Э. Гуссерль). Самосознающая деятельность наталкивается на обломки индивидуальных бессознательных представлений (З. Фрейд), на родовые «архетипы» (К. Юнг). Тенденция современной философской мысли при решении проблемы С. связана с отказом от понимания С. как непосредственного пути к себе. Предмет рефлексии – «я» – не может вести существование независимое от исследователя и самого процесса исследования. Когда я думаю о себе, пытаюсь найти основание всем моим поступкам, я многое в себе отвергаю или, наоборот, неожиданно обнаруживаю высоко оцениваемые мною качества. Тем самым я уже меняю собственную духовную структуру, перестраиваю ее. Посредники – это те «понимательные вещи», с помощью которых мы прокладываем путь к себе. В качестве посредника может выступать сознание «другого» (ролевое С.), социально значимый образец (эталонное С.), предметный мир (вещное С.).
Признание существования «посредников» в деле С. принципиально мало что меняет в рассмотренной концепции С. как обнаружения некоего статичного набора человеческих качеств. Исчезает лишь постулат непосредственности С., путь к себе становится таким сложным, что человек теряется в этом множестве зеркал-посредников, теряет точку опоры. Признание неизменного «я» сочетается с невозможностью «прорваться» к нему, обрести себя в бесконечном мире отражающих друг друга зеркал. Популярная в современной художественной литературе тема двойника и зеркала является иллюстрацией проявления отчуждения человеческого сознания, при которой человек «теряет» себя в процессе С., ориентированного на поиск подлинного, но глубоко запрятанного «я». Если выраженное в абстрактной форме положение, согласно которому человек является и объектом, и субъектом познания, возражений не вызывает, то, переходя в личностный план, становясь предметом переживания, данное философское положение приобретает оттенок трагизма. Невыносимость ощущения себя одновременно потерявшимся и разыскиваемым, преследователем и преследуемым, актером жестокой пьесы и одновременно спокойным, пресыщенным зрителем, волком и загонщиком передана в искусстве – в «Сожженной карте» К. Абэ, в «Непрерывности парков» Х. Кортасара, в «Бесконечном вестерне» Р. Шекли. Современная философская герменевтика, феноменология, постструктурализм, избавляясь от образа неподвижного «я», познаваемого с помощью самонаблюдения, стирают грани между С. и сознанием, индивидуальным и общественным С. Тем самым проблема С. теряет свою относительную автономность в философии.
САРТР Жан Поль (1905–1980) – французский философ, писатель, представитель экзистенциализма. Основные работы: «Воображение», «Воображаемое», «Бытие и ничто», «Критика диалектического разума», «Экзистенциализм – это гуманизм», «Проблемы метода». Среди художественных произведений – роман «Тошнота», «Мухи», «Слова», «Стена», «Забыть Герострата» и др.
Основной предмет размышлений С. – «бытие человеческой реальности». Бытие «в-себе», внешний мир, как он дан сознанию, противостоит человеческому существованию, экзистенции, бытию «для себя». Внешний мир представляется сознанию как нечто абсолютно косное, случайное, бессмысленное. Именно такое отношение к внешнему миру должно возникнуть у человека, для которого свобода является формой существования. Свобода – не обособленная способность человека, сознание и есть свобода. Свобода предшествует сущности человека, нельзя сказать, что человек сначала появляется на свет, а потом уже становится свободным. Человек «обречен» быть свободным. Человеческое существование изначально есть чистая возможность, оно предшествует его «сущности» – результату свободного выбора.
Человеческая экзистенция – это серия выборов-проектов, человек постоянно проектирует себя. Он тем самым полностью отвечает за себя, свои поступки, никто и ничто не является «гарантом» его бытия. С. устраняет Бога из человеческой жизни, устраняет общепринятые нормы морали как «внешние» человеку, в любой момент человек может изменить собственные верования, убеждения, всю свою жизнь. Мир – это препятствие для меня, утверждает С., я не могу ощутить свою родственность миру, поскольку это не мной замысленная вещь, даже если эта вещь – собственное тело. Моя рука, пишет С. в «Тошноте», «будет продолжать существовать, а я буду продолжать чувствовать, что она существует; я не могу от нее избавиться, как не могу избавиться от остального моего тела». Всё внешнее мне – это граница моего «я», это угроза моему существованию. «Мою» Вселенную окружает океан чужого, абсурдного, независимого от меня. «Я» или бытие «для-себя», напротив, рассматривается как подвижное, динамичное, постоянно раздваивающееся в актах самопознания бытие. Оно постоянно отрицает самое себя, оно есть «ничто», возможность, «пустота в густоте бытия». Внешний мир, бытие «в-себе» также постоянно отрицается бытием «для-себя». Это другое отрицание, отрицание-отталкивание, способ возврата к самовыражению. «Для-себя» бытие поддерживает собственную отрицательность, динамичность отрицанием-отказом внешнего бытия, оно живет этим отталкиванием от внешнего, другого.
Осознание ограниченности собственного существования рождает мечту «в-себе для-себя» бытия, вечно гармонично изменяющегося и абсолютно неподвижного. Поскольку этот проект рождается в человеческом сознании, в «для-себя» бытии, то такая гармония видится как снятие ограничений, накладываемых на экзистенцию бытием «в-себе». Человек стремится стать Богом, разрушив темницу своего «для-себя» существования. Это гипотетический Бог-разрушитель, стремящийся выпустить на свободу свою «конечность», ограниченность. Но это бесполезная надежда, «бесполезная страсть», вечное поражение стремящегося стать Богом, преодолеть собственную ограниченность человека.
Человеческие акты самополагания чаще всего скрываются человеком от самого себя, самообман – неизбежный спутник человека, пытающегося избавиться от бремени ответственности. Мы не делаем всех выводов из своего поступка-выбора, не осознаем, что все наши взаимоотношения с миром меняются после каждого единичного акта выбора, мы разрываем мир и себя в мире на отдельные изолированные ситуации, «распределяем роли» между отдельными самополаганиями. Человек может делать что хочет, но «всем своим существом» он должен согласовывать свои проекты-выборы, принимая тем самым на себя непосильное бремя ответственности за противоречивый мир, выбираемый нами в течение собственного жизненного пути.
Состояние абсолютной отрицательности человеческого существования есть предпосылка его автономности, «субстанциональности»: хотя человек всегда осуществляет свою свободу в конкретной ситуации «в-себе» бытия, он выбирает вопреки, а не благодаря ей, выбирает, отрицая ее. В любой ситуации сохраняется возможность выбора той или иной формы «отрицания» этой ситуации. Но человек конструирует себя не с абсолютного нуля. Изначально над ним поработала история, среда, «обстоятельства». Человек и есть то, что он сумел сделать из себя как «продукта обстоятельств». В данном случае отрицанию подвергается не только внешний мир как потенциальная угроза экзистенции, но и след этого мира в самом себе.
В социальной жизни, в «практике», утверждает С. в более поздний период своей деятельности, оказывается возможным то, к чему так тщетно стремится единичное рефлексирующее сознание, – достижение целостности, тотальности, преодоление онтологического дуализма. Неотступная человеческая мысль о целостности, воссоединении с «Другим» воплощается в структуры деятельности – цель, проект, средства. Пространство человеческой свободы расширяется, поскольку индивид осознает свою субъективность не в трагическом противоречии с абстрактным бытием «в-себе», но с некоей доступной пониманию человеческой организованной целостностью – историей. История создается человеческими руками, она не является непроницаемой для познания, законы этой целостности могут быть нами открыты. Противоречивость бытия «в-себе» и «для-себя», непреодолимая для индивидуального сознания, может быть преодолена в социальной жизни, в истории созданием бытия «в-себе и для-себя».
Стремление человека к целостности, «тотализации» своей жизни реализуется в обществе в различных формах. Диалектическое движение сознания к целостности складывается на фоне реальной социальной деятельности, которая есть объективация человеческой свободы. Изначально социальная деятельность есть процесс отчуждения от человека его духовных проявлений. Противоречие бытия «в-себе» и «для-себя» сохраняется и в человеческой практике. «Инерциальное поле» практики – это сфера предметного воплощения человека, сфера его объективации, это «чистая отрицательность» по отношению к человеку. Однако рефлексия, сопровождающая и стимулирующая человеческую предметную деятельность, может быть различной. Она может быть «инертной», то есть принимающей отчуждение за неизбежность, сохраняющей в неприкосновенности разделение бытия на «в-себе» и «для-себя». Но человеческая деятельность может быть диалектической. «Инерционное поле» практики начинает в ней рассматриваться по-иному.
Вместо абсолютно «нечеловеческого мира», вызывающего тошноту, где гаснут, овеществляясь, все человеческие надежды, социальный мир может быть представлен как результат человеческих усилий понимания, как целостность, создаваемая коллективными человеческими действиями, открытая для вхождения в нее индивида. Философия есть уникальное средство воссоздания или даже конструирования заново той «тотализации», той целостности, которую человек рассматривает как сферу свободы. Философия позволяет увидеть «инерциальное поле»» практики под углом творческой целостности. Философия оказывается посредником между двумя сторонами противоречия: между индивидуальным сознанием и инертностью истории. «Философия должна быть одновременно тотализацией знания, методом, регулятивной идеей, наступательным орудием и языковой общностью». Удерживая в поле человеческого внимания социальное целое, философия хотя и не может устранить непреодолимую пропасть между целью, замыслом и результатом, но может заставить человека забыть о нем. Философия превращается в идеологию, диалектика тотализации – в концепцию реидеологизации.