нее их судить о том, что полезно для государства, ибо они, духовные, занимаются служением Богу и предметами веры и потому просят царя сделать нужное постановление, а они вместо советов будут вспомоществовать молитвами и т.д. Потом вставал кто посмелее, уже прежде назначенный для формы, и просил царя объявить собранию свое собственное мнение. На это дьяк отвечал, что государь, по надлежащем обсуждении со своею думою, нашел предложенное дело полезным для государства, но все-таки требует от них, духовных, богоугоднаго мнения и буде они одобрять сделанное предложение, то изъявили бы свое согласие и проч. Объявив наскоро свое согласие, патриарх удалялся с духовенством, сопровождаемый царем до другой палаты; затем царь, возвратившись на прежнее место, оставался здесь для окончательнаго решения дела, после чего приглашал духовенство и думных людей на парадный обед. Дела, решенныя на собор, дьяки излагали в форме прокламаций, которыя разсылались по областям.[156]
Характер думы не изменился и в XVII веке: она по-прежнему оставалась совещательным собранием, в котором редко слышались независимые голоса; советникам внушалось, что если им давалось право высказывать свои мнения, то царь и даже его любимцы оставляли за собой право исполнять только то, что находили полезным и нужным. Потому это собрание не имело прямого влияния на ход дел; мнения у него спрашивали только для формы, чтобы отклонить от себя ответственность в случае неудачнаго исхода дела.[157] Число членов думы не определялось законом; как и прежде, царь назначал в нее, кого находил нужным, по своему благоусмотрению. Маржерет говорит, что он знал до 32-х членов думы. При Мейерберге дума состояла из 26-ти бояр, 30-ти окольничих, 7-ми думных дворян, наконец из 3-х думных дьяков; последних, впрочем, бывало и по два; первый из этих думных дьяков заведывал обыкновенно делами посольскими и иноземными, был управителем Посольскаго приказа, а второй управлял Разрядным приказом, заведуя делами военными.[158]
Под думой, как высшим правительственным местом, стояли приказы, ведавшие отдельныя отрасли государственнаго управления. По известиям XVI века, дела по этому управлению распределялись между 4-мя главными приказами или четями. Каждый из этих приказов управлял одною из 4-х четвертей, на который делилось все государство в административном отношении. Эти приказы были: Посольский, Разрядный, Поместный и Казанский. По словам Флетчера, все области государства расписаны были между этими 4-мя четями, из которых каждая заведывала несколькими областями. Но на такое значение четей указывает только название Казанской чети; названия остальных могут навести на мысль, что каждая из них управляла не всеми делами приписанной к ней части государства, а известнаго рода делами всего государства. В другом месте Флетчер говорит, что начальники четей делали распоряжения по всем делам, исполнение которых в местах, ими управляемых, возлагалось на них царской думой; эти слова как будто указывают на то, что каждая четь ведала в своих областях не все, но только некоторыя дела; значит, дела другого рода в тех же областях принадлежали уже ведомству другой чети. Вообще трудно составить себе не только по иностранным, но и по отечественным известиям ясное понятие об устройстве и ходе управления посредством приказов именно потому, что ведомства не были точно разграничены и определены по известным началам; оттого трудно и распределить их на какия-нибудь точно определенныя группы, отнести, наприм., одни приказы к дворцовому ведомству, другие к военному и т.д. Посольская четь, указывавшая своим названием на то, что мы теперь разумеем под министерством иностранных дел, вместе с тем ведала внутренния дела нескольких городов. Еще более было запутанности в приказной системе XVII века, когда она усложнилась, когда приказов было больше 40. Приказы переплетались между собою делами, однородныя дела ведались в нескольких приказах и, наоборот, в одном и том же приказе сосредоточивались разнородныя дела. Эта запутанность отчасти происходила от того порядка, в каком учреждались приказы; они явились не все вдруг, а возникали постепенно, один за другим: усложнялись дела известнаго рода, — и для них учреждался особый приказ: между тем дела не переставали ведаться и в тех приказах, к которым они прежде принадлежали. Так явились приказы: Стрелецкий, Иноземный, Рейтарский, которые не могли не перепутываться своими делами с Разрядным. Усложнились дела по устройству кружечных или питейных дворов, — и возникла Новая четверть; но кабацкое дело ведалось прежде в других приказах, к которым приписаны были какие-нибудь города и волости; дела по этой части остались в этих приказах и по учреждении Новой четверти, а к последней приписаны были кружечные дворы только Московской и некоторых других областей. Понятно, как много было условнаго и случайнаго в ходе приказнаго управления и как трудно было иногда решить, «кто под которым приказом в ведомости написан и судим», по выражению Котошихина. Дробность и неопределенность приказной системы подавала некоторым иностранцам повод думать, что в Московии столько же судов, сколько может быть дел, что в одном, напр., судили воров, в другом разбойников, в третьем мошенников.[159]
По описанию Флетчера, Разрядный приказ управлял делами, относящимися к войску, ведал земли и доходы на жалованье ратным людям, получавшим его; Поместный вел список поместий, розданных служилым людям, также выдавал и принимал на них всякия крепости; Казанский ведал дела царств Казанскаго и Астраханскаго с городами по Волге. Что ведал приказ Посольский, об этом Флетчер не говорит ни слова. Всеми этими приказами управляли при Флетчере думные дьяки. Управляющий Посольским приказом получал в год 100 рубл. жалованья, Разрядным столько же, Поместным — 500 рубл., Казанским — 150. Эти приказы принимали просьбы и дела всякаго рода, поступавшия в них из подведомственных областей, и докладывали об них царской думе, также посылали разныя распоряжения последней в подведомственныя области.
Для управления областями назначались царем известныя лица, по одному или по два в каждую область, которыя должны были во всех делах обращаться к управляющему той чети, в которой числилась известная область. На это указывают слова Поссевина, что наместники знают, к кому из сенаторов обращаться с донесениями, и что эти сенаторы от имени царя отвечают им, а сам царь никогда не пишет собственноручно никому, даже не подписывается под указами. Наместник отправлялся в назначенную ему область с одним или двумя дьяками, которые заведывали всеми приказными делами по управлению областью. Областные правители обязаны были выслушивать и решать все гражданския дела своих областей, впрочем, с предоставлением тяжущимся права апеллировать в царскую думу; в делах уголовных они имели право задержать, допросить и заключить в тюрьму преступника; но для окончательнаго решения должны были пересылать такия дела, уже изследованныя и правильно изложенныя, в Москву к управляющим четей для доклада думе. Наконец, наместники обязаны были в своих областях обнародовать (прокликать) законы и правительственныя распоряжения, взимать подати и налоги, собирать ратников и доставлять их на место. Областные правители и дьяки назначались по царскому указу, и чрез год (по Герберштейну, чрез полтора года) обыкновенно сменялись, за исключением некоторых, пользовавшихся особенной милостью у царя, для которых этот срок продолжался еще на год или на два. За свою службу наместники в конце XVI в. получали 100, другие 60 или 30 рублей жалованья. В их пользу шли пени, которыя они выжимали из бедных за какие-нибудь проступки, и другие доходы. Иногда наместнику вместе с городом отдавались и доходы с кружечнаго двора, который находился в этом городе. От простых наместников отличались наместники и воеводы 4-х пограничных городов: Смоленска, Пскова, Новгорода и Казани; их назначали из людей, пользовавшихся особенным доверием, по два в каждый город. Они имели особенное значение, больше обязанностей и исполнительную власть в делах уголовных. Поэтому они получали большее жалованье, одни 700, другие 400 рубл. в год.[160]
В таком виде представляют иностранцы устройство областного управления во второй половине XVI в. Более ранний путешественник говорит, что московский государь имел обыкновение ежегодно объезжать разныя области своих владений,[161] но неизвестно, с какой, собственно, целью совершались эти поездки, с целью ли объезда, т.е. осмотра областей, или на богомолье, или же наконец для прохлады: ибо таковы были цели всех государевых поездок. Москва управлялась особенным образом, именно состояла под прямым ведением царской думы, члены которой в известных судебных местах выслушивали все важныя дела городских жителей. Для обыкновенных дел, наприм., относительно построек, содержания улиц, определялись два дворянина или дьяка, которые составляли с подьячими присутственное место — Земский двор. Каждая часть города имела своего старосту, от котораго зависели сотские, а от последних десятские, каждому из которых поручался надзор за 10-ю домами.[162]
Одною из важнейших отраслей ведомства боярской думы, приказов и областных правителей было отправление правосудия. Судебная часть была тесно соединена с административной или, лучше сказать, вовсе не была отделена от нея; одни и те же органы ведали и ту, и другую. Потому на суд, как и на прочия отрасли управления, смотрели прежде всего как на статью кормления, дохода. Таков был издавна взгляд на этот предмет. Суд был не общественной должностью, а частным владением, делился на части, отдавался на откуп, как частная доходная статья. С развитием государства необ