Неразрывная связь между субъектом и объектом лишает человеческую жизнь осмысленности, стирает границы между сном и бодрствованием, между прошлым и будущим, между человеком и животным. Человек живет в мире фантомов и сам превращается в фантом. Но человек, говорит Ш., не только субъект познания, он еще и телесное существо, наделенное «хотением». Поняв это, можно проникнуть в призрачный мир феноменов, снять «покрывало Майи» и увидеть вещи как они есть.
То, что обнаруживает человек, не делает его счастливее. «Если, следовательно, физический мир должен быть чем-то большим, нежели просто наше представление, то мы должны сказать, что он, кроме представления, т. е. в себе и по своему внутреннему существу, является тем, что мы в самих себе находим непосредственно как волю». Воля лежит не только в основе нашего представления о мире, в основе наших поступков. Воля – это основа мира, она пронизывает существование каждой вещи. Воля, о которой говорит Ш., – это не кантовская способность свободно следовать долгу, это «голос тела», слепой, иррациональный, бесцельный. Воля не противопоставляется миру необходимости, она проявляется в нем. В природе она проявляется в силе, питающей растения, в облаках, ручьях, кристалле; она притягивает магнитную стрелку, она является в поведении человека. Волевое начало мира толкает всё существующее на борьбу, воля – бесконечный поток трансформаций. Такие силы природы, как тяжесть, текучесть, электричество, магнетизм, являются «объективациями» воли, они также борются между собой. Воля, по словам Ш., имеет определенный «набор» идей-образцов вещей, которые, борясь за собственную объективацию, вырывают друг у друга материю.
В мире живого борьба становится еще острее, воля «пожирает самое себя». Общество потребительски относится к природе, человек – к другому человеку. Вся человеческая культура, представления о высших ценностях – лишь набор мифов, скрывающих устремления эгоистической воли. Всё человеческое знание, мир как представление с его раздвоением на субъект и объект есть продукт вечной раздвоенности воли. Воля всегда голодна, она направлена на другое, на объект, она постоянно хочет утвердить себя через другое, хочет поглотить это другое, овладеть им. В воле изначально заложено противоречие, которое в человеке осознается как трагедия. Эгоизм воли делает человека прикованным к другому человеку, но не узами любви. Другой – вечный враг, покушающийся на мое счастье; но другой – это также объект удовлетворения моих потребностей, это потенциальная часть моего «я».
Пессимизм Ш. имеет свои пределы: он полагает, что человек способен вырваться из тисков мировой воли. Первое, что может помочь ему в этом, – искусство. В искусстве, эстетическом мироощущении в целом предмет созерцается незаинтересованно, без примеси корысти. Особое внимание Ш. уделяет категории возвышенного. Это сложная гамма чувств, возникающих при встрече с чем-то безграничным. Субъект уже не ощущает себя центром мира; в то же время у него появляется предчувствие единства с миром. Возвышенное приближает нас к первооснове мира. Эстетический эффект возникает в результате осознания двойственности человека как выразителя воли и одновременно – созерцания мира как представления. Когда мы видим борьбу природных сил, пишет Ш., в невозмутимом зрителе этой картины двойственность его сознания достигает предельной отчетливости: он чувствует себя индивидом, бренным явлением воли, которое может быть раздавлено малейшим ударом этих сил; и вместе с тем он чувствует себя вечным спокойным субъектом познания, который в качестве условия объекта является носителем всего этого мира. Отделяя себя от собственных волевых импульсов, созерцая мир в его обобщенных характеристиках, человек прозревает «тайную историю воли», он видит родственность «чистого» созерцания «чистой» необъективированной воле. Нечто человеческое обнаруживается в мировой воле. Однако искусство как средство очищения воли – удел немногих.
Путь к освобождению человека от пут воли открывает повседневность. Первый шаг на этом пути – признание других равными себе, чувство справедливости. Чувство справедливости рождает более глубокое чувство – сострадание, отождествление себя с другими. Когда эгоизм достигает высшей точки, мучитель начинает осознавать, что он еще и мученик. Человек начинает чувствовать себя и субъектом, и объектом воли. Однако сострадание только открывает дверь в свободу, для окончательного «поворота воли» необходим путь аскетизма – безбрачия, добровольной нищеты, ухода из мира.
В своей философии Ш. разрушает все барьеры между необходимостью и свободой, человеческим и нечеловеческим, желанием и разумом, которые служили каркасом классической философии Нового времени. Философия утрачивает черты академической дисциплины, философ начинает походить больше на пророка и поэта, нежели на ученого. Идеи Ш. послужили непосредственной предпосылкой возникновения такого направления, как «философия жизни»; философия Ш. повлияла на творчество Р. Вагнера, Ф. Ницше, Л. Толстого, Т. Манна.
ШПЕНГЛЕР Освальд (1880–1936) – немецкий философ, представитель «философии жизни». Основные сочинения: «Закат Европы», «Пессимизм ли это?», «Человек и техника». Ш. – критик концепции единства исторического процесса в его прогрессивном движении, сторонник исторического релятивизма; одним из первых обратился к проблеме кризиса современной культуры.
Единая ткань истории решительно разрывается немецким философом. Каждая социальная целостность («культура» в его терминологии) является уникальным живым организмом, который расцветает, подобно полевому цветку, на строго ограниченной местности, к которой он остается привязанным навеки. Каждая культура имеет свою душу – некое первоначало, из которого развертывается всё богатство конкретных социальных явлений. Душа уникальна, следовательно, скудная линейная схема истории, считал Ш., должна быть заменена на другую историческую реальность, где разнообразие преобладает над единством: «Вместо безрадостной картины линеарной всемирной истории, поддерживать которую можно лишь закрывая глаза на подавляющую груду фактов, я вижу настоящий спектакль множества мощных культур, с первозданной силой расцветающих из лона материнского ландшафта, к которому каждая из них строго привязана всем ходом своего существования, чеканящих каждая на своем материале – человечестве – собственную форму и имеющих каждая собственную идею, собственные страсти, собственную жизнь, воления, чувствования, собственную смерть».
Душу культуры, своеобразную программу развития социального организма, нельзя описать прямо, о ней можно судить по ее проявлениям. Ритм, такт, жест, повадка, вкус – вот проявления-шифры души культуры. Например, для античной культуры («аполлоновской») характерным является «евклидово переживание телесности», отсюда преобладание пластики в искусстве, геометрии – в математике. Отсюда же проистекают «скульптурные» идеи Платона и обозримые формы города-государства (полиса). Европейская («фаустовская») культура вырастает из времени. Отсюда доминирование музыки в искусстве, идея одиночества в этике, учение о бесконечности в физике и политический динамизм.
Взаимодействие между культурами, по мысли Ш., отсутствует, культуры непроницаемы. Ш. выделил восемь культур: египетскую (культуру молчания), культуру майя, греко-римскую («аполлоновскую»), византийско-арабскую («магическую»), индийскую, вавилонскую, китайскую, западноевропейскую («фаустовскую», рассудочную). По его мнению, следует ожидать появления русско-сибирской культуры.
Каждая культура проходит примерно тысячелетний цикл развития. В процессе развития она проходит три стадии: юность (мифосимволическая культура), расцвет (метафизико-религиозная культура), упадок (окостеневшая культура). Умирая, культура перерождается в цивилизацию; это переход от творчества к бесплодию, от становления к механической работе. Культура уникальна, цивилизация же есть утрата индивидуальности, на стадии цивилизации все общества обретают сходные черты. Начинает умирать сама душа культуры, выражающая себя прежде всего в религии. Распространяются атеизм и скептицизм, художественное творчество вырождается в своеобразный «спорт» (искусство авангарда), интеллект вытесняет богатство переживаний.
Для западного мира процесс перерождения культуры в цивилизацию начинается в XX в. Появляется «массовый» человек, лишенный внутренних импульсов развития. Если культура творит «вглубь», то цивилизация – вширь, на смену органическому ритму развития приходит голый пафос пространства. Завоевательная политика становится симптомом вырождения культуры. Технический прогресс, спорт, политика, потребление – вот основные сферы жизни и деятельности массового «человека цивилизации». В философии в этот период царит скепсис, релятивизм, «снятие» всех мировоззрений через выяснение их исторической детерминированности. В эпоху «заката» все попытки возрождения религиозного чувства, искусства бессмысленны, надо отказаться от попыток реанимации души культуры и предаться чистому техницизму.
ШПЕТ Густав Густавович (1879–1940) – русский философ, последователь феноменологии Гуссерля – философии, освобождающей сознание от прошлых установок, ведущей его к «естественной чистоте», помогающей проложить путь к «самим вещам», точнее, к сознанию, созерцающему сущность вещей. Научные интересы Ш. разнообразны: от психологии и эстетики до истории и методологии науки. Знание 17 европейских языков способствовало его литературной и переводческой деятельности. Ему принадлежат переводы «Феноменологии духа» Гегеля, произведений Шекспира, Диккенса, Байрона, классической литературы Польши, Германии, скандинавских стран. Основные философские работы: «История как проблема логики», «Явление и смысл», «Очерк развития русской философии», «Эстетические фрагменты», «Внутренняя форма слова».
Свою концепцию Ш. строит по принципу феноменологии Гуссерля: весь мир – это «явления», в которых он методом редукции (сведения к более простому) раскрывает «смыслы» существующего. Философия для него возможна как «строгая наука о смыслах», об «идеальном бытии, находимом в явлении». Прошлая философия с ее вариантами решения вековых проблем для Ш. лишь «формы литературного творчества», претендующие на знание. Только анализ смысловой деятельности человека, избавляя мысль от психологизмов, субъективных пристрастий, превращает ее из «мнения» в «знание». Путь возвращения человека к первоосновам бытия помогает ему обрести самотождественность в мышлении, культуре, жизни.