ти. Не игнорирование его и не «согласие» с ним, но борьба, всеобщая ответственность позволяют «удержать» человеческое начало в мире.
К проблеме смысла и бессмыслицы жизни К. возвращается в «Мифе о Сизифе»: «Есть лишь одна серьезная философская проблема – проблема самоубийства». Самоубийство как добровольный уход из жизни есть «затмение ясности», примирение с абсурдом. Но существует также «философское самоубийство» – «прыжок через стены абсурда». В этот момент в человеке умирают старые схемы и рождаются новые смыслы. Это ситуация, когда обессмысливаются старые, «готовые» ответы на вопросы: что я могу знать, во что я могу верить, что мне делать? Ситуация абсурда, в которой существует человек, заставляет его постоянно искать новые ответы на «вызовы» мира. Человек постоянно преодолевает абсурд ценой собственного «Я». «Человек – единственное существо, которое не хочет быть даже тем, что оно есть». Философское самоубийство свидетельствует о незавершенности, незамкнутости человека, обладающего «ясным разумом». Борьба с иррациональным требует осознанного применения иррациональных средств: Сизиф избирает «бунт» против абсурда, предназначенного ему богами.
Бунт как «борьба интеллекта с превосходящей его реальностью… отказ от примирения с ней» утверждает человеческую индивидуальность, но при этом «забывает» о самоценности другого. В дальнейшем К. расширяет содержание понятия «бунт», которое наполняется требованием человеческой солидарности, утверждающей свободу, равенство, достоинство каждого. «Бунт хочет, бунт требует и кричит, чтобы скандальное состояние мира прекратилось и наконец-то запечатлелись слова, которые безостановочно пишутся вилами на воде. Цель бунта – преображение… В бунте, выходя за свои пределы, человек сближается с другими, и с этой точки зрения человеческая солидарность является метафизической» («Бунтующий человек»).
К. обосновывает необходимость перманентного бунта, вырастающего из стремления людей к порядку и гармонии: «Будучи поборником единства человеческого удела, бунт является силой жизни, а не смерти. Его глубочайшая логика – логика не разрушения, а созидания». Понимая, что вторгается в современные социально-политические реалии, К. резко противопоставляет разрушающую негативность революции «творчеству бунта» и достаточно неопределенно говорит о границах его социального пространства. «Бунт» К. далек от дела социального переустройства, являясь образом трансформации сознания. Идеи «перманентного бунта», способного радикально изменить культуру, повлияли на формирование идейной основы выступлений «новых левых» 60-х годов XX в.
КАНЕТТИ Элиас (1905–1994) – австрийский философ и писатель, проживший большую часть жизни в Англии; разрабатывал проблемы философской антропологии, теории культуры в русле постмодернистской традиции. Лауреат Нобелевской премии по литературе. Основное сочинение – «Масса и власть».
Центральной для К. является проблема власти. Власть – не политологическая категория; К. использует это понятие в широком философском контексте. Власть как принуждение – это естественное порождение человеческого взаимодействия с миром, это «воля к жизни», к выживанию. Шопенгауэровские интуиции претворяются К. в исследование сложной символики власти, ее ритуалов. Вместе со стремлением к власти в жизнь человека входит смерть, оборотная сторона власти. «Момент выживания – это момент власти. Ужас от ощущения смерти переходит в удовлетворение от того, что мертв не ты, а другой». Жизнь – борьба за выживание. Выживание становится победой, знаком счастья и удачи. Власть – подтверждение уникальности, исключительности человека, она и есть «он сам». Вопреки распространенному мнению, в основе власти находится отнюдь не инстинкт самосохранения. Самосохранение предполагает изолированного, «обороняющегося» индивида.
Знаковое оформление присутствия власти в человеческой жизни порой выглядит шокирующе: зачатие, переживание смерти близких, доживание до старости, отношение к далеким предкам. «Выживающий-победитель» один свободен по отношению к растущей массе умерших. Выживающий выходит из массы, питается ею, получает подтверждение своей единственности только благодаря ей. Отношение «человек-масса» – это выражение сущности человека к окружающим как властвующего индивида. Человек хочет «стать массой», разрушить собственные границы, за которыми притаилась смерть, и боится быть поглощенным ею. Масса – это «двойной» символ: это и носитель бессмертия (огонь, река, звёзды, море, лес – символы массы); но масса – это и угроза жизни. За каждым индивидом просвечивает масса: человек стремится поглотить другого, растворить в себе.
К. считает ложной идею духовного преображения индивида, находящегося в «пограничной» ситуации; он также критически оценивает идею уникальности человеческого существования как подлинного. Человек не стремится к уникальности, он стремится к тотальности.
Вся человеческая культура, с точки зрения К., – это порождение взаимодействия «выживающих». Метафора социальности для философа – это «охота» и «поглощение» добычи. Выслеживание, подглядывание, прыжок, прикосновение, хватание, съедение, усвоение, убегание, превращение, обман, утаивание – все эти элементы охоты трансформировались в обществе в формы социального контроля, общение, обучение, любовь, наказание, познание. «Всё, чем человек является и что он может, всё, что представляет собой его культура, он сперва присвоил себе путем превращений». Орудием власти является невинный вопрос, за которым стоит «допрос», суждение, за которым стоит «судья». От отношений власти нельзя укрыться и в молчании, недеянии, тайне. «Молчащий» не может «превратиться», не способен нигде укрыться. Даже классические образы метафизики оказываются объективациями «выживания»: принудительность каузальности, познавательная мощь, всевластие Бога, бесконечность пространства и времени («преодоление границ» – смерти), даже язык («язык – это кулак, в котором зажат мир»). Творчество есть также понятие мира власти, творчество – это «превращение», за пределами которого человека ждет смерть.
Человек не может перестать быть «выживающим»; власть нельзя ликвидировать, но ее можно «усмирить» жертвоприношением – добровольным расточительством («потлач» североамериканских индейцев), искусством как даром слова, замещающим реальный дар. Выводы К. более радикальны, чем идеи современных философов относительно репрессивного характера современной культуры. К. считает, что всё, к чему когда-либо прикасался и прикоснется человек, обретает причастность к отношениям власти.
КАНТ Иммануил (1724–1804) – немецкий философ, основатель так называемой трансцендентальной философии. Основные работы: «Критика чистого разума», «Критика практического разума», «Критика способности суждения». Идеи К. представляют собой поворотный пункт в развитии философии, они знаменуют начало так называемого «второго антропологического поворота» в философии. (Авторство первого антропологического поворота приписывается Сократу).
Творчество К. делится на два периода – «докритический» и «критический». В докритический период философ выступал в качестве эмпирика. В работе «Всеобщая естественная теория и история неба» он выдвинул знаменитую гипотезу о происхождении Солнечной системы из холодных вращающихся туманных масс. К. изучал взаимосвязь приливов и вращения Земли, разрабатывал систему классификации животного мира, выдвинул идею естественной истории человеческих рас.
Критический период начинается с 70-х годов. Вопреки традиционным взглядам на познание в философии того времени, К. пришел к выводу, согласно которому всё знание неоднородно: есть различные объекты познания, которым соответствуют различные типы познавательной деятельности, не сводимые друг к другу. Существуют также духовные способности, которые не сводимы к познанию. Само познание не является ни пассивным отпечатком природы, как склонны считать представители эмпиризма, ни созерцанием врожденных идей, на чем настаивают рационалисты. К. ищет «третий» путь в споре рационализма и эмпиризма, спора разума и чувств: «Ни одну из этих способностей нельзя предпочесть другой. Без чувственности ни один предмет не был бы нам дан, а без рассудка ни один нельзя было бы мыслить. Мысли без содержания пусты, созерцания без понятий слепы». Мысли изначально «заражены» чувственностью, чувственность «нагружена» внечувственными структурами. Как в этом случае возможно познание?
К. различает не зависящий от наших ощущений и мышления мир – мир «вещей в себе», или «самих по себе». Для теоретического познания мир «вещей в себе» закрыт. Однако существует мир феноменов, данных нам в ощущении и мыслимых рассудком. Человеческая способность познания феноменов безгранична.
В нашем познании всегда присутствуют априорные и апостериорные элементы. Априорное знание предшествует опыту, оно независимо от опыта. Априорное знание не существует само по себе, это не «врожденная идея», оно лишь «оформляет» чувственный материал. Апостериорное знание получено из опыта. Оно также не существует в чистом виде. Мир явлений, феноменов – не хаос, он упорядочен с помощью всеобщих и необходимых форм чувственного созерцания и категорий рассудка.
Характеризуя взаимоотношения нашего опыта с миром «вещей в себе», К. пользуется понятиями «трансцендентный» и «трансцендентальный». «Трансцендентальный» в понимании К. – это относящийся к познанию, которое интересуется не столько предметами, сколько видами нашего познания предметов, поскольку это познание возможно априори. Трансцендентальный – это выходящий за пределы эмпирии и организующий эмпирический опыт с помощью априорных форм. «Трансцендентный» означает выходящий за пределы любого возможного опыта, находящийся по ту сторону теоретического познания; это предмет не столько знания, сколько веры.
Синтез чувственности и рассудка осуществляется с помощью особой способности – силы воображения. Она проявляется в присоединении различных представлений друг к другу, в создании единого образа. Репродуктивная сила воображения проявляется в воспроизведении в памяти однажды созерцаемого. Синтетическая способность проявляется также в апперцепции, в «узнавании» человеческих представлений как тождественных соответствующим явлениям. Процедура узнавания применяется и к самому себе как к единому субъекту всех познавательных актов. К. назвал единство познающего «Я» трансцендентальным единством апперцепции.