Они встретились на смотровой площадке на Воробьевых горах. Сошлись, поздоровались, не подавая друг другу руки. Они выглядели очень странно. Одетый в дорогой костюм, сияющий начищенными ботинками, стриженый Григорий и Гера — в своих неизменных рваных джинсах неопределенного цвета, поцарапанных «гриндерах», футболке с изображением автомата Калашникова и сальными патлами до плеч. Сочетание, мягко говоря, странное.
— Что надо? — сурово начал Гера.
Осипов достал сигареты, вытащил одну, протянул пачку Блохину. Тот, не чинясь, вытащил три. Одну раскурил немедленно, вторую и третью уложил за уши. Выглядеть он стал — ну полный отпад. Но молодого революционера очень слабо волновало, что у него с внешностью.
— Надо устроить небольшой взрыв.
Гера удивленно вскинул брови:
— Ни фига себе! Вы что, профиль меняете? Переходите на международный терроризм?
— Это, извини, не твое дело. Твое дело — просто взорвать бомбу в то время и в том месте, где мы скажем.
Гера покачал головой:
— Блин, вы что-то совсем оборзели! Это же не просто так — взять и рвануть.
— Как раз так и придется, — отрезал Осипов. — Ну, да ты не переживай сильно. Этот взрыв — как раз по вашей части. Вы же все боретесь за равенство и смерть богатых?
— Ну! — насторожился Блохин.
Осипов сказал:
— Взрывать бомбу придется возле ювелирного магазина «Цезарь и Клеопатра».
Гера мгновенно оживился. Он алчными глазами пробуравил Осипова и спросил:
— А почему взрыв? Может, мы попробуем оттуда что-то уволочь?
Григорий хотел было возразить, но не стал.
А ведь так будет получше. Уж насколько хорошо сыграет роль отвлекающего маневра взрывное устройство, настолько будет лучше вот такая бездарная попытка ограбления. А в том, что попытка будет именно бездарной, он не сомневался, помня, насколько просто было сцапать Геру и его партизан в прошлый раз.
Сразу после разговора с Блохиным Осипов нашел Игоря.
— Кажется, ваш план со взрывом можно модернизировать.
— В смысле? Что следует понимать под модернизацией?
— Я тут немного поковырялся по старым связям. Короче, вместо взрыва будет фальшивая попытка ограбления.
Мотин вытаращил глаза. Осипов рассказал о Гере. Игорь грустно засмеялся:
— Вот так всегда — старые алчные негодяи используют молодых идеалистов. Их же там положат всех к чертовой матери!
— Судя по всему, так и будет, — невозмутимо ответил Осипов. — А ты что, намерен испытывать по этому поводу угрызения совести?
— Нисколько! — ответил Игорь. — Идиоты не должны засорять генофонд.
Коттедж горел. По двору метались перепуганные, вопящие люди в дорогой одежде, а между ними мельтешили фигуры в рванье, размахивающие дубинами, матерящиеся, готовые рвать это перепуганное стадо на куски. Время от времени так и случалось — кого-то сшибали с ног, начинали избивать, не обращая внимания на гнусавые вопли о пощаде.
Бомжам даже не пытались оказывать сопротивление. Это было нормально — люди, взобравшиеся на самую верхушку жизни, становятся тепличными растениями. Они забывают, что такое выживать. И сейчас за это пришлось платить.
Приехавшая милиция сгрудилась в воротах, не сразу разобравшись, кого ловить, а кого спасать. Наконец решительный капитан, руководивший людьми в серой форме, скомандовал:
— Всех строим! Потом разберемся, кто прав, кто виноват!
Прежде чем дать команду наступать, капитан поднес к губам мегафон и прокричал:
— Всем стоять!
Кое-кто остановился, но основная масса продолжала свое метание. Ну еще бы: попробуй вот так, с одного возгласа остановить апофеоз классовой ненависти, творившийся во дворе пылающего коттеджа. Да, это было именно столкновение двух разных полюсов общества. Одного — рафинированного, изнеженного, не привычного к драке и непосредственному контакту со своим врагом. Эти люди, хоть и не были паиньками, все-таки привыкли решать проблемы чужими руками. С другой стороны были те, для кого уже давно потеряло смысл слово «уют», кто умел и мог схватиться с противником хоть даже зубами, кто относился к жизни как к очень агрессивной среде.
Капитан взмахнул рукой, и началось усмирение.
Ментов приехало не то чтобы очень много. Пожалуй, будь тут все более организованно, их могли бы затоптать и разорвать. Но хаос сыграл на руку стражам порядка.
Опытным взглядом намечая себе цели, менты нападали, наносили удары, валили выбранную цель на землю, волокли к автобусу.
Одного из бомжей, слишком уж активно махавшего ножкой от стола, сшибли с ног втроем. Дубинки с глухим уханьем прошлись по дергающемуся телу. Бомж взвизгнул и затих. Ему не повезло — он оказался еще одним из тех, кого занесут на этом погроме в список погибших.
Мало-помалу побоище затихало. И как раз в этот момент к воротам подъехал джип «лексус», сопровождаемый двумя машинами с тонированными стеклами. Из джипа наружу выбрался высокий пожилой человек. Он был бледным какой-то нездоровой бледностью, лысая голова бугрилась выступами и вмятинами. Будто бы этот череп, прежде чем сделать вместилищем для мозгов, использовали как насадку к паровому молоту. Из-под тяжелых надбровных дуг смотрели блеклые от возраста глаза.
Это был Смотрящий.
Следом за ним из джипа выкатился толстячок с портфелем, а с переднего сиденья вылез молодой некрасивый дядька с восточным лицом, голова которого была обмотана платком. Этот платок личный охранник Смотрящего не снимал никогда.
Причина тому была давняя и жуткая. Когда Азиат тянул свой третий срок, он крепко повздорил с кодлой беспредельщиков, державших всю зону в страхе. И однажды ночью его выволокли из барака и неторопливо, со вкусом начали глумиться. Избили до такой степени, что он не мог пошевелиться. А потом — сняли скальп. И испугались того, что сделали. А испугавшись, бросили Азиата подыхать на морозе. Его спасло то, что еще один зэк проходил рядом.
Азиату пророчили смерть, но он выжил за счет своего здоровья и нечеловеческой злости, затаившейся в нем отныне.
Как раз к его выздоровлению в зону пришел Михаил Лопатин, назначенный туда воровским сходняком для пресечения беспредела. Лопатин немедленно нашел Азиата, и тот охотно принял предложение к сотрудничеству. И через месяц на зоне стало тихо. А начальство, соответствующим образом «подогретое», оформило четыре трупа как «погибших на производстве».
Впоследствии Михаил Лопатин по прозвищу Пират стал Смотрящим по Москве.
Покачав головой при виде того, что творилось во дворе, Пират пошел к воротам.
Его попытались было не пропустить — милицейский сержант загородил путь, сделал грозное лицо. Смотрящий коротко глянул ему в глаза, и мент стушевался, отступил. Смотрящий, Азиат и толстячок прошли внутрь ограды.
К ним подошел капитан, руководивший операцией.
— А вас кто пропустил? Покиньте территорию…
— Перестань, — отмахнулся Пират. — Не изображай из себя невесть кого.
— Блин! Здесь идет милицейская операция! А вы — посторонний.
Смотрящий улыбнулся уголком рта. От этой улыбочки капитан почувствовал мурашки по спине.
— Ничего. Я ненадолго.
И он отошел к забору, глядя на последние очаги побоища. Там менты добивали еще сопротивляющихся бомжей.
— Да вы кто такой? — возмутился было капитан. Толстячок моментально подбежал к нему, стал что-то нашептывать, показывая то на себя, то на Смотрящего. В конце концов, мент просто махнул рукой. И сказал только: — Тогда не путайтесь под ногами.
Толстячок замахал руками, как бы показывая, что никогда в жизни они не станут мешать доблестной милиции.
Мало-помалу людей стали выводить с территории. Пират провожал каждого пристальным взглядом. Он искал Гошу-Кунака. Это был единственный человек, чья судьба волновала Смотрящего.
Кунака не было. Пират хмыкнул и подошел к капитану.
— Это все люди? — спросил он.
— Нет, не все, — покачал головой капитан, — там еще внутри подстреленные лежат. Они жутко обгорели.
— Много погибших?
— Порядочно. А что, вы кого-то ищете?
— Ищу… — Пират еще раз посмотрел на коттедж и сделал жест своим спутникам. Через полминуты джип и сопровождающие машины отчалили. Капитан проводил их взглядом и выругался. Он мечтал о том, что когда-то будет и такое время, в которое он станет не марионеткой, а человеком значимым. И тогда, возможно, не станет таких наглецов, как этот лысый.
Пират между тем курил сигарету, глядя в окно машины. «Лексус» несся по направлению к Москве, сопровождающие машины темнели в зеркале заднего вида.
— Думаешь, Кунак погиб? — спросил Азиат.
— Не знаю. Скорее всего, — ответил Смотрящий. — Нечисто что-то с этим катраном. Ни с того ни с сего — какие-то бомжи, чуть ли не революция… Ох, не бывает такого без причины!
Азиат понимающе кивнул головой:
— Мне тоже так кажется. Значит, кто-то хочет нам проблем.
— И почему-то я думаю на этого фраера — Романова. Мы ему на мозоль наступили, его дойную коровку замочили. Теперь он злится. И мог такую свинью нам подложить.
— Что будем делать?
Пират некоторое время помолчал.
— Гоша был нужным человеком. Непросто будет найти ему замену. С ним вместе умерли некоторые полезные связи. За такого человека надо ответить.
— А если это не Романов?
— Романов или нет — мы не знаем. Зато знаем, что этого лоха надо наказать, — твердо сказал Пират.
Он и вправду был вором старой закалки. Странно, но человек, имевший за плечами двадцать лет тюрьмы, свято верил в то, что в преступном мире нужно жить по своим законам, имеющим силу канонов. Впрочем, не исключено, что именно эта уверенность сделала его тем, кто он есть. В конце концов, идеализм в сочетании с жестокостью и интеллектом — тоже неплохой путь к власти.
То, что именно Лопатин стал Смотрящим, очень многим не нравилось. В первую очередь именно потому, что тот до сих пор жил по понятиям. И не видел компромиссов, на которые то и дело шли другие. Сам Пират то