государственных верх был совершенно недоступен. Стольники, стряпчие, дворяне, стрелецкие полковники и головы, дьяки и иные служилые чины собирались обыкновенно на Постельном крыльце, которое было единственным местом во дворце, куда они могли приходить во всякое время с полною свободою. («Домашний быт русских царей» Забелина.)
СОСЛОВИЯ
Господствующее сословие в государстве было служилое, которое образовалось из прежней княжеской дружины и разделялось на разные степени. Верхнюю степень составляла родовая боярская аристократия, сильная своим числом и значением. В состав ее кроме древних боярских родов вошли потомки удельных князей, вступивших на службу московских государей; они сохранили свой княжеский титул. Далее, значительная часть наших боярских фамилий вела свое происхождение от иноземных выходцев, именно литовских, немецких, а также от татарских мурз и царевичей. В XVI и XVII веках эта аристократия представляет довольно замкнутое сословие или касту, почти недоступную для людей низших классов. По своей знатности боярские роды разделялись на несколько «статей»; сообразно с таким делением они занимали разные должности при дворе, в гражданском управлении и в войске. Бояре, не занятые войною или службою в городах, постоянно жили в Москве и каждый день съезжались во дворец на поклон к государю. В грамотах писались они государевыми «холопами» и называли себя уменьшительными именами[89].
Среднюю ступень служилого сословия составляли дворяне, а низшую — многочисленный класс боярских детей. И те и другие в свою очередь подразделялись на разные статьи.
Все эти люди должны были служить всю жизнь там, где укажет государь; главною же их обязанностью по-прежнему оставалась военная служба. За свою службу кроме денежного и хлебного жалованья они получали поместья и вотчины. Первые давались в пожизненное владение, вторые составляли полную наследственную собственность; различие это потом уничтожилось, и поместья сравнялись с вотчинами. Между тем как дети боярские образовали класс мелких землевладельцев, бояре и некоторые из дворянских фамилий сосредоточили в своих руках обширные владения и имели иногда по нескольку тысяч крепостных людей.
Сословие людей «тягловых» или податных (земщину) составляли посадские и крестьяне. Под именем посадских разумелось вообще городское и пригородное население, занимавшееся торговлей, промыслами и платившее подати в царскую казну. В видах постоянного исправного сбора государственных доходов посадские люди были прикреплены к своим посадам, как крестьяне к земле. Более зажиточные из посадских носили древнее название «лучших людей», остальные назывались «меньшими»; в правительственном отношении они разделены были по сотням и слободам[90]. Кроме податей посадские люди обязаны были отправлять царскую службу в качестве разного рода приставов или целовальников.
Крестьяне по отношению к земле распадались на три главные разряда: во-первых, те, которые жили на землях, принадлежащих государю; во-вторых, поселенные в поместьях и вотчинах служилых людей; в-третьих, жившие на землях монастырских и вообще духовенства. Первый разряд подразделяется на две части, именно: дворцовые, доходы с которых исключительно шли на содержание двора, и крестьяне черных волостей или черносошные, платившие подати в государственную казну.
В конце XVI века, как известно, крестьяне лишились права свободного перехода и были прикреплены к земле. Но они не скоро могли примириться с этим лишением, и в действительности переходы еще долго продолжались. Самое прикрепление не было полное и безусловное; в некоторых случаях последующими указами переход дозволялся (например, от мелкого владельца к мелкому). Для беглых сначала была назначена пятилетняя давность, т. е. спустя пять лет после ухода крестьянина землевладелец не имел права отыскивать его и возвращать на свою землю. Потом крепостное право получило дальнейшее развитие. Михаил Феодорович вместо пятилетнего назначил десятилетний срок для возвращения беглых крестьян к прежнему владельцу, а Утюжением царя Алексея Михайловича срок совершенно отменен: крестьяне со всем потомством должны были принадлежать к той земле, за которою они записаны в писцовых книгах 1626 года.
Крестьяне, по-видимому, лишены были только права перехода и сделались крепкими земле, а сами они не составляли такой же собственности землевладельца, как его холопы или рабы. Но помещики не замедлили распространить свою власть и на личность крестьянина, которому трудно было отыскать управу на помещика. Во второй половине XVII века дворяне уже продают крестьян и отдают их в приданое без земли, а к концу того же века крестьяне в своих отношениях к помещику весьма мало отличались от его холопей. Впрочем, и сами они иногда давали на себя кабалу, т. е. шли в холопы, чтобы избавиться от казенных повинностей (так как с холопов подати в государственную казну не собирались).
Беспрерывные побеги при малолюдном населении были весьма чувствительным злом для Московского государства. Беглые крестьяне, холопы и посадские отчасти уходили на Дон или в Запорожье, отчасти укрывались в лесах и составляли разбойничьи шайки. В течение всего XVII века правительство должно было вести неутомимую борьбу с этим явлением; оно отправляло во все стороны отряды сыщиков, которые отыскивали беглых и возвращали их на прежние места, ловили и вешали разбойников.
УПРАВЛЕНИЕ
Высшим правительственным и судебным учреждением была Боярская дума, которая вела свое происхождение от древнего обычая князей советоваться о делах со старшею дружиною. Когда усилилась в Московском государстве боярская аристократия, то дума не раз делала попытки ограничить самодержавие и приобрести большую самостоятельность. Но это удавалось ей только или в малолетство государя, или при царях, слабых характером. В думе обсуждались меры, касавшиеся всего государства, решались вопросы внешней политики и те дела, которые не могли быть решены низшими учреждениями. В отношении к царю дума имела только совещательное значение, хотя на грамотах ее обыкновенно писалось: «Царь указал, и бояре приговорили». В ней заседали бояре, окольничие и думные дворяне; иногда призывались патриарх и другие архиереи.
Московский подьячий в XVII веке Котошихин следующим образом описывает заседание думы.
Когда случится царю сидеть с боярами и думными людьми и рассуждать о своих или иноземных делах, то думные люди садятся поодаль от царя на лавках; размещаются они по степени своей знатности: сначала бояре, потом окольничие, потом думные дворяне, а думные дьяки стоят; иногда, впрочем, царь приказывает им сидеть. Когда государь объяснит свою мысль и спрашивает совета у думных людей, тогда, кто из них поумнее, говорит свое мнение, а иные бояре, брады свои устав я, ничего не отвечают, потому что царь многих жалует в бояре не по разуму их, а по великой породе, и многие из них грамоте не учены[91]. Когда же дело после обсуждения бывает решено, царь приказывает думным дьякам записать приговор.
Кроме Боярской думы в XVI и XVII веках московские цари в самых важных делах имели обыкновение созывать выборных от всех свободных сословий своего государства, что называлось «Земским собором» или «великою Земскою думою». Это было также продолжением древнего обычая князей собирать иногда на совет не одну дружину, но и лучших людей города; когда же Русь объединилась, то лучшие люди собирались уже со всей земли. Первые соборы упоминаются при Иване IV; значение их поднялось в смутное время, особенно в эпоху междуцарствия. При Михаиле Феодоровиче, когда от народа требовались большие жертвы для устроения государства, мы видим частые земские соборы; они встречаются и при Алексее Михайловиче, но после него уже выходят из употребления. На соборе мнения выборных людей отбирались не поголовно, а по сословиям (думные люди, духовенство, дворяне, дети боярские, гости, торговые и посадские люди).
Далее из постоянных правительственных учреждений в Московском государстве следуют приказы. Происхождение приказов относится еще ко временам удельным; они развились преимущественно из домашнего или хозяйственного княжеского управления; когда же уделы были уничтожены, все приказы сосредоточились в Москве и здесь подразделились на многие отрасли, так что в XVII в. число их простиралось до 40[92]. Письменная часть в приказах находилась в руках дьяков и подьячих, известных под общим именем приказных людей; они назначались из грамотных людей разных сословий, преимущественно из духовного звания.
В отношении областного управления земли Московского государства главным образом делились на уезды. Величина уездов была весьма неравная; они определялись историческими условиями; обыкновенно древние уделы или части уделов, по мере того как присоединялись к Московскому государству, составляли особый уезд. Подразделение уездов составляли: станы, погосты, губы, а наиболее распространенною единицею деления служили волости, которые так же, как и уезды, по объему своему были весьма различны.
Областные правители, перешедшие в Московское государство из удельно-вечевой Руси, т. е. великокняжеские наместники и волостели, в XVI столетии были заменены отчасти другими лицами. При Иоанне IV мы встречаем правителей, выбираемых из служилого сословия самими общинами, как-то: губных старост, излюбленных голов и проч. В XVII веке выборные власти опять уступают место лицам, назначенным от правительства; во главе областного управления становятся воеводы. Прежде воеводы встречались только в пограничных городах, но при Михаиле Феодоровиче они являются почти всюду, и только в некоторых областях потом упоминаются губные старосты в значении правителей[93]. Воеводы сменялись весьма часто, так что редко оставались в одном городе более трех лет. Круг воеводской деятельности не был строго определен: большей частью в руках воевод сосредоточивалась власть военная, гражданская и судебная. Воеводство давалось как награда за военную службу, потому что оно представляло служилому человеку возможность увеличить свое состояние («покормиться»). Хотя взятки были запрещены, но кроме царского жалованья воевода мог получать от жителей добровольные приношения, которые тогда не считались взятками в строгом смысле этого слова.
Дела, подлежавшие воеводскому управлению, производились в так называемой съезжей или приказной избе. В Московском государстве, кроме того, существовали земские должности, на которых посадские и крестьяне выбирали людей из своей среды. Таковы земские старосты, заправлявшие раскладкой податей и городским хозяйством; они заседали вземской избе. Потом следуют разного рода головы и целовальники; им поручались сборы в казну пошлин торговых, питейных, судных и проч. Выборы в головы и целовальники производились ежегодно. Эта земская служба была вообще обременительна для выборных людей: за убытки и недоимки они отвечали собственным имуществом. Низшие чиновники назывались: пристава, неделыцики, доводчики и др.
СУДОПРОИЗВОДСТВО И ДОХОДЫ
Формы судопроизводства первоначально были довольно просты и несложны. В XV и XVI веках на суде наместников и волостелей встречаются старосты и целовальники, выбранные от городских и сельских общин и известные под общим именем судных мужей. При Иване Грозном многие общины даже получили право собственного суда, т. е. судились только своими выборными людьми, но после они теряют это право и суд сосредоточивается в руках областных начальников. Судопроизводство было по преимуществу словесное. Главными доказательствами на суде служили письменные акты, свидетели и присяга. В уголовных делах употреблялся повальный обыск, т. е. допрос местных жителей о самом преступлении или о поведении заподозренного человека. Древний обычай испытания водою и железом уже не встречается; место его при исследовании дела заступил жестокий обычай судебной пытки[94]. По судебникам царей Ивана III и Ивана IV в случаях тяжбы между истцом и ответчиком допускали поле, но к концу XVI века поле уже выходит из употребления.
С течением времени судебный процесс более и более усложняется, письменное судопроизводство берет перевес над словесным, число инстанций увеличивается, а вместе с тем растут медленность в решениях и издержки подсудимых. Те дела, которые почему-либо не могли быть решены простыми людьми, переносились в высшие инстанции, т. е. сначала к наместнику или воеводе главного города, потом в один из приказов, наконец, подавался доклад царю, который или сам решал дело, или поручал его Боярской думе. По окончании тяжбы тому, кто ее выигрывал, выдавалась правая грамота. Право суда над крепостными людьми, за исключением уголовных преступлений, принадлежало самому владельцу. В пытках и казнях того времени вполне выражаются грубость и жестокость нравов; наиболее употребительные казни были: виселица, четвертование, колесование и сажание на кол, а самым обыкновенным наказанием за проступки служили плети и палки, от которых не было изъято и боярское сословие. Несостоятельного должника заимодавец имел право поставить на правеж, который заключался в том, что несчастного должника ежедневно по нескольку часов били палками, пока он не заплатит долга. (Помещики обыкновенно ставили вместо себя на правеж крепостных людей.)
Главным источником казенных доходов в Московском государстве были подати (тягло); они налагались не на отдельных лиц, а на целые общины, которые уже сами раскладывали их между своими членами. Крестьянские общины облагались податями по числу сох, т. е. известного количества земли, которою они владели, а посадские — по количеству тягловых дворов, означенных в писцовых книгах за каждым посадом. Почти все ремесла и торговые статьи были обложены пошлиной. Кроме обыкновенных податей существовали постоянные сборы на некоторые потребности государства, например полоняничные деньги — для выкупа пленных у татар; по временам производились и чрезвычайные сборы на военные издержки, например так называемая пятая деньга, т. е. пятая часть дохода. Из повинностей наиболее значительные были: ратная (поставка ратных людей и продовольствия во время войны), ямская гоньба (для провоза послов и царских чиновников), постройка и починка крепостей, казенных зданий, мостов и проч. Вообще финансовая система в Московском государстве представляла довольно много запутанности, и тяжесть налогов падала неравномерно на разные сословия и на разные местности государства.
ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ,ТОРГОВЛЯ И ПРОМЫШЛЕННОСТЬ
Европейские путешественники XV, XVI и XVII веков изображают Московское государство обширною равниною, которую покрывают огромные сосновые и березовые леса и во всех направлениях пересекают большие судоходные реки. Почва этой страны глиниста, местами песчана, но вообще плодородна и в изобилии производит растения, свойственные умеренному поясу. (Черноземная полоса на юго-восточных украйнах.) Климат Московии по ее большому протяжению не одинаков; области, прилегающие к столице государства, отличаются чистым и здоровым воздухом. Что особенно поражало внимание иностранцев, это резкая противоположность между зимней и летней природой. Зимою господствует страшный холод и вся страна задернута сплошною пеленой снега; напротив, летом, после разлития вод, леса, луга, нивы оживают и быстро покрываются роскошной зеленью, а летние жары бывают так же сильны, как и зимние морозы.
Главные произведения страны следующие. Земледелие доставляет разного рода хлебные растения, как-то: рожь, пшеница, овес, ячмень и др.; пчеловодство, весьма распространенное в лесистой Московии, доставляло значительное количество меду и воску; реки изобиловали рыбой, особенно волжская система (белуга, осетр и стерлядь); в лесах водилось множество дичи. Звероловный промысел занимал важное место в народном хозяйстве по количеству ежегодно добываемых мехов (черно-бурые и другие лисицы, соболи, горностаи, бобры, белки); лучшие меха привозились из Сибири, Печерской и Пермской областей. Но все это богатство естественных произведений оставалось весьма мало разработанным и едва доставляло народу предметы первой необходимости. Земледельческая промышленность находилась на довольно низкой ступени; успехам ее препятствовали редкость населения и развитие крепостного права (которое служило плохим поощрением крестьянскому труду). Цены на хлеб, по замечанию иностранцев, хотя были низки, но непостоянны: по беспечности сельских хозяев в неурожайные годы происходил голод, и богатые люди, имевшие большие запасы, обыкновенно пользовались этим временем, чтобы продать хлеб как можно дороже.
Средоточием торговой деятельности в Московском государстве была столица, которая по самой наружности своей отличалась весьма промышленным характером; она была наполнена рынками, гостиными дворами, рядами и лавками; здесь всегда можно было встретить купцов и ремесленников многих европейских и азиатских наций. Сам царь принимал непосредственное участие в торговле. Из Москвы торговое движение распространялось в разные стороны, преимущественно по Волге, в Литву, к Новгороду и к Белому морю[95].
Из Западной Европы в Россию привозились металлические изделия, сукна, полотна, вина, сельди, сахар, бумага, огнестрельные снаряды, золотая и серебряная монета, разные пряности и проч. Таможенные чиновники обыкновенно отбирали самые лучшие товары и покупали их для государя (товары эти шли отчасти на потребности царского двора, отчасти назначались в продажу). Из России иностранцы вывозили сырые произведения; самую важную статью отпуска составляли меха; потом следовали воск, мед, кожи, сало, икра, лен, пенька и отчасти хлеб. Русские торговые люди почти не ездили со своими товарами в Западную Европу: на такие поездки неблагоприятно смотрели как само московское правительство, так и иностранные купцы.
Что касается до внутренней торговли, то почти каждый посад служил рынком для своих окрестностей. Большие расстояния между городами и неудобство путей сообщения обусловливали обычай торговцев ежегодно в известное время собираться в определенном месте; таким образом произошли ярмарки. Они соединялись обыкновенно с храмовыми праздниками и помещались около церкви. Особенно замечательны ярмарки в монастырских имениях; сюда купцы съезжались охотнее, потому что крестьяне монастырских земель были более зажиточны, чем в других местах, и самые торги менее стеснялись вмешательством таможенных чиновников. Из таких ярмарок наиболее знаменита Макарьевская, около монастыря святого Макария Желтоводского.
Иностранцы, посещавшие Россию, отзываются об ее жителях как о народе, весьма склонном к торговой и промышленной деятельности.
Они удивлялись изворотливости и сметливости русских купцов, но заметили и другую черту, которая приносила большой вред торговле, — это недостаток честности. Обычай запрашивать в несколько крат дороже настоящей цены, божиться и в то же время обманывать покупателя был весьма распространен между московскими торговцами. Подобная черта является прямым следствием необразованности и порчи народного характера. Далее, на торговлю имели неблагоприятное влияние следующие обстоятельства. На всех главных рынках русский купец встречал подрыв со стороны царских товаров; например, являясь на ярмарку в Архангельск, он не смел торговать прежде, нежели окончится торговля царская, для которой отбирались всегда лучшие товары. Некоторые ветви торговли находились исключительно в руках казны, например дорогие меха, продажа хлебного вина и пр. Вообще торговая деятельность в Московском государстве пользовалась весьма ограниченной свободой; товары при всяком движении подвергались подробной оценке и должны были оплачиваться многочисленными пошлинами. Сюда же присоединялись обиды от воевод и приказных людей; таможенные головы и целовальники хотя назначались из торговых сотен, однако притесняли и брали взятки не менее приказных[96]. Пути сообщения — необходимое условие для торговой деятельности — находились еще в первобытном состоянии. Самое обычное время для путешествия была зима; тогда по дороге между главными торговыми пунктами тянулись огромные обозы с товарами (так, между Москвою и Ярославлем можно было встретить обозы в 700 или 800 саней). Летом главным средством сообщения служили реки, но плавание по ним было соединено с препятствиями от мелководья и волоков, которые требовали довольно частой перегрузки, а каналы в то время почти не были известны в России. Наконец, торговля и вообще народное благосостояние много страдали от разбоев.
Что касается заводской и фабричной промышленности, то она была еще весьма мало распространена в Московском государстве и находилась большей частью в руках иностранцев. Первые железоплавильные заводы устроены в царствование Михаила Феодоровича голландским купцом Виниусом около Тулы. Вслед за ним гамбургский купец Марселиус устроил завод на реках Костроме, Шексне и Ваге, а в царствование Алексея Михайловича основаны олонецкие железные заводы. На этих заводах отливали для правительства пушки, ядра, делали ружья и другие железные вещи; главными мастерами были иностранцы; заводчики, однако, обязывались научить своему мастерству присылаемых к ним русских работников. Кроме того, в XVII веке встречаются некоторые суконные и полотняные фабрики, впрочем назначенные только для царского двора.
ИСКУССТВА
Художественная деятельность в России по-прежнему сосредоточивалась главным образом на строении и украшении храмов. (Храмы и их украшения кроме своего религиозного значения служили единственным и весьма наглядным проводником изящного вкуса в народную массу.) Почти все важные постройки совершались под руководством иностранных художников, которые со времен Ивана III постоянно выписывались из Италии и Германии; например, этими художниками построены стены Московского Кремля, соборы Успенский и Архангельский.
Вот что сообщают летописи о построении Успенского собора, этой главной московской святыни.
Митрополит Петр, переселясь из Владимира в Москву, просил великого князя Иоанна Даниловича Калиту построить каменный соборный храм в честь Успения Пресвятой Богородицы. «Если послушаешь меня, — говорил Петр, — то будешь сильнее всех иных князей и род твой возвеличится, град сей будет славнее всех градов русских, святители будут обитать в нем, руки его взыдут на плеща врагов и кости мои будут положены в нем». Храм был заложен в 1326 году, а в следующем году окончен. Святой Петр не дожил до его окончания, он был погребен в одном из приделов этого храма. Около полутораста лет спустя, когда храм пришел в ветхость и притом оказался тесен для возраставшего населения Москвы, великий князь Иван III велел разобрать его и построить вновь, в больших размерах, по образцу владимирского собора Богородицы, основанного Андреем Боголюбским. Стены нового храма уже доведены были до сводов, как вдруг обрушились по непрочности материала и неискусству строителей. Тогда великий князь послал в Италию искать хорошего архитектора; такой нашелся в лице Аристотеля Фиоравенти, болонского уроженца; каменщики для нового собора были вызваны из Пскова, а кровлю делали новгородские мастера и покрыли ее «немецким» железом. Успенский собор построен Аристотелем в течение трех лет; в 1479 году он был окончен и освящен митрополитом Геронтием. Внутреннее иконное расписание стен (альфреско) было довершено при следующем великом князе, Василии Ивановиче. Иван Грозный после известного московского пожара главы собора покрыл медными вызолоченными листами. Михаил Феодорович, восстановляя Москву, разоренную поляками, между прочим, велел вновь расписать стены собора по накладному листовому золоту; при этом со старого письма предварительно снимались рисунки, которые потом воспроизводились на тех же местах. (Иконопись и украшения храма поновлялись еще при Екатерине II и после французского разорения при Александре I[97].)
В столице уже находилось много разного рода мастеров, своих и иностранных; Псков славился каменщиками, Новгород — резчиками и живописцами, однако этого было недостаточно. Иван IV даже запрещал продавать в Литву ливонских пленников, знающих какое-либо мастерство, и велел присылать их в Москву. Относительно архитектурного искусства влияние византийское в XV веке заменилось влиянием западноевропейским. Но в живописи византийские образцы удержались гораздо долее: памятниками ее кроме икон служат еще миниатюрные рисунки в рукописных житиях святых, которые переписывались и раскрашивались монахами в монастырях.
Иконопись на Руси считалась священным занятием и находилась под непосредственным надзором церковных властей. Подробные сведения о том, как изображать священные лица и события соответственно преданиям и обычаям церкви, тщательно передавались от мастеров ученикам, от одного поколения к другому. (Рукописные сборники таких сведений известны под именем подлинников.) Таким образом, русская иконопись должна была ограничиться одним подражанием, или так называемыми переводами, но зато она сохранила строгий византийский стиль, т. е. древнейший стиль христианского искусства. По некоторым различиям во внешних приемах («пошибах») ее делят на два главные письма или школы: новгородское и московское. Иконы новгородского письма сохраняются преимущественно в старинных церквах Новгородской области: до XVI века они ближе других. удержали византийский стиль. Представителем московской школы является монах Троицкой лавры Андрей Рублев, в XV веке. Впоследствии в Москве образуется школа «царских» иконописцев, состоявших в ведении Оружейного приказа. Во второй половине XVII века начальным лицом этой школы был известный Симон Ушаков. Так как в Москву постоянно вызывались лучшие иконники, то здесь постепенно сглаживалось различие между потирами, притом московская иконопись подверглась некоторому влиянию иностранных мастеров, которых выписывали из-за границы цари Михаил и Алексей. (Появляется так называемое фряжское письмо, составляющее переход от иконописи к живописи[98].)
Вообще русское искусство находилось далеко не в цветущем состоянии. В Москве при царском дворе постоянно жили многие художники, вызванные из-за границы: литейщики, золотых и серебряных дел мастера и проч. (мало-помалу они населили в Москве целую Немецкую слободу). Но русские люди, поступавшие к ним в ученье, никогда почти не достигали звания настоящих мастеров и оставались на степени ремесленников: иностранцы с намерением не открывали русским всех тайн своего мастерства, чтобы удержать за собою монополию искусства в России. Главная же причина, неблагоприятная развитию художественной деятельности, заключалась в недостатке образованности и в бедности государства. Роскошь и великолепие встречались только в столице, особенно при царском дворе, куда собиралось все лучшее из иностранных и туземных произведений; между тем как столичные храмы и царские палаты изобиловали золотою и серебряною утварью с драгоценными камнями, в простых сельских храмах церковные сосуды были отчасти оловянные, отчасти сделаны из дерева.
Русский город разделялся обыкновенно на три части, внутри лежал замок или кремль; поселение около кремля называлось посадом, который иногда был также окружен стенами или валом; к посаду примыкали еще слободы (названные так по льготам, которыми они пользовались сравнительно с простыми селами). Слободы носили имена по занятиям своих жителей, например Рыбная, Ямская, Стрелецкая, Казацкая и проч. Городские стены были деревянные и только в самых значительных городах каменные с высокими зубцами; по стенам возвышались двух- или трехъярусные башни с отверстиями для стрельбы из пушек и пищалей. Кругом стен иногда ставились двойными или тройными рядами столбы из толстых бревен с перекладинами (надолбы), которые должны были затруднять подступы к городу. Кроме того, на южных границах, постоянно угрожаемых татарами, окрестности городов и «острогов» были в разных направлениях изрезаны земляными валами и плетнями со множеством лесных засек и завалов. В той стороне встречались почти одни крепости, простые же селения были весьма редки.
Внутренность города прежде всего занималась казенными зданиями, каковы: приказная изба, воеводский двор, государева житница с хлебными запасами для служилых людей, тюрьма и проч. Тут же находились «осадные дворы» соседних помещиков, которые во время неприятельского нашествия собирались в город. Посады были наполнены по преимуществу домами торговцев и ремесленников.
ДОМАШНИЙ БЫТ
Каждый двор огораживался забором или острым тыном; дом располагался большею частью посредине двора и состоял из нескольких жилых строений, соединенных между собою сенями или крытыми переходами. У зажиточных людей дома имели нижний этаж («подклет»), назначенный для прислуги или для амбаров, а наверху делалась еще надстройка («терем»). У боярина весь двор был застроен избами для его многочисленной «дворни» и разных хозяйственных заведений, так как богатые помещики того времени почти все нужное для домашнего обихода приготовляли у себя дома своими слугами. За главным двором находился еще двор, где помещались экипажи, домашние птицы, скот, разные житницы и пр. Сад и баня («мыльня») составляли необходимую принадлежность всякого порядочного дома.
Внешняя отделка и внутреннее убранство частных жилищ не отличались богатством или разнообразием. Ворота, ставни, перила и другие наружные части дома обыкновенно украшались узорчатою резьбою и балясами или кувшинообразными колонками. Окна в бедных домах были малы и затягивались кожею или пузырем, а у зажиточных людей в них вставлялись пластинки слюды, иногда расписанные разными красками и фигурами. Внутри покоев главное место занимали образа святых и Богородицы, иногда с серебряными окладами в створчатых киотах; иконы наполняли весь передний угол; пред ними висела лампада. Для стен самым обыкновенным украшением служили так называемые лубочные картины, которых грубые, уродливые изображения вполне удовлетворяли неприхотливому вкусу наших предков[99].
Предки наши в торжественные дни, особенно в большие праздники, любили блеснуть роскошным угощением, богатыми нарядами и другими дорогими вещами, но вообще они отличались бережливостью, и потребности их были весьма ограниченны. У самих бояр дорогие платья, оружие, серебряная посуда и прочие предметы роскоши употреблялись редко, хранились весьма тщательно и переходили по наследству несколько поколений.
Общею и необходимой частью русской одежды была рубаха, которая носилась сверх нижнего исподнего платья и низко подпоясывалась; у богатых края и грудь вышивались разноцветными шелками и золотом, а ворот иногда был унизан жемчугом. На рубаху надевался узкий кафтан до колен, подпоясанный кушаком; когда же выходили из дома, то надевали сверху «ферязь» — широкое длинное платье с рукавами почти до земли; зимою носили меховую шубу. Эти одежды делались из выбойки, сукна или разноцветных шелковых материй (каковы тафта, камка, бархат, объяр и пр.); самый любимый цвет был красный. Отличительным знаком князей и бояр служила высокая «горлатная» шапка, сделанная из драгоценного меха с широким бархатным верхом. Высшие классы, по восточному обычаю, плотно закутывали голову, а волосы подстригали довольно коротко, между тем как борода, чем была длиннее, тем считалось почетнее. Попытка великого князя Василия Ивановича собственным примером поощрить бритье бороды не имела успеха, потому что против этого нововведения сильно восстало духовенство. (Общий покрой боярского одеяния сохраняется отчасти в одежде нашего белого духовенства.)
Обыкновенно женскую одежду составляли «летник», имевший длинные широкие рукава и напереди разрез, который застегивали до самого горла. Верхняя женская одежда (опашень, телогрея, шуба) походила на мужскую. У замужних женщин голова была всегда покрыта «волосником» или «кикою»; девушки летом носили повязки, а зимою бобровые и собольи шапки, из-под которых падали на спину волосы, заплетенные в одну или две косы с красными лентами. Женская одежда вообще отличалась пестротою и обилием мелких украшений. Дородность тела, по понятиям того времени, считалась принадлежностью красоты у обоих полов. По отзывам иностранцев, русские женщины довольно стройны и красивы, но в городах между ними был чрезвычайно распространен обычай белиться и румяниться.
ВОЙСКО
Главную основу Московского войска составлял многочисленный класс дворян и детей боярских, т. е. сословие помещиков и вотчинников. Они отправляли собственно конную службу и, смотря по количеству отведенной им земли, выводили с собою в поле несколько вооруженных слуг. Из дворян, приписанных к Московскому уезду, собирался так называемый Царский полк. Кроме того, все придворные чины (стольники, стряпчие, жильцы и пр.) были в то же время люди военные и составляли конный отряд царских телохранителей; они являлись на смотр в богатом вооружении, в блестящих панцирях и шлемах, с дорогими саблями, сидя на красивых и резвых аргамаках, убранных дорогою сбруей; их сопровождало значительное количество вооруженных слуг. Придворным чинам подражали простые дворяне и дети боярские, кто побогаче; те же, которые были победнее, т. е. большая часть, редко имели исправное и полное вооружение.
Пешее войско набиралось отчасти из городовых казаков и вольных или «охочих» людей, а главным образом из «даточных», которых в случае войны выставляли по человеку с известного числа тяглых дворов. Постоянно и хорошо вооруженную пехоту представляли только «стрельцы», из Москвы мало-помалу распространенные по всем главным городам; в столице они служили как пешая царская гвардия и занимали караулы. Стрельцы пользовались некоторыми привилегиями, получали жалованье, могли свободно заниматься торговлею и разными промыслами. Вооружение их состояло из тяжелого ружья, бердыша, сабли и копья; они делились на полки и сотни. За стрельцами следуют «пушкари», казаки и прочие военные люди, жившие обыкновенно по городам в особых слободах. К московским ратным людям в случае нужды присоединялись еще украинские казаки и толпы легкой татарской конницы, также отряды из черемис, мордвы, калмыков и других инородцев, вооруженные по большей части только стрелами. Во время значительных походов войско разделялось на пять частей: Большой полк, Правая и Левая руки, полки Передовой и Сторожевой; кроме того, для разъездов отделялся легкий конный отряд, известный под именем «яртаула». Московская артиллерия («наряд») состояла из пушек и пищалей и была довольно многочисленна. В сражениях с татарами употреблялось подвижное укрепление из досок или так называемый «гуляй-город».
Войны с поляками и шведами доказали, что москвитяне только в укреплениях защищались с успехом, а в открытом поле, несмотря на свою многочисленность, они не могли стоять против регулярных европейских армий. Вообще в военном искусстве со времен татарского ига русские далеко отстали от своих западных соседей и приблизились более к азиатскому образу ведения войны: так, они с шумом и криком, в беспорядке нападали на неприятеля и старались подавить его своею массою. Сами иностранцы, однако, отдают справедливость природному мужеству русских и их чрезвычайному терпению в военных трудах и лишениях. Правительство мало-помалу убедилось в необходимости завести войска, устроенные по образцу европейских армий. Уже Борис Годунов имел отряд телохранителей в несколько сот человек, набранный из ливонцев, поляков, шотландцев и проч. При Михаиле Феодоровиче для второй Польской войны нанято было в Германии несколько полков в русскую службу, но они мало принесли пользы и были потом распущены. С тех пор московское правительство старалось привлекать в Россию значительное число иностранных офицеров, давало им жалованье, поместья и поручало обучать русских ратных людей «иноземному строю». При Алексее Михайловиче являются уже многие конные и пешие полки с иностранными названиями рейтар, гусар, драгун и солдат под командою иноземных полковников, ротмистров и капитанов. Но европейское военное искусство и дисциплина медленно прививались к русским ратным людям, а остальные войска наши по-прежнему представляли пестрые, нестройные и плохо вооруженные толпы ратников. Даже не все дворяне являлись на службу с огнестрельным оружием («с огненным боем»): еще многие из них, по древнему обычаю, выезжали на войну с луком и стрелами («с лучным боем»). Феодор Алексеевич оставил своим преемникам войско, простиравшееся до 200000 человек[100].
ЦЕРКОВЬ
Внешнее устройство Греко-российской Церкви (иерархия) оставалось почти то же самое, как и в период дружинно-княжеский. Московское государство в церковном отношении делилось на епархии, управляемые архиереями. Назначением патриарха и епископов по большей части заведовал сам царь, выбирая их из архимандритов и игуменов знаменитейших монастырей. Высшее духовенство нередко заседало в Боярской думе, пользовалось правом ходатайствовать за опальных и подсудимых и вообще имело значительное влияние на государственные дела, но в свою очередь оно было подчинено царской власти, и учреждением патриаршества почти не изменились их взаимные отношения. Епископы имели у себя на службе довольно значительное число светских чиновников, т. е. бояр, детей боярских, дьяков и проч.
Епархии делились на округи или «десятины», которыми заведовали «десятинники». Последние объезжали свои округи, собирали епископские доходы, производили суд между духовными лицами и крестьянами, принадлежавшими духовенству (за исключением уголовных дел, которые подлежали всегда светскому суду). Священники ставились епископом, причем нередко выбирались самими прихожанами из грамотных людей разных сословий. При Иване IV белое духовенство получило право выбирать из своей среды десятских и сотских священников или «поповских старост».
Монашество с течением времени образовало в древней России многочисленное и важное по своему значению сословие. В отдаленных и глухих краях государства оно по-прежнему способствовало заселению и обработке бесплодных лесных пространств: крестьяне, привлекаемые многими льготами, охотно селились на монастырских землях, расчищали почву и едва проходимые дотоле дебри обращали в плодоносные низы. (Монастырская колонизация особенно процветала в северной полосе.) Большие монастыри были в то же время и крепости, которые, например в Смутное время, оказали многие услуги государству. В удельно-вечевой Руси монахи сами выбирали себе игумена; в Московском же государстве игумены назначались иногда епископом, а в знаменитейшие монастыри — самим царем. Первостепенные обители (лавры) обыкновенно были изъяты из епископского суда и подчинены прямо суду патриарха.
Весьма частые пожертвования благочестивых людей в продолжение нескольких веков сосредоточивали в руках монастырей огромные поземельные владения. Правительство от этого лишалось многих земель, которые были ему нужны для раздачи ратным людям; а вследствие монастырских привилегий оно теряло и значительную часть своих финансовых доходов (так как монастырские земли пользовались разными льготами относительно повинностей, некоторые владельцы дарили поэтому свое имущество монастырю еще при своей жизни, но на известных условиях). С другой стороны, владение населенными землями отвлекало монастырское начальство от религиозных интересов к заботам чисто хозяйственным, а богатства, скопившиеся в стенах обители, способствовали иногда порче монастырских нравов. При Иване III знаменитый отшельник Нил Сорский на Духовном Соборе 1503 года поднял вопрос о том, следует ли владеть селами инокам, которые, отрекшись от мира, не должны заниматься ничем мирским и должны кормиться своими трудами. Его поддерживали белозерские пустынники; но митрополит, епископы и красноречивый Иосиф Санин на этот раз отстояли привилегию монастырей. Вопрос возобновился потом при Василии III: мнение Нила Сорского развивали два известных монаха — Вассиан Косой и ученый Максим Грек. Решительнее своих предшественников в этом деле поступил Иван IV. При нем на Стоглавом Соборе архиереи и монастыри лишены были права покупать вотчины без царского позволения, а на последующих соборах запрещалось служилым людям отказывать свои вотчины в монастырь на помин души.
Вообще образование русского духовенства в те времена было недостаточно сравнительно с его высоким призванием; приходские священники в областях были по большей части люди малограмотные, которые заботились более о насущном хлебе, нежели о наставлении и поучении своих прихожан. Против недостатков духовенства не раз в самой Церкви поднимались голоса благомыслящих людей; на соборах обсуждались меры к исправлению этих недостатков и к лучшему образованию священнослужителей. В понятиях простого народа между тем продолжали господствовать предания и верования времен языческих, чему доказательством служит множество всякого рода суеверий (приметы, чары, заклинания и пр.); во многих местах еще свято сохранились языческие празднества и жертвоприношения[101].
Но там, где христианство успело утвердиться, т. е. в средних и высших классах и вообще в коренном русском населении, господствовали большая преданность православной Церкви и замечательная набожность. Один иностранный посол в XVI веке с уважением отзывается о набожности москвитян.
«Никогда, — говорит он, — не пропускают они ни монастыря, ни храма, ни часовни, но тотчас слезают с лошади или с телеги, преклоняют колени, трижды крестятся и трижды произносят: „Господи помилуй!“ А когда встречают храм, где совершается божественная служба, то не пройдут мимо, не зашедши в церковь и не отслушавши литургии».
После дела о жидовской ереси Русскую Церковь не раз тревожили и другие учения, для борьбы с которыми созывались обыкновенно духовные соборы: так, в XVI веке замечательны ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого, которые оспаривали церковные догматы об Иисусе Христе. Низшее духовенство и простой народ по своей приверженности к внешним обрядам, к букве написанного закона с недоверием встречали всякую попытку к изменению и исправлению. Во время Никона исправление церковных книг обнаружило существование раскольничьих сект, число которых к концу XVII века быстро возрастает.
Что касается инородцев, принадлежащих к Московскому государству, то в XVI и XVII веках большею частью финские племена на севере и востоке России еще были идолопоклонники, а татарские области оставались верны исламу. Впрочем, благодаря трудам некоторых ревностных проповедников христианство продолжало мало-помалу распространяться между этими племенами; вместе с русскими завоеваниями оно проникло и в отдаленную Сибирь[102].
ОБРАЗОВАННОСТЬ
Многие иностранцы, посетившие Россию в XVI и в XVII веках, отдают должную справедливость природному рассудку русского народа и его способности к умственному развитию, но вследствие неблагоприятных исторических обстоятельств уровень образованности в Московском государстве находился на довольно низкой ступени. С XIII столетия, т. е. со времен татарского ига, началось быстрое отчуждение России от Европы и русский народ вступил в близкие отношения к диким азиатским соседям, которые оставили глубокий след на государственном устройстве и на обычаях наших предков. На характере Московского государства отразилось также влияние византийских преданий, проводником которых служили иерархия, литература и законодательство; предания эти относились к позднейшим временам византийской образованности, т. е. ко временам ее упадка.
Хотя со второй половины XV века Московское государство и начинает входить в связь с европейскими державами, но связь эта долгое время ограничивалась дипломатическими сношениями и призывом иностранных мастеров на службу правительству. Русские же люди не отпускались за границу для образования, и европейская наука не пользовалась в России покровительством высших классов. Указывая на опасность, постоянно грозившую со стороны иноземных ересей, московское духовенство недружелюбно смотрело и на западнорусские школы и ученых, которые были не чужды многих западных идей. С целью оградить русское православие от иноземных ересей и подкрепить его связь с Восточною Церковью при царе Феодоре Алексеевиче учреждено было в Москве высшее училище под названием Славяно-греко-латинской академии. Первыми учителями академии были вызванные из Греции ученые братья Лихуды (Иоанникий и Софроний); воспитанники изучали преимущественно греческий и латинский языки, христианскую философию и богословие[103].
При отсутствии сельских школ монахи и церковнослужители в те времена были почти единственными учителями грамотности. Боярское же и дворянское сословие по своему умственному развитию весьма мало возвышалось над массою простолюдинов; все воспитание его ограничивалось обучением чтению и письму, но и до этого искусства достигали не все бояре. Вся система воспитания того времени основывалась на страхе и наказании; розга считалась необходимою принадлежностью учения.
Печальное состояние образованности и восточное влияние на русские нравы особенно отразились на положении женщин.
В княжеско-дружинной Руси женщины пользовались некоторою свободою, но с XIII века в высшем сословии их положение изменяется. Они были удалены из общества мужчин и заключены в терема, где проводили жизнь, обреченную праздности и скуке. Прядение, вышивание золотом, жемчугом или бисером (особенно церковных риз и покровов) в обществе сенных девушек и однообразные забавы вроде качелей наполняли время боярских жен и дочерей; из дома они выезжали не иначе как в закрытых колымагах, окруженные толпою холопов. Брак с обеих сторон устраивался родителями, причем о согласии молодых людей не спрашивали. Жених обыкновенно до самого окончания свадьбы не мог видеть своей невесты (отчего между боярами случались иногда обманы: например, вместо той дочери, за которую сватались, выдавали другую, отличавшуюся каким-нибудь недостатком; или, когда родственница жениха приезжала смотреть невесту, показывали ей вместо дочери красивую служанку). Только христианские понятия о браке смягчали иногда это рабское положение женщины и возвышали ее на степень подруги. Русские книжники XVI века такими чертами изображают нам идеал женщины: она безропотно покоряется старшим (т. е. мужу и его родителям), усердно занимается хозяйством, облегчает в своем доме тяжелое положение рабов и совершает другие подвиги христианского благочестия (посты, милостыню, молитву)[104].
Наиболее образованные области Московского государства лежали на западе, т. е. по соседству с Европою. Новгород благодаря своей торговле долгое время служил для Москвы главным проводником европейской гражданственности, но в конце XVI века он приходит в упадок. В XVII веке его место в отношении к Москве заступает Малороссия со своими школами и типографиями, со своими духовными писателями и учеными, которые образовались во время борьбы против унии и католицизма (Смотрицкий, Копыстенский, Могила, Гизель и др.). Вместе с тем усиливается в Московской Руси влияние польской гражданственности и польской литературы. Постоянный прилив европейских ремесленников, торговцев, офицеров и послов такж не мог остаться без некоторого влияния на русский быт. В XVII веке западные европейские обычаи хотя слабо, но уже заметно проникают в высшее московское общество. Когда Ордин-Нащокин управлял Посольским приказом, в Москве составлялись русские газеты или куранты (рукописные), впрочем исключительно назначенные для двора: в них помещались переведенные из иностранных газет известия об европейских событиях. (Начало тому положено при Михаиле Феодоровиче.) Между приверженцами западных обычаев из русских бояр первое место занимает Матвеев, под влиянием которого при московском дворе положено было начало театру.
При Алексее Михайловиче к московскому двору была вызвана труппа немецких музыкантов и танцовщиков. Они просили у царя дозволения забавлять его театром. Царь обратился за советом к своему духовнику; тот отвечал, что можно немцам играть во дворце, потому что византийские императоры допускали при своем дворе подобные увеселения. В присутствии царского семейства и придворных немцы разыграли несколько мистерий («Как Юдифь отсекла голову Олоферну», «Как Артаксеркс велел повесить Амана» и др.). Музыкальный оркестр при этом состоял из дворовых людей Матвеева, обученных немцами. Представления очень понравились царю; он поручил Матвееву устроить постоянный театр, отдать в учение к. немцам несколько русских и выписать из Германии новых актеров. Лучшие русские мистерии в конце XVII века принадлежали Симеону Полоцкому и Димитрию ростовскому[105].
ЛИТЕРАТУРА И НАРОДНАЯ ПОЭЗИЯ
Книжная словесность Древней Руси заключалась по преимуществу в разного рода рукописных сборниках, которые в большом количестве дошли до нас. Главное место занимают книги религиозного содержания. В них входили, во-первых, поучения отцов Церкви, распределенные для чтения на каждый день; во-вторых, жития святых Русской Церкви и Греческой вообще. Первого рода сборники известны под именами Златоструев, Златоустов, Измарагдов и проч., а вторые назывались Четьи-Минеи, Прологи и Патерики. Замечательны Великие Четьи-Минеи, собранные митрополитом Макарием, современником Ивана Грозного, и Патерик печерский, составленный в Киеве в XV веке. Потом следуют сборники библейских сказаний, преимущественно «отреченных» (т. е. не признаваемых Церковью), которые назывались Палеи. Сборники, известные под именем Пчелы, составляют переход от духовной литературы к светской; они разделены обыкновенно на главы нравственного содержания (о богатстве и убожестве, о добродетели и злобе, о правде и т. п.).
Для распространения сведений по всемирной истории служили хронографы, заимствованные по большей части из греческих летописцев; здесь описывались события от сотворения мира, и притом в особенности события византийские. Для распространения же исторических сведений о Древней Руси служили многочисленные летописные сборники. Иногда из летописей делались выписки по княжениям и царствованиям («степенные книги») или составлялись летописные своды; замечателен особенно свод летописей, составленный по приказанию Никона. В XV веке московская летопись получает по преимуществу государственный (официальный) характер и ведется при дворе великих князей; в XVI веке ее начинают заменять «разрядные книги», куда дьяки вносили главные придворные события и служебную деятельность бояр. В том же веке появляются исторические записки современников; таково сочинение князя Курбского о царствовании Иоанна Грозного. В XVI веке летописная деятельность почти прекращается и записки выступают на первый план; самые замечательные это: Авраамия Палицына — «Сказание об осаде Троицкого монастыря и о бывших потом в России мятежах», любопытное сочинение о «России в царствование Алексея Михайловича», принадлежащее подьячему Посольского приказа Котошихину, оно писано в Швеции, куда Котошихин убежал из Московского государства (около 1654 года)[106].
Собственно светская или легкая литература состояла из большого количества сказок и повестей, которые служили любимым предметом чтения или изустного рассказа и наряду с другими сочинениями входили в состав рукописных сборников. Многие из этих повестей, очевидно, иноземного происхождения, частью занесенные с Востока (например, «О Синагриппе царе и Акире Премудром», взятая из арабских сказок «Тысяча и одна ночь»), частью с Запада посредством Польши (например, «Бова Королевич» — из итальянских рыцарских романов); но они обыкновенно переделывались на русский лад. Форму повестей принимали также многочисленные легенды назидательного содержания (например, муромская легенда о князе Петре и княгине Февронии) и сатирические рассказы, в которых народное остроумие выставляло на вид слабые стороны своего общественного быта. (Образец таких рассказов представляет «Шемякин суд» — сатира на неправедных, корыстолюбивых судей[107].)
Между тем как книги составляли умственную пищу грамотных людей и по редкости своей были доступны только зажиточному классу, художественные потребности простого народа находили себе удовлетворение в разнообразных и многочисленных песнях, т. е. в произведениях народной фантазии и народного чувства. Между ними первое место занимают былины, т. е. песни с эпическим характером. Героями этих былин являются богатыри; они олицетворяют собою княжескую дружину в борьбе с враждебными соседями, преимущественно с азиатскими племенами, которые то выступают в виде несметного войска, то представляются в чудовищном образе Змея Горыныча и других фантастических существ. Богатыри русские обыкновенно собираются около великого князя Владимира Красное Солнышко, который задает им великолепные пиры и посылает их совершать баснословные подвиги[108]. Наибольшею славою в народе из таких идеальных героев пользовались Илья Муромец (богатырь-крестьянин), Добрыня Никитич (богатырь-боярин) и Алеша Попович.
Кроме этого княжеского цикла (т. е. круга) эпических песен, получивших начало преимущественно в Южной России, был еще другой цикл песен, принадлежащих Северной или Новгородской Руси. Здесь вместо княжеского двора или дружины на заднем плане рисуются община и вече, а героями песен являются предприимчивые гости и повольники новгородские. Таковы песни «Василий Буслаев» и «Садко — богатый гость». И тот и другой цикл по происхождению своему относятся к удельно-вечевой Руси, но песни эти сохранились в устах народа до позднейших времен.
В XVI и XVII веках составляется в Московской Руси цикл собственно царский; так, слагаются песни об Иване Грозном, об его завоеваниях, пирах и боярах, о царе Алексее Михайловиче и т. д. Между тем в Малой России образуется обширный исторический эпос из казацких песен или «дум»; содержанием их служат подвиги казацких героев, преимущественно любимых гетманов. Эти «думы» слагали и пели народные малороссийские поэты (кобзари и бандуристы). В то же время являются разбойничьи песни, например о Стеньке Разине и других знаменитых атаманах.
К разряду эпических произведений можно отнести и так называемые стихи религиозного содержания, каковы «О голубиной книге», «О страшном суде» и пр. Эти стихи пели странники-богомольцы (так называемые калики перехожие). В них особенно ярко отразилось смешение языческих верований с христианскими[109].
Что же касается до русских лирических песен, то в них вполне высказывается внутренний мир народа, т. е. сторона сердца или чувства, которое у славянских племен по большей части преобладает над другими силами души. На этих песнях лежит общий отпечаток задушевности, а господствующий в них тон — заунывный, который есть отголосок однообразной, суровой природы и многих страданий, перенесенных русским народом в течение его долгой исторической жизни. Песни малороссийские отличаются в особенности меланхолическим настроением и нежным, сосредоточенным чувством, тогда как великорусские песни иногда переходят к необузданному веселью и вообще отражают более широкую натуру, способную и к кипучей деятельности, и к беззаботному разгулу[110].