1. Происхождение рабовладельческих организаций
В зависимости от исторических условий, развитие феодализма может итти по двум различным направлениям. Феодализм, как это имело место в средневековой Европе, может перейти в крепостной строй; но при особых условиях он развивается в ином направлении, давая начало рабовладельческим системам.
Разница между рабскими и крепостническими отношениями отнюдь не заключается в степени эксплоатации и личной зависимости: в известных случаях рабство носит гораздо менее суровый характер, чем крепостничество, и наоборот. Основного различия между этими двумя системами хозяйства следует искать в том положении, которое занимает зависимое сословие в производственном процессе. Крепостной, как и раб, лишен личной свободы, — но он является мелким хозяином, и вместе со своей семьей обрабатывает свой надел или занимается ремеслом в своем хозяйстве, выполняя для владельца барщину или отдавая оброк. Что касается раба, то он не только не имеет хозяйства, но не владеет даже своей рабочей силой.
Рабы были уже в патриархальной общине. Это военнопленные, которые насильственно вводились в состав чуждой им по крови родовой группы и затем как бы усыновлялись последней. Рабство существовало и при феодализме. Оно охватывало те элементы зависимого населения, которые, будучи оторваны от земледелия и лишены своего хозяйства, жили при доме сюзерена в качестве «дворовых». Но в экономической жизни тех периодов рабство не играло сколько-нибудь значительной роли. Иное в рабовладельческой системе: тут рабство получает определяющую роль в производстве.
Первоначальное происхождение рабства объясняется пленением людей на войне.
Одним из элементов внешней природы для каждой производственной организации являются враждебные ей организации, с которыми она принуждена бороться. Такая борьба очень часто захватывает значительную часть энергии человеческих обществ. Это относится особенно к тем обществам, которые раньше других выдвинулись на пути развития и в смысле материального благосостояния стояли выше своих соседей. Отсталые общества, под влиянием абсолютного перенаселения, с особенной силой обрушивались на земли тех, кто превосходил их в культурном отношении. Очень часто бывало так, что отсталые «варварские» общественные группы — роды и племена — побеждали гораздо выше их стоящие общества и частью разрушали, частью перенимали их культуру. Но некоторым обществам, благодаря раннему развитию разделения труда, а, следовательно, и обмена, удалось выработать высшую военную технику, которая давала им решительный перевес над отсталыми, зачастую еще кочевыми племенами. Таким передовым обществам в течение ряда веков удавалось победоносно бороться против стихийного натиска низших племен. Победы эти вели обыкновенно к увеличению производительных сил более культурных общественных организаций, которые превращали своих многочисленных пленников в рабов.
В таком направлении развивались прежде всего некоторые восточные общества, сложившиеся в плодородных долинах великих рек (Нила, Тигра, Евфрата и др.), а затем общества античного мира, которые дали наиболее высокий и законченный тип рабовладельческой системы.
Но исходным пунктом развития рабовладельческой системы и в восточных деспотиях, и в античном мире послужила наличность системы феодальных отношений. Если мы обратимся к Греции времени Троянских войн, то нам представятся знакомые картины феодального общества. «Царь», которого рисует нам Гомер, не имеет ничего общего с будущим монархом централизованного государства. Это не что иное, как военный сюзерен союза феодальных групп, объединившихся для общего военного предприятия и носящих название «родов» и «фратрий». Рабство в этот период уже существовало, но оно было довольно мягкой формой подчинения и сводилось в основе к принятию пленников в род победителей. То же самое наблюдается и в организации италийских родов.
Правда, феодализм античного мира не успел развиться до тех форм, которые дала средневековая Европа. Это особенно заметно в своеобразном демократизме общественной организации греков времени Гомера. Феодальные союзы объединялись в мирное время советами родовых вождей, а царь-сюзерен приобретал значительное влияние лишь во время войны; помимо совета старейшин, действовало еще народное собрание, ограничивавшее власть старейшин и царя. Все это — явственные следы предшествующей эпохи, патриархально-родового общества. Поэтому экономический быт греков, изображенный в Илиаде и Одиссее, было бы правильнее определить как систему феодально-родовых отношений.
Эта система и послужила основой для будущего рабовладельческого общества, которое складывалось в недрах феодализма по мере развития обмена.
Пока обмен развит слабо, пока прибавочный продукт потреблялся только в натуральной, непосредственной его форме, до тех пор эксплоатация ограничена, потому что ограничены потребности господствующей семьи: на что понадобится господам громадное количество хлеба, которого они не в силах съесть? Но прогресс обмена делал возможным почти безграничное развитие потребностей господской семьи: всякий излишек мог обмениваться на какие-нибудь новые предметы потребления, которых не производит сама данная группа; поэтому, чем больше прибавочного продукта, тем лучше для господ. Тогда для организатора его подчиненный выступает уже не только как орудие производства, но главным образом как орудие производства прибавочного продукта, как предмет эксплоатации. Вопрос о достаточном удовлетворении потребностей трудящегося отступает на второй план; на первом плане — вопрос об извлечении возможно большей выгоды. А наибольшая выгода требует, чтобы размеры потребностей работника были доведены до наименьшей возможной величины, количество его труда — до наибольшей. Феодал-организатор при таких условиях должен прибегать в своей деятельности к грубому насильственному принуждению, которое раньше применялось только к рабам, вновь принимаемым в группу. Феодал начинает смотреть на раба исключительно как на источник прибавочного труда и стремится к расширению своего личного хозяйства путем массовой эксплоатации рабов.
Добывались рабы по преимуществу путем захвата варваров в плен на войне; с течением времени к этому прибавляется покупка рабов у тех же варваров, которые вели непрерывные войны между собой и за хорошие цены сбивали своих пленников античным обществам. Но войны велись не только между варварами: разобщенные греческие и италийские государства то и дело совершали нападения друг на друга и в случае победы обходились со своими пленниками так же, как варвары, т.-е. обращали их в рабство. Той же участи подвергались должники-вассалы. Усиливая эксплоатацию зависимых элементов населения, разоряя и закабаляя их, особенно при помощи ростовщических ссуд, феодалы переводили их либо на положение крепостных, либо на положение рабов; последнее именно там, где были налицо основные условия для развития рабства.
Иногда крепостная зависимость развивалась и сохранялась в широких размерах на-ряду с рабовладельчеством; так было, например, в восточных обществах. Но все же и там рабовладельческий тип хозяйства получал преобладающее значение в социальной жизни. Иногда же — как это имело место в античных обществах — переход к возделыванию земли посредством рабов весьма рано выступал на первый план, не оставляя места для значительного развития крепостных отношений.
Правда, на-ряду с рабовладельческими хозяйствами еще долгое время продолжали оставаться и сравнительно небольшие семейные хозяйства, в которых не было или почти не было рабов. Сюда относятся множество ремесленных и крестьянских хозяйств, которые даже в эпоху расцвета античного рабства представляли довольно распространенное явление. Но общий характер жизни определялся отношениями рабовладельческих групп, которые являлись наибольшей экономической силою античного общества.
Число рабов достигало колоссальных размеров. Так, например, во владениях Рима в период наибольшего расцвета рабовладения насчитывалось около 13–14 миллионов рабов, в то время как число свободных граждан не превышало 6–7 миллионов. Такое же преобладание рабов над свободным населением наблюдалось в некоторые периоды и в древней Греции. Вполне понятно, что на рынке господствовали рабовладельческие хозяйства, которые играли в этом смысле роль крупных капиталистических предприятий, обладающих огромными преимуществами в конкуренции. Это заставляло мелкие хозяйства приспособляться к условиям, создаваемым рабовладельческими предприятиями, и создавало в них стремление обзаводиться рабами, чтобы расширять таким образом свое производство.
Сотрудничество и разделение труда в больших рабских хозяйствах применялись в широких размерах. В Греции уже веков за 5 до Р. Х. существовали целые обширные мануфактуры — эргастерии, где работали рабы. В Италии и Сицилии несколько позже развиваются особенно громадные земледельческие хозяйства, где нередко сотни рабов обрабатывали одно поле. Следует отметить, что разделение труда редко шло далее известного предела, именно производства отдельным работником отдельного продукта; различные стадии производства одного продукта лишь в исключительных случаях (напр., кожевенные эргастерии) распределялись между различными работниками. Зависело это главным образом от того, что рынок был еще не слишком обширен, спрос не был так велик, чтобы вызывать массовое производство продуктов, а только при массовом производстве выгодно усиленное разделение труда.
С течением времени, с возрастанием рабовладельческих хозяйств, сама организаторская деятельность подвергается разделению. Пока хозяйства были невелики, господин мог лично руководить производством; он лично распределял труд и продукт своего хозяйства, и в этом смысле был организатором производства. Но когда хозяйство увеличивается и численность рабов достигает значительных размеров, то рабовладелец принужден выбирать себе сотрудников и переносить на них часть своих функций. На-ряду с господином появляются таким образом рабы-организаторы: надсмотрщики, приказчики, управляющие и т. д. На долю господина при этих условиях остается лишь высший контроль над хозяйством, но и то не надолго. Отрываясь все более от процесса производства, он мало-по-малу и эту функцию передавал техническому персоналу из среды рабов. Рабовладелец обращался при этом в чистейшего паразита, «деятельность» которого сводится к самым утонченным наслаждениям жизнью.
Господская семья возвышалась над бесправной массой рабов, но и на ее организацию рабство налагало свой резкий отпечаток. Глава семьи сохраняет огромную власть над ее членами и имеет даже право продавать своих детей в рабство. И в действительности продажа в рабство детей была не особенно редким явлением даже в цветущие времена классического мира.
Таким образом рабовладельческая группа складывалась из двух противоположных элементов. На одном полюсе стоял деспот-рабовладелец, господствовавший над всеми своими подчиненными и выколачивавший из них прибавочный труд; на другом полюсе стояли массы бесправных рабов, обращенных в орудия труда и низведенных до степени товара.
2. Между-групповые производственные связи
Если рабовладельческое хозяйство на начальной стадии своего развития носило еще главным образом натуральный характер, то в своем развитом виде оно является определенно смешанным, натурально-меновым. Потребности рабов, сведенные до физиологического минимума, удовлетворялись по преимуществу собственными продуктами рабовладельческой группы, наибольшая же доля господского потребления основывалась на обмене. Пурпурные ткани, сосуды, в особенности глиняные вазы, драгоценная домашняя утварь, всякого рода предметы роскоши производились отдельными хозяйствами для удовлетворения потребностей рабовладельцев. Некоторые продукты перевозились при этом на громадные расстояния. Так, например, пурпурная одежда и ковры вывозились из Греции в Италию, Сицилия снабжала своими прекрасными колесницами огромные районы. Таков был преобладающий характер торговли, и в сферу обмена были втянуты главным образом верхи рабовладельческой группы.
Правда, были и такие рабовладельческие предприятия, которые совсем не вели сельского хозяйства. Таковы были многие эргастерии греческих городов, поставлявшие на рынок продукты промышленности; таковы были горные предприятия (напр., лаврийские серебряные рудники Аттики). Поскольку эти хозяйства должны были покупать продукты потребления и для рабов, они жили целиком в области меновых отношений, но в общем преобладали сельскохозяйственные предприятия.
Как бы то ни было, эпоха античного рабства связана со значительным развитием денежного обращения. В те времена, между прочим, деньги впервые приняли форму монеты: вновь возникшая общественно-экономическая организация — государство — взяла на себя обязанность, точнее — присвоила себе право чеканить из денежных металлов слитки определенной формы, веса и ценности, которые служат всеобщими законными орудиями обращения товаров.
Самое дело обмена понемногу выделилось, как самостоятельное занятие особого общественного класса торговцев, которые, покупая товары у производителей, доставляют и продают их потребителям и живут на счет разницы меновой ценности в первом и втором случае.
В общем, размеры торговли были все-таки ничтожны по сравнению с нынешними. Об этом с достоверностью можно судить на основании количества денег, которое требовалось для обращения товаров; добывание золота и серебра в Азии и Европе даже в цветущую эпоху классического мира было во много десятков раз меньше, чем в настоящее время; между тем техника обмена была невысоко развита, потребность в деньгах для меновых сделок почти не ослаблялась такими высоко-совершенными приспособлениями, как в наши времена (обращением ассигнаций, банковых билетов, чековой системой и т. д.).
Кредитное дело или, точнее, его зародыш — ростовщичество — постепенно развилось в изучаемую эпоху до обширных размеров. Оно сыграло важную роль в создании громадных богатств греческой и позже римской аристократии.
В соответствии с развитием обмена в древнем мире совершился также значительный прогресс в организованных связях между группами.
Те зародыши государственности, которые возникли еще в феодальном мире, быстро развивались, и перешли в обширные политические союзы, которые иногда охватывали десятки миллионов людей. Прогресс общественного разделения труда, выражавшийся в росте обмена, создавал потребность в экономическом объединении для охраны и облегчения меновых сношений: установление общих денег, общих товарных мер, устройство и военная охрана путей сообщения, рынков, контроль за уплатою долгой, охрана личности и имущества купцов, живущих на чужбине, и т. под. Громадная роль войны, как способа добывания рабов и новых территорий, требовала прочной, обширной военной организации, для которой слабые феодально-родовые связи, отразившиеся в героических поэмах Гомера, оказывались недостаточными. Резкое распадение древнего общества на два класса: угнетающий и угнетенный, из которых второй был гораздо многочисленнее, и далее распадение первого из этих классов на отдельные группы с взаимно-враждебными интересами опять-таки порождало настоятельную необходимость в централизованной военной силе… Всем этим потребностям удовлетворяло древнее государство.
Развитие древнего государства шло двумя различными путями и приводило к двум весьма несходным типам организации.
В одних случаях обширное политическое целое складывалось преимущественно путем войны. Это имело место при наличности двух условий: во-первых, если самые условия внешней природы порождали потребность в обширной общественной организации, напр., когда вся судьба производства зависела от успешного регулирования уровня воды больших рек (плодородные долины Нила, Тигра и Евфрата, Хо-ан-хэ и др. были местом образования первых деспотических монархий), или когда необходимо было сплотиться для борьбы с постоянными нападениями сильных враждебных племен; во-вторых, если меновые связи были еще недостаточно развиты, недостаточно широки и прочны, чтобы создать сильный политический союз. Среди бесчисленных войн феодального периода отдельной группе удавалось рядом побед подчинить себе многие соседние группы. Вначале побежденные прямо включались в состав общины победителей, превращаясь в рабов. Но за известными пределами такое полное включение становится невозможным — получилось бы слишком обширное хозяйство, вести которое было бы немыслимо одному господину; тогда группа победившая стала довольствоваться тем, что заставляла побежденную подчиняться политически, т.-е. признавать верховную власть победившей и платить дань; а в своих внутренних делах подчинившаяся группа сохраняла еще значительную долю самостоятельности.
Все более разрастаясь, отдельная группа превращалась таким способом в громадное деспотическое государство древнего мира. Таковы были царства египетское, ассирийское, вавилонское, персидское и др. Власть деспота представляла, в сущности, безграничную власть рабовладельца. Между деспотом и простым главой рабовладельческой семьи существовало множество промежуточных ступеней: сатрапы, начальники округов и т. п.; и каждый начальник по отношению к его подчиненным, деятельность которых он должен был организовать, пользовался громадной властью. Тип организации в подобных государствах был всюду один и тот же.
Иной характер имели древние государства, сложившиеся на почве прочных и широких меновых связей между отдельными группами. То были свободные союзы единоплеменных, равноправных общин, — союзы, первоначальная цель которых заключалась в совместных военных предприятиях и в охране обмена и частной собственности.
Благодаря постоянным сношениям и развитию общественного разделения труда, общих дел между отдельными группами подобного союза с течением времени становилось все больше и больше — связь становилась более тесной и прочной. Общие дела решались советом господ, а затем их выборными, которые, впрочем, оставались под контролем совета. Во внутренних делах своей группы каждый свободный глава семьи оставался попрежнему полным господином. Что касается рабов, то они, само собой разумеется, не принимали никакого участия в управлении общественными делами. Таковы были многочисленные республики древней Греции и частью Италии.
Благодаря массе войн древнего мира, организации второго типа оказывались не особенно устойчивыми и нередко изменялись в организации первого типа: война требует строгого единства власти, которого слишком трудно было достигнуть в аристократических республиках. Таким образом, в результате громадного ряда войн республиканский Рим превратился в Рим цезарей. Кроме этого, нередко внутренняя борьба экономических интересов путем междоусобных войн в республиках приводила к подобной же смене форм: многие греческие республики неоднократно переходили в тирании; когда мелкие рабовладельцы, крестьяне, ремесленники и торговцы выступали против сплоченной крупно-рабовладельческой аристократии, они становились по большей части под знамена царя или тирана, так как только строгая централизация сил могла доставить им победу.
Во взаимных отношениях рабов господствовало равенство, — конечно, равенство бесправия. Однако, по мере того, как господа передавали доверенным рабам часть своей организаторской деятельности, возникала также власть рабов над рабами.
Семейные связи рабов создавались и разрушались сообразно расчетам господ.
Господские расчеты определяли также то количество жизненных средств, которое должно было доставаться на долю раба. С широким развитием систематической торговли рабами становилось более выгодным не заботиться о полном удовлетворении основных потребностей раба, а заботиться главным образом о напряженности и продолжительности его ежедневной работы; таким образом, раб скоро «изнашивался» и заменялся свежим, который стоил сравнительно недорого. Следовательно, господским расчетом регулировалась продолжительность жизни рабов, как регулировалось их размножение.
В азиатских деспотиях каждый подданный являлся рабом государства. Экономически это выражалось в эксплоатации частных хозяйств хозяйством государственным — в собирании громадных даней и налогов; юридически — в полном бесправии личности перед любым из зубцов административной машины, служившей для собирания этих даней и налогов. Массы населения вовсе не жили гражданской жизнью. Лежавший на них гнет с течением времени усиливался по мере того, как совершенствовалась организация чиновничества. Вместо того, чтобы только исполнять веления высшей власти и служить для нее живым орудием эксплоатации, чиновничество это все более начинало жить своей жизнью, эксплоатировать для себя. Такое изменение совершалось по мере того, как высшие слои азиатской бюрократии все более перелагали свою общественно-организаторскую деятельность на низшие слои, превращаясь таким образом из производительных членов общества в паразитов, как рабовладельцы Греции и Рима. При этом, стараясь о своем потомстве, бюрократия создавала для него массу новых общественно-бесполезных должностей. В таких восточных деспотиях, как Китай, Персия, чудовищная сила административного аппарата явилась источником величайшего экономического и юридического угнетения.
При подобных условиях развитие личности становится невозможным не для одних рабов, и духовная подавленность господ немногим отличается от рабской забитости.
В иных отношениях стояла личность к политическому целому в государствах европейского типа.
Там личность не была угнетена — этого по существу не допускала самая форма государственного союза. Впрочем, вначале наиболее богатым, знатным рабовладельческим фамилиям удавалось экономически и политически подчинить себе демос, массу менее богатых граждан — земледельцев и ремесленников; экономическая зависимость последних выражалась главным образом в задолженности, политическая — в ничтожном влиянии на государственное управление. Но когда развитие меновых сношений усилило взаимную связь элементов демоса, и на сцену выступила вновь сложившаяся группа демоса — торговцы, тогда демос сплотился против крупной земельной аристократии и повел с ней упорную борьбу за политические права, за связанные с ними экономические выгоды. Борьба завершилась победой демоса, который добился полной политической равноправности.
История вряд ли может указать где-либо такой блестящий расцвет гражданской жизни, как в Афинах VI–IV в. в. до P. X. Юридическое равенство было полнейшее: каждый мог участвовать в обсуждении и подавать свой голос в решении общегосударственных дел. Дошло до того, что некоторые должности замещались даже не по избранию, а прямо по жребию. Таков был демократизм республики. Но это была только лицевая сторона общественной жизни.
За немногими десятками тысяч граждан, свободного развившихся в атмосфере широко-гражданской жизни, стояли многие сотни тысяч бесправных, угнетенных «живых орудий». Смысл политической деятельности свободных людей заключался в дележе добычи, созданной рабским трудом и отнятой у рабов.
Так было и в древнем Риме. В течение нескольких веков боролась там демократия — плебеи — с высшим классом — патрициатом — ради тех же экономических целей, как демос Афин. Шаг за шагом, с поразительной энергией она принуждала своих сильных, организованных противников делать уступки в сторону равенства. Но во время всей этой борьбы не раздался ни один голос за улучшение условий жизни рабов — в этом отношении не было различия между самыми корыстными из демагогов и честнейшими утопистами в роде Гракхов, вся жизнь которых прошла в самоотверженной борьбе за «народные» интересы.
Для раба возможности развития не было, но были все данныя, чтобы деградировать. Для господина в слабо-меновых обществах Востока условия развития были только немногим лучше этого; наоборот, в обществах Запада, где обмен был широко развит, свободная личность имела полный простор для того, чтобы развернуть свои силы.
3. Идеология
Общественное сознание в эпоху рабовладельческой системы не было, конечно, сплошным, однородным. Оно было глубоко различно для тех противоположных элементов, из которых слагалась рабовладельческая группа, и зависело от их положения в процессе производства.
Условия жизни раба были невероятно тяжелые. С клеймами, выжженными на теле, часто закованные в тяжелые цепи, они с раннего утра до позднего вечера должны были работать на полях или в промышленных предприятиях своих господ. Работа происходила под строгим наблюдением жестоких надсмотрщиков, которые только и думали о том, чтобы бесчеловечным обращением с рабами заслужить милость и щедроты рабовладельца. Проработав целый день, рабы на ночь отправлялись в казармы — своеобразные темницы, нередко расположенные под землей.
Вообще на раба смотрели, как на орудие производства, как на рабочую скотину. В этом отношении чрезвычайно характерна классификация орудий производства, которая сложилась в изучаемый период. Она различала:
1) instrumenta muta — немые, мертвые орудия, напр., топор., станок; 2) instrumenta semivocalia — орудия живые, но такие, которые только наполовину, т.-е. очень несовершенно, выражают голосом свои чувства, — это домашние животныя, и 3) instrumenta vocalia — орудия, одаренные способностью речи, т.-е. люди — рабы.
Таким образом рабы были низведены до степени рабочего скота, простой принадлежности хозяйственного инвентаря[10]. При таких условиях об идеологии рабов много говорить не приходится; ее крайняя бедность и бессодержательность, ее узость и ограниченность не подлежат никакому сомнению. Здесь нечего искать элементов развития; умственная жизнь людей этого класса была даже в лучших случаях (ученые рабы) слабым отблеском умственной жизни господ.
Класс господ находился в ином положении: здесь бедность психологии отнюдь не являлась необходимостью; по самой сущности своей организаторская деятельность требует некоторого умственного развития, а эксплоатация рабов давала господам возможность посвящать время не только различным удовольствиям, но и труду мышления.
Обширный период рабства охватывает собою длинный ряд далеко не вполне сходных общественных формаций; сравнивая уровень духовной жизни в различные стадии этого периода и у различных народов, можно найти все переходы от полнейшего варварства до той высокой ступени цивилизации, какой достигли Греция и Рим в эпоху их процветания.
Нет надобности останавливаться на содержании психической жизни господ в тех обществах, которые сложились при слабых меновых связях и организовались в форме восточных деспотий: там на известной стадии развития почти стушевываются различия психологии господ и рабов; аналогичный характер гнета, лежащего на тех и других, порождает аналогичную узость, бессодержательность, неподвижность мышления; разница в степени так мала, что почти не заслуживает внимания.
Иную картину представляют рабовладельческие общества со значительным развитием обмена. Свободные, далеко простирающиеся меновые связи расширяют умственный горизонт людей, дают толчок познанию, освобождают мышление от того оцепенения, в котором находится оно в натурально-хозяйственных группах прежних времен. Отсутствие внешнего гнета, с одной стороны, и сравнительно небольшая власть природы над людьми, с другой стороны, создают почву для развития мышления, для более интенсивной познавательной деятельности.
Классический мир за время своего существования, несомненно, успел высоко развить познавательную деятельность. Но шел ли ее прогресс в том направлении, которое благоприятно для развития техники и экономики, была ли эта деятельность полезна с точки зрения интересов непосредственной борьбы с природой, с точки зрения захвата действительной власти над нею?
Тут следует различать две стадии жизни классического мира. Пока крупный рабовладелец оставался фактическим организатором производства своей группы, а рядом с ним сохранялся еще свободный крестьянин и ремесленник, до тех пор общественное мышление неизбежно направлялось в сторону приобретения практических знаний. Правда, это было в более ранние эпохи рабовладельческой культуры, когда силы развивающегося познания были еще ничтожны, а консерватизм феодального быта еще в значительной степени тяготел над умами; следовательно, прогресс практических знаний мог итти только очень медленно. Но по сравнению с предыдущими эпохами то была громадная скорость. В течение немногих веков было сделано множество технических усовершенствований и изобретений; к последним векам истории античного мира был накоплен большой запас научно-практических сведений, и в некоторых областях производства постановка дела была высоко целесообразная, основанная на сравнительно глубоком знакомстве с законностями явлений.
Сюда относится прежде всего масса практических сведений в области строительного и инженерного дела, в кораблестроении, в обработке металлов и в ткацком производстве, которое достигло высокой степени совершенства. Морская и сухопутная торговля способствовала развитию географии, астрономии, столь необходимой для правильной ориентировки на море, и вызвала изучение атмосферных явлений, которые имеют огромное значение для мореплавания. Особенно крупные успехи были сделаны в области элементарной геометрии: она была настолько разработана, что последующим эпохам пришлось добавить очень немного к тому, что было достигнуто под влиянием требований повседневного опыта классическим миром. Кроме того, нужно отметить огромный прогресс земледельческой техники, который выразился во введении севооборота, в целесообразном выборе растений и в улучшении орудий. Правда, многие из этих сведений были добыты несамостоятельно. Значительная часть их была заимствована античной культурой у великих народов Востока (у египтян, финикиян, вавилонян); но если принять во внимание наличность сильной еще в ту пору авторитарно-религиозной идеологии, враждебной, как известно, всяким нововведениям, то придется притти к заключению, что эти заимствования были почти равносильны собственным изобретениям.
Но в следующей стадии фактическая роль крупного рабовладельца в производстве быстро уменьшается, организаторская деятельность перелагается на плечи некоторой части рабов (и подобных рабам прислужников). В то же время ход вещей разрушает крестьянский и ремесленный класс, обращая их в паразитический пролетариат (каким способом, это будет выяснено дальше). Тогда, естественно, изменяется направление умственной жизни господствующего класса. Она отрывается от интересов непосредственной борьбы с природой, от области производства, и переходит, в «высшие сферы». Как общественная роль господ все более сводится к потреблению, так их мыслительная деятельность все более сводится к утонченному самоуслаждению.
Исчезает всякий интерес к техническим наукам, которые непосредственно служат производительному труду, т.-е., вообще говоря, рабскому, а не господскому занятию. На слабых зачатках останавливается прогресс наук естественных, потому что наблюдения и опыты над обыденными явлениями господа считают недостойным себя делом. О социальных науках и говорить нечего; в качестве их зародыша является лишь поверхностная история героев и войн, а изучение материальной и экономической культуры почти отсутствует, так как оно имеет своим предметом неважное и презренное дело — производство.
На второй стадии развития рабовладельческого общества древние с особенной охотой занимались наиболее отвлеченными из естественных наук — математикой, логикой. Из наук более конкретных пользовалась уважением астрономия, предмет которой возвышен. Для подобных наук сколько-нибудь близкие к жизни практические их приложения считались унижением. По мнению Платона, применить геометрию к решению механических задач — значило оскорбить достоинство геометрии.
Философией в древнем мире, особенно в Греции, занимались столько, сколько вряд ли где-либо потом. Греческая философия была наиболее блестящим плодом древней цивилизации. Но и здесь преобладающая черта — оторванность философии от обыденной жизни, недостаток стремления положить в ее основу изучение действительности, по преимуществу умозрительный характер.
Вообще, в позднейшую эпоху античного мира все богатство познания было почти бесполезно для технического прогресса, а стало быть — и для экономического развития.
Развитие изящных искусств было другим характерным продуктом духовной жизни древнего мира, продуктом также почти бесполезным для экономического прогресса, хотя и весьма ценным для высших классов в смысле наслаждения жизнью.
Идеологическое творчество, таким образом, оторвалось от жизни и витало в возвышенных сферах, далеких от презренного труда. Единственной областью, в которой оно еще долгое время сохраняло связь с производственной деятельностью, была область права. Верхи классического мира, как мы видели, в значительной степени находились в сфере меновых отношений, нормальное развитие которых требует наличности строго определенных организационных правил — правовых норм. И вот Рим создает свою знаменитую систему «римского права», оказавшую впоследствии столь огромную услугу буржуазному обществу, построенному, как и античное общество, на принципе частной собственности. Но надо признать, что античное общество и в области права в период своего упадка занималось по преимуществу подведением итогов и формальной обработкой того, что было сделано в период расцвета.
Разрыв между идеологией и производственной деятельностью был одной из тех причин, которые ускорили крушение античного мира.
4. Причины и ход упадка рабовладельческих обществ
Для развития всякого общества необходим некоторый избыток энергии, который можно было бы затрачивать на расширение производства, на улучшение техники и вообще на увеличение производительности общественного труда. Общества, в которых такого избытка энергии нет, или которые растрачивают его непроизводительно, обречены на медленную, но верную гибель.
К обществам такого типа принадлежали восточные деспотии, слагавшиеся из двух противоположных элементов — из централизованной бюрократии и целиком подчиненных ей народных низов. Низы, не только многочисленные рабы восточных деспотий, но и остатки самостоятельных или феодально-зависимых мелких производителей, жили при невероятно тяжелых условиях. Задавленные непосильной работой, они непрерывно разорялись безграничными потребностями господ, и если у низов и оставалось свободное время сверх того, что необходимо было для поддержания крайне невысокого жизненного уровня, то оно шло на удовлетворение прихотей сатрапов и деспотов. Господа же стояли бесконечно далеко от производительного труда, и общественная роль их сводилась к изобретению методов эксплоатации. Погрузившись в безделие и утопая в сказочном восточном разврате и роскоши, они превратились в чистых паразитов.
Все это вело к тому, что в восточных деспотиях начинался процесс медленного, вырождения, которое завершалось обычно вмешательством более жизнеспособных внешних сил.
Строение и жизнь рабовладельческих обществ античного мира были и значительно сложнее и многообразнее. В соответствии с этим и ход их экономического и общего упадка представляется более сложным.
Технический прогресс — основа всякого развития общества — начал все сильнее замедлять свой ход с того времени, как сословие господ фактически утратило, сложило с себя организаторскую роль в производстве. Действительно, то был единственный класс общества, по условиям своей жизни имевший возможность развиваться; по мере его превращения в группу общественно-паразитическую и его развитие изменяло свой характер, шло уже в паразитическом, потребительном, а не производительном направлении. Рабы же, в силу основных условий своей жизни, почти не могли развиваться и развивать силы общества в борьбе с природой.
Но этого мало, — рабы фактически принижались, деградировали умственно и физически. Человек, превращенный в орудие производства, быстро терял свою жизненную энергию. Беспощадная эксплоатация сокращала его существование и приводила его потомство к быстрому вырождению и гибели. При наличности постоянной, систематической торговли рабами для господ оказывалось выгодным требовать от своих рабов наибольшего возможного напряжения в работе, не заботясь о том, чтобы вполне восстановлять их истощенные силы отдыхом, пищей и вообще достаточным удовлетворением их потребностей. Правда, живое орудие скоро изнашивалось, но извлеченная из него выгода с избытком покрывала издержки на покупку нового такого орудия.
В результате рабы необходимо вымирали, число их уменьшалось, смертность преобладала над размножением. Но в течение многих веков это вымирание с избытком покрывалось притоком свежих пленников, которые добывались посредством войны с варварами, соседями культурного рабовладельческого общества. Пока этот источник рабов не иссяк, рабовладельческое общество по крайней мере не деградировало, а держалось на одном, уровне: производство не уменьшалось в размерах, потому что рабочей силы было достаточно.
Однако такое положение дел не могло продолжаться бесконечно. Настало время, когда успешность войн с варварами начала быстро понижаться, и добывание рабов в достаточном количестве сделалось очень затруднительным, а затем и прямо невозможным. Победы над варварами сменились целым рядом поражений, войны из наступательных стали оборонительными, источник рабочей силы иссяк. Какие причины вызвали такой поворот военного счастья?
Причины эти сводятся к быстрому упадку военной силы рабовладельческого общества.
Война — производство рабов — оставалась единственной областью производства, которую никоим образом нельзя было передать рабам, и которая оставалась поэтому делом свободных людей. Войско могло состоять только из людей свободного сословия, и потому упадок этого сословия означал упадок войска, упадок производства рабов, деградацию рабовладельческого хозяйства. Между тем внутренние экономические условия древнего мира подрывали силу свободного сословия.
Свободное сословие состояло, во-первых, из типичных крупных рабовладельцев, которых было меньшинство, и, во-вторых, из мелких собственников, хозяйство которых нередко имело чисто-семейный характер, т.-е. обходилось без рабов, и всегда держалось по преимуществу личным трудом владельцев и их семейств; наибольшую часть таких хозяйств составляли земледельческие, меньшую — ремесленные.
Таким образом, основную часть военной силы древнего мира составляли мелкие собственники-земледельцы, иначе — крестьянство. Рим, объединивший под своею властью все античные общества, являлся в эпоху расцвета своей завоевательной политики по преимуществу крестьянским государством. Пока сохранялось сильное, многочисленное, свободное крестьянство, до тех пор классический мир, пользуясь своей высокой военной техникой, мог без труда одерживать победы над варварскими племенами — храбрыми, сплоченными, но мало знакомыми с военным искусством.
Крестьянство несло на себе всю тягость войн не только в том смысле, что жертвовало в них своею кровью, но также в том смысле, что на нем лежали почти все государственные налоги и платежи, на счет которых велись эти войны. Высшие классы — крупные рабовладельцы — умели свалить с себя эту тягость, потому что вместе с богатством им принадлежала и политическая сила. Наоборот, выгодами войн крестьянство пользовалось лишь в ничтожной степени — наибольшая доля доставалась опять-таки богатым рабовладельцам, и по той же причине они занимали все важные и влиятельные должности в войске, они заведывали распределением добычи (главным образом земли и рабов), они делались правителями завоеванных провинций и т. д.:
Разорение крестьянства ускорялось также развитием крупного сельского хозяйства. Применяя к земледелию многие сотни рабов, крупный землевладелец Сицилии или южной Италии доставлял на рынок массы дешевого хлеба; нередко в виде контрибуции побежденные народы доставляли Риму громадные количества хлеба совершенно даром. Для мелкого земледельца производство хлеба на продажу становилось прямо невыгодным делом.
Война и конкуренция крупных рабовладельческих латифундий, разорявшие хозяйства крестьян, заставляли их бросаться в объятия ростовщика, который все более и более запутывал в сетях своих должников. Ростовщичество было чрезвычайно прибыльным делом, и к тому же не требовало никакой затраты труда. Вполне естественно, что знатные рабовладельцы, воспитанные на безделии, охотно занимались ростовщичеством. Проценты, которые приходилось платить по займам, были невероятно велики. В Афинах эпохи расцвета 18% в год были обычной высотой роста. В Риме такие люди, как Помпей, Сулла, Антоний, даже патриоты-идеалисты Брут и Кассий, не стеснялись давать ссуды за громадные проценты, достигавшие 48–70% в год. Кредиторы-рабовладельцы обладали могущественным аппаратом, чтобы заставить своих должников платить положенные проценты. Этим аппаратом было античное государство, которое являлось органом классового господства рабовладельцев. Государство применяло к несостоятельному должнику самые суровые меры, вплоть до продажи в рабство и смертной казни. Попавши в руки такого рода кредиторов, крестьянин скоро доходил до полного разорения.
Таким образом, все соединялось против мелкого земледельца: тягость громадных налогов и постоянных войн, сила ростовщического капитала и сила конкуренции крупного рабовладельческого земледелия с его более высокой техникой. Разорение крестьянства шло быстро: мелкий земледелец терял свою землю за долги, а нередко даже сам бросал ее в виду невыгодности хозяйства. Его участок переходил к крупному земледельцу. Так земельная собственность сосредоточивалась в руках богачей. Уже около Рожд. Христова вся Италия представляла небольшое число громадных поместий — латифундий.
Параллельно разорению крестьян шло разорение ремесленников. Правда, конкуренция крупных рабовладельческих хозяйств не была так губительна для ремесленников, как для крестьян, потому что техника рабовладельческого производства в области промышленности едва ли стояла выше техники ремесла, где производительность труда зависит по преимуществу от личных навыков и искусства ремесленника. Но рабовладельческая система подрывала экономическую опору ремесленника, разоряя крестьянские хозяйства. Дело в том, что главными покупателями у ремесленников были крестьяне. Пока они не находились еще в сетях ростовщического капитала, пока конкуренция и войны не понизили их жизненного уровня до физиологического минимума, они образовывали широкий рынок для продуктов ремесленного производства. Но когда развился экономический упадок крестьянства, началось и вырождение ремесленников, которое дополнило картину всеобщей деградации античного мира.
Мелкие собственники чем дальше, тем больше превращались в «пролетариев», т.-е. в свободных людей, лишенных средств производства. В деревне, где господствовали богачи и хозяйство велось рабским трудом, пролетарию нечего было делать; он бежал в город искать средств к жизни. В городах скоплялись сотни тысяч подобного бездомного люда, для которого и там не было производительных занятий. Государству приходилось поддерживать их; политические партии пользовались ими, как средством в борьбе друг против друга. Основными источниками существования являлись для пролетариев подачки со стороны богачей, государственная помощь и продажа голосов политическим партиям. В особенности относится это к тем пролетариям, которые жили в Риме. Они всегда служили тому, кто им больше давал. То был настоящий «пролетариат паразитов», выступавший в роли прислужников и льстецов господствующей политической силы и отдельных экономически-сильных лиц. Он еще пополнялся вольноотпущенниками — рабами, которых за особые услуги или за выкуп господа отпускали на волю. Эти низшие элементы пролетариата ускоряли его нравственное разложение, присоединяя к тогдашним порокам свободных людей всю низость рабской психологии.
Итак, крестьяне и ремесленники разорялись; они теряли прежнюю общественную роль и деморализовались, переходя в пролетариат паразитов. Вместе с тем таяла военная сила рабовладельческого общества: паразитический пролетарий неспособен заменить в войске энергичного, мужественного крестьянина; паразит не выносит тяжелых трудов войны, ее суровой дисциплины; он не хочет никуда выходить из города, где, не работая, добывает средства к жизни. В этом отношении пролетарий древнего мира вполне сходен со своей противоположностью — изнеженным крупным рабовладельцем.
А варвары, сильные сплоченностью родовых связей, свободные и гордые, неутомимо продолжали свою борьбу против рабовладельческого мира, против его военной организации — римской армии. И этот, когда-то несокрушимый, оплот античной культуры начал понемногу подаваться под натиском новых и новых волн прилива варваров. Из наступательной война становится для Римской империи оборонительною победы сменяются поражениями. Военное производство рабской рабочей силы чрезвычайно уменьшается, и вместе с тем подрывается самая основа древней культуры.
Начинается общий упадок производства — результат недостатка рабочей силы. Первым пострадало земледелие. Сначала наблюдается в латифундиях замена земледелия скотоводством, которое требует меньше рабочих рук; но на этом дело не останавливается: деревня приходит в запустение, и пастбища, явившиеся на месте прежних полей, в свою очередь превращаются в пустоши. Слабость сельского хозяйства уже сама по себе подрывает другие сферы промышленности, для которых деревня была частью источником сырых материалов и жизненных средств, частью — рынком. Но кроме того, к упадку обрабатывающей промышленности ведет и непосредственно все тот же недостаток свежих рабов, который расстроил сельское хозяйство. Шаг за шагом древний мир подвигался к полному крушению. Но он еще боролся за свою жизнь и культуру, пытался приспособиться к изменяющимся условиям.
Недостаток рабочих сил в основных отраслях производства — в военном и сельском хозяйстве — Римская империя старалась пополнить свободными варварами.
Состав римских легионов изменяется: туда набирают все больше галлов и германцев; с течением времени начинают даже нанимать для охраны границ целые варварские дружины. Благодаря этому, Рим мог еще продержаться некоторое время против варваров, противопоставляя им варваров; но римская армия перестала быть римской по своему составу, и даже римляне-полководцы были вытеснены мало-по-малу германцами — вождями германских дружин. И когда в 476 г. варвар Одоакр свергнул римского императора Ромула-Августула, это было лишь внешним выражением уже совершившегося превращения римской армии в германскую.
Аналогичное явление происходило и в сельском хозяйстве. Правительство империи старалось привлекать на опустевшие земли поселенцев, уступая им участки на льготных условиях, за известные подати и налоги. Подобным же образом поступали и частные землевладельцы, отдавая землю в аренду желающим за определенные оброки. Так возник свободный колонат — сословие мелких землевладельцев, которые вели свое самостоятельное хозяйство на государственной или владельческой земле за установленную сумму повинностей. Большую часть свободных колонов составляли переселившиеся в Римскую империю варвары, из которых создалось, следовательно, основное ядро нового крестьянства.
Рядом со свободным колонатом упадок крупного земледелия породил колонат несвободный, — арендаторами-земледельцами во многих случаях делались рабы: когда условия хлебного рынка значительно ухудшились, то прежнее массовое производство в латифундиях не могло продолжаться, вследствие плохого сбыта, даже там, где не было недостатка в рабах; а производство в мелких размерах удобнее было вести при посредстве арендаторов, которые брали на себя все хлопоты и платили оброк. Таким образом, для господ стало выгоднее предоставить рабам вести за оброк самостоятельное хозяйство, чем непосредственно их эксплоатировать в своем хозяйстве; к тому же относительное повышение свободы труда усиливало его интенсивность и производительность по сравнению с обычным рабским трудом, так что являлась возможность повышенной эксплоатации.
Итак, причины деградации древней культуры сводятся к тому, что основу этой культуры составляла военная эксплоатация варварских племен, которые являлись как бы сырым материалом для производства живых орудий — рабов. Последовательный ход процесса можно изобразить в таком виде: деградация рабов — силою чрезмерной эксплоатации, деградация свободных людей — путем превращения их в паразитические элементы общества, упадок военной силы и военного производства, упадок производства вообще вследствие недостатка рабочей силы, внедрение варварских элементов в старое, разлагающееся общество и окончательная победа этих элементов над его остатками.