Летчик оказался просто вынужден пойти на рискованный шаг и влиться в нашу компанию. Ситуация осложнилась и ухудшилась. Судя по телефонному сообщению жены Петра, вчера у соседей поселился молодой парень, якобы художник по профессии. (Я невольно отметила, вспомнив в частности рассказ Вики о Майе: наша страна богата на художников.) Пожилая соседка и не думала сдавать жилье, но предложенная им сумма оказалась такова, что все сомнения были сметены прочь.
С целью освобождения художнику комнаты парализованный муж хозяйки временно переместился в больницу, где от сильного душевного волнения на второй день встал на ноги и направил их, обутые в больничные разношенные тапки на одну ногу, прямиком к родному дому. Жена не очень удивилась – в душе всегда считала, что муженек притворяется. Поразило другое – он еще в состоянии соображать. Причем лучше ее, поскольку потребовал взять от парня деньги вперед.
Художник повел себя странно. Делал зарисовки исключительно в огороде, облюбовав при этом место у забора, откуда хорошо просматривался вход и выход из дома Петра Васильевича. Заросли крапивы уничтожать запретил. Объяснил, что так чувствует себя ближе к природе. А самое главное, велел объяснять всем любопытным, что он просто родственник.
Родственников обдирать не принято. К сожалению, хозяйка дома оказалась тщеславна и сообщила по секрету приятельнице, какой дурак-жилец им попался. Так художник и остался «в дураках», поскольку слухи о несказанном его расточительстве через пару часов после откровений хозяйки дошли и до жены Петра Васильевича.
Летчик долго мучился вопросом, как неведомому противнику удалось рассекретить тщательно разработанный план. Ответа не нашел. Пришлось вносить коррективы. На свой страх и риск Петр Васильевич заявился к коллегам по профессии. Якобы в поисках работы. За разговорами отыскались общие знакомые по Афгану и Чечне. В результате Петр Васильевич оказался в наших утомленных отдыхом рядах. Теперь ему самому надлежало доставить девочку в безопасное место. Он посетовал, что не может помочь нам с немедленной высадкой на берег, и выглядел при этом довольно несчастным.
Наташка все силы приложила к тому, чтобы доказать – не очень-то и хотелось. Летчик расстроился еще больше. Наташка всплакнула.
Я в этих прениях не участвовала. Явственно ощутила, как по телу побежали мурашки, а волосы потихонечку зашевелились, будто там отмечала новоселье целая кампания пауков. Я вскочила, затрясла головой и, пританцовывая, хаотично принялась сбрасывать с нее руками стадо этих мерзких насекомых.
Легкая на подъем, подруга взвизгнула, вскочила и, в свою очередь, принялась яростно отряхиваться от ошметков пауков, которые, если бы имелись в наличии, непременно на нее попали. Откуда ж она могла знать, что их не было.
Петр тоже вскочил – неудобно сидеть, когда дамы стоят.
Вот тут я и опомнилась. Секунду с интересом понаблюдала за оригинальным исполнением подругой ламбады и, старательно приглаживая волосы, плюхнулась на место. Летчик аккуратно присел рядом.
Настороженно глядя на меня, Наташка еще пару раз вертухнулась в замедленном темпе и не своим голосом спросила:
– Что это было?
– Ничего, – пожала я плечами.
– Сдурела на досуге?! Я решила, что с потолка куча блох высыпалась.
– Откуда тут блохи? Их скоро в Красную книгу занесут. Тут недалеко Павлово – город доморощенных умельцев. Они всех блох переловили и в ошейниках на цепи держат. Просто я, кажется, поняла, каким образом преследователи узнали, где может быть девочка.
– Так это у тебя мысли в башке роились?! И ты решила ими поделиться – растрясая в разные стороны!..
Наташку перебил Петр, потребовав изложить мои соображения. Покосился на меня и добавил:
– Лучше в простой устной форме.
Я посмотрела на севшую в сторонке подругу и пояснила:
– Исхожу из того, что кто-то знал о планируемой встрече Петра с нами. Ну там, в кафе… Несмотря на то что Петр Василич так и светился своим почти постоянным присутствием в доме Суворова, умному человеку нетрудно было связать наше отсутствие с его касимовским адресом. Он указан в паспорте. Ведь тебе, Петр, успели сделать новый паспорт и регистрацию?
У летчика был очень озадаченный вид. Он полез во внутренний карман пиджака… Паспорт новизной не светился.
– Владимир Сергеич помог забрать у рабовладельца старый. Интересно, какая же сволочь?… Вопросом возврата и регистрации занимался сам начальник охраны. Порядочный мужик. Я ему верю. Он…
– Погоди ты про веру! – Мне пришлось оборвать летчика. – Давайте подумаем, каким образом не удалось сохранить в тайне прилет Виктории? Суворов определенно знал, что за ней начнут охотиться. Этот человек или организованная группа людей выяснили, где именно за границей находится девочка, но заполучить ее им не удалось – Суворов опередил… Наташка! Дай сюда свой мобильник! Срочно! – От нетерпения у меня дрожала протянутая рука.
– Сейчас сбегаю… – с готовностью рванулась с места подруга, но ее перехватил Петр.
– Гаси скорость. На! – Он протянул мне свой навороченный «Эриксон».
От волнения я набрала свой собственный номер, с раздражением прослушав информацию, что абонент не доступен, и прокомментировала это сообщение: мол, Димка, как всегда не вовремя, шляется со своим скальпелем по злачным местам типа операционной.
– Сегодня понедельник, не операбельный день, – спокойно заметила Наталья. – Дай, я попробую. – Она взяла у меня мобильник и через секунду спросила: – У тебя возникло желание переговорить сама с собой? Решила, что не стоит утруждать мужа? Сама на все можешь ответить?
Я слегка удивилась, а подруга, уверенно набрав новый номер, сунула мне аппаратик.
– Да! – послышался в трубке родной, но не очень приветливый голос. Очевидно, Димка был занят. Стараясь не обращать на это внимания, заворковала о том, что ужасно скучаю. – А я-то как скучаю! – Таким тоном обычно говорят: «Ну только попадись мне под руку!» – Элька опять надула мне в ботинок, и теперь от меня шарахается все отделение, несмотря на то что переобулся и постирал носки! Ботинки – на выброс. – В душе я обругала нашу красавицу – не вовремя она принялась сводить счеты с мужем. У него нет запасов обуви на даче. Только пластиковые тапочки. Стараясь проявить сочувствие, я заявила, что заставлю шкодницу вылизать его ботинок языком. Сказать – не значит, сделать. Тем более что «ботинки – на выброс». А кошка изобретет более изощренные способы мщения. Голос мужа звучал уже более спокойно: – Мать сошла с ума. Вчера купила какое-то безумное одеяло из овечьей шерсти, сегодня его кому-то подарила. Под ним можно спать только в форме пожарного. Колючее, как стекловата. Какая-то молдаванка продавала, уговорила купить по дешевке – последнее осталось. Черти ее принесли! Нюх у нее, что ли? Прямо к нашей даче направилась. Неужели так прославились дурью? Мать с ней за полчаса болтовни сроднилась, всю подноготную нашей семьи выдала, а на следующий год собралась в Молдавию.
– Скатертью дорога… – машинально проронила я и, опомнившись, поправилась: – Молдаванке. Наверное, какая-нибудь мошенница. Выглядывала, кто дома есть.
– Да мать ей первым делом сообщила, что посоветоваться не с кем – вы все в Касимове, а я – последний на свете человек, с которым можно обсуждать такие покупки.
– Извини, дорогой: зарядка кончается! – завопила я и отключилась. На меня внимательно смотрели две пары глаз. – Наша миссия точно рассекречена, – расстроенно доложила я. – Поэтому и художник в крапиве сидит.
Подробности привели летчика в ярость.
– Я же проси-ил! Никому ни слова! – Петр вскочил, сорвал с себя пиджак, шваркнул его на топчан и резво забегал по кубрику.
Мы с Наташкой молчали. Ну как объяснишь этому человеку, что наш отъезд сопровождался большими трудностями. Конечно, можно было назвать другой пункт назначения, но что это меняло? Преследователи не дураки. Теперь понятно, почему Петр так маскировался.
– Еще не все потеряно, – следя глазами за летчиком, носившимся взад-вперед, заявила я. – Никто не знает, что мы тут плаваем вместе с машиной. Завтра утречком выгрузимся и прямиком туда, куда скажешь. А ты можешь вернуться к жене и пару деньков поводить художника за нос. – Представив, как это можно обставить, я прыснула.
С пол-оборота включилась Наташка. Предполагаемая хохма увенчалась дополнительными деталями.
Через минуту Петюнчик остановился, надел пиджак, приосанился и… заржал.
Мы ему не мешали. Минут пять. Потом стало не до смеха. Он как-то разом побледнел, схватился рукой за сердце и медленно сел на топчан.
Как завороженные, мы следили за его действиями – вот полез во внутренний карман, вынул какие-то таблетки, сунул под язык и застыл с закрытыми глазами.
– Тебе плохо? – в полной тишине задала я дурацкий вопрос.
– Нет, мне хорошо, – ответил летчик. – Что-то в последнее время стало прихватывать.
– Вернемся в Москву, сразу ко мне на ЭКГ, – опомнилась Наташка и кинулась проверять ему пульс. – И с этого момента надо избегать стрессовых ситуаций.
Оклемался Петр довольно быстро. Хотел было опять вскочить, но мы разом заорали так, что он испуганно сел.
– Я покойников боюсь, – пояснила Наташка. – Откинешь тапки, а потом будешь с того света нами руководить.
– У меня и тапок-то нет, – возразил Петр, взглянув на свои ботинки из хорошей кожи. – Ладно, буду излагать сидя. Была возможность обсудить с Владимиром Сергеичем многое. Все вопросы потом…
Петр Васильевич сосредоточился и повел свой рассказ со слов Суворова.
В последние дни с женой Владимира Сергеевича стало твориться что-то необычное: она замкнулась в себе и старательно избегала общения с ним. Ужинать ему приходилось в одиночестве. Майя либо делала вид, что спит, либо сидела в своей студии. Там же и ночевала. Все попытки Суворова выяснить с женой отношения ни к чему не привели. Майя либо молчала, либо плакала.
Он вызвал на дом психолога, но жена неожиданно закатила истерику, обвинив Суворова в попытке поместить ее в психушку, и категорически отказалась общаться с врачевателем человеческих душ.