Я отошел на пару шагов, повернул к нему стул. Сел, положив на колени Иглу Тракля.
— Как вы меня нашли? — спросил я.
Он усмехнулся.
— Не ожидал от тебя такого простого вопроса. Ты работал на Анахате. Только слепой мог не заметить выплеск энергии четвертого уровня.
— На чем работал?
— Ты даже этого не знаешь? Анахата — чакра сердца.
— Никогда не увлекался йогой, — сказал я.
Действительно не увлекался, хотя кажется, испробовал все. Йога казалась мне чем-то типа руководства по оздоровлению, а эту роль прекрасно выполняли биомодераторы. Я более склонен верить технике, чем восточным учениям.
— Кто он тебе? — спросил он. — Мужик, которого ты штопал?
— Не важно.
Видимо я поморщился или как-то иначе выдал свое отношение к Герману.
Самуэль усмехнулся.
— Значит, враг. Ну, тогда мы нарвались. Впрочем, и так ясно.
— Что ясно?
Он закрылся, замкнулся в себе, улыбка осталась на губах безжизненной гримасой.
— Этого я не скажу. Не бойся, объяснят.
И я понял, что добровольно он больше ничего не скажет. Попробовал дотянуться до его сознания — стенка. Ну, еще бы!
Он почувствовал и усмехнулся.
Хрустальная гора
Я знаю несколько способов заставить человека говорить, хотя от их применения с души воротит. Проше всего применить биопрограммер. Перепрограммирование биомодераторов может вызвать любую боль. В том числе иллюзорную. Вытерпеть ее невозможно. Ущерба для организма — никакого. Последнее — великое оправдание для того, кто допрашивает. Но биопрограммера у меня нет.
Есть способ более изуверский и не менее эффективный. Игла Тракля вполне подойдет.
— Сними сапоги, — приказал я.
Он посмотрел недоуменно. Значит, нет у тебя военного опыта. Впрочем, и мне не приходилось применять это на практике. Слава Богу!
— Давай! Давай! — прикрикнул я, помахивая аннигилятором.
С души воротит уже сейчас. Видимо, он заметил мою тщательно скрываемую неуверенность и не торопится.
— Ты хочешь, чтобы я их сжег? — спросил я.
Луч аннигилятора скользнул по голенищу. На самой малой мощности Иглой Тракля можно нарезать хлеб тонкими ломтиками, причем сразу поджаренными.
Черная кожа исчезла, будто испарилась, он взвыл от ожога.
— Ну?
— Сейчас! Сейчас!
Он остался босиком, в одних носках.
— Что ты собираешься делать?
— Носки тоже, — сказал я.
— Тогда развяжи, — усмехнулся он.
— Обойдешься. Это вполне можно сделать без помощи рук.
Я посмеялся над парой неудачных попыток, но задача и впрямь оказалась выполнимой.
— Ну, теперь что? — спросил он.
— А теперь я буду отстреливать у тебя по одному пальцу, пока ты не скажешь все. Еще ни один человек этого не выдерживал.
Он хмыкнул.
— Два часа назад ты лечил здесь своего врага. И ты считаешь, что после этого я поверю, что ты будешь отстреливать мне пальцы?
— Герман мне не враг, — сказал я. — Он друг моего отца.
Он поморщился.
— Кого ты хочешь обмануть?
Я не ответил. Направил тонкий ствол аннигилятора ему на мизинец, тщательно прицелился.
— Знаешь, — сказал я. — Ведь ущерб для организма минимальный. Без одного пальца на ноге вполне можно жить, а до второго мы вряд ли дойдем.
Но его и так понесло:
— Ты не умеешь врать! — он изо всех сил старался выглядеть спокойным, но я чувствовал, что он сейчас скажет лишнее, сам того, не желая. — Не можешь ты врать! Ты инициирован цертисом. У тебя верхние каналы пробиты! — я слушал, всего лишь не перебивая. — Никто не может работать на восьмом уровне без инициации.
— На восьмом уровне, значит? — задумчиво повторяю я. — Что же вы избегаете инициации?
Он снова закрылся, молчит.
— Я жду!
Выполнять угрозу крайне не хочется. На каком-то глубинном уровне не хочется, словно кто-то держит руку и не дает спустить курок.
— Вот! Вот! — усмехнулся он. — Связавшись с цертисом, ты обрел силу, но утратил свободу.
И я жму на спусковой крючок, почти через боль, ломая себя, скручивая в дугу. Аннигиляционный заряд активизируется на его мизинце. Дымится и испаряется кровь. Он кричит.
— Вот так! — говорю. — Я свободен!
И чувствую себя гаже некуда.
— Сволочь! — с трудом говорит он, и конец слова теряется и обращается в стон.
По его телу проходит дрожь. Дрожат руки. Он откидывается назад, запрокидывает голову.
Хрипит:
— Сволочь! Сволочь!
Я вскакиваю с места, еще не понимая, что происходит. Его окружает красное сияние, по которому идут алые волны, и веревка начинает дымиться. Тело бьется в конвульсиях в такт этим волнам.
Аннигилятор падает на стул, я поднимаю руки над своим врагом и вызываю зеленое пламя. Я не осознаю, что делаю, это почти на уровне инстинкта. Но зеленое сияние разгорается чудовищно медленно, я уже понимаю, что не успею.
Его тело вздрагивает в последний раз, веревки вспыхивают и осыпаются пеплом. На миг я пугаюсь, что он освободится, что это хорошо продуманный спектакль, манифестация силы с одной целью — вырваться, но его тело вспыхивает вслед за веревками.
Белый огонь. Он исчезает, словно от выстрела аннигилятора. Только пепел и обугленное кресло.
Минуту я стою над тем, что не заслуживает даже имени останков. «Ты сгоришь за год…» Эта фраза Германа — первое, что вспоминается. Неужели так буквально? Или это просто попытка самооправдания, попытка объяснить убийство последствиями Т-синдрома. Даже не знаю, сколько времени он болел. Что, если значительно меньше года?
Но аннигилятор не мог его убить. Слабенький направленный заряд. Это же не цепная реакция. Сколько антивещества образовалось в зоне выстрела — столько и вещества будет уничтожено и обратится в поток излучения. Не больше и не меньше.
Может быть следствие радиации. Гамма-кванты. Могут они инициировать процесс? Черт его знает! Я, кстати, тоже схватил дозу. Игла Тракля — не оружие для ближнего боя.
Энергия восьмого уровня… Я вдруг понимаю смысл фразы. Если они выследили меня по применению энергии четвертого уровня — восьмой для них, как прожектор. Значит, уже знают. Значит, будут здесь. Вопрос, насколько быстро.
В любом случае надо убираться.
Я выскочил из дома, попутно стараясь выйти на астральный план и понять, не спешат ли сюда гравипланы Преображенных.
Спешат. Но пока далеко.
Я метнулся к красному гравиплану Алисы. Коснулся двери. Ближняя связь работает и давно.
Изящная машина поднялась в воздух и тут же заскользила в метре над шоссе, едва преодолев забор. Я затормозил возле Юли с Артуром и распахнул дверь.
— Залезайте! Быстро!
Они нырнули в машину.
— Что там случилось? — тут же спросила она.
— Не время! Надо уходить.
Мы поднялись очень высоко для гравиплана, километра три, и, против всех правил, выключили сигнальные огни. Теперь я уверен, что с машин теосов нас не заметят.
Они проплыли далеко внизу: дюжина маленьких огоньков. А впереди миллионами огней засиял Версай-нуво. Эти огни успокаивали: хоть энергосистема в порядке. Есть надежда, что полностью восстановится связь. Но Сеть вряд ли останется прежней. Не упустят они случая взять ее под контроль!
В небе сиял тонкий серп Эвтерпы — первой тессианской луны. А на востоке встала желто-красная половинка второй — маленькой Эрато, и за ней спешила третья: большая и почти полная Каллиопа. Я подумал о романтических первооткрывателях Тессы, назвавших луны именами муз поэзии. Планета хранит им верность: по-прежнему утонченная, богемная и вольнолюбивая. По крайней мере, была такой до вчерашнего вечера. О Боже! Сколько же случилось за эти несколько часов!
— Даня, что там было? — наконец, не вытерпела моя спутница.
Я рассказал, не особенно вдаваясь в подробности. Без теосов и попытки попрактиковаться в работе палача. Но с энергетическим поединком. Она все равно видела, как я заживлял раны Германа.
— Юля, ты никогда не увлекалась йогой? — спросил я.
— Увлекалась.
Это было неожиданно. Ей бы больше подошла стрельба по движущимся мишеням.
— Раскладку по чакрам знаешь?
— Конечно.
— Что такое Анахата?
— Четвертая чакра. Чакра сердца. Зеленая энергия. Точно! Как я сразу не догадалась? Это же чакра целителей.
— Юль, скинь мне раскладку.
Она коснулась моей руки. Глобальная Сеть еще не работает, даже в рамках планеты, и мы воспользовались ближней связью. В память моего перстня перетекла информация, и перед глазами возникла картинка: человек сидящий в позе лотоса и семь разноцветных цветков вдоль позвоночника — семь чакр. Как же все ладно укладывается в эту картинку! Пожалуй, кроме одного…
— Юлия, что такое энергия восьмого уровня?
— Белая энергия. Что-то очень крутое. Чуть ли не уровень бодхисатвы.
Я задумался. Не о собственной предполагаемой крутизне, скорее о том, что делать дальше.
— Юля, у тебя есть какое-нибудь место, где можно укрыться? — спросил я.
— Есть. Но не сейчас. У меня тоже есть долг. Я должна собрать экипаж «Вийона».
Я покосился на Артура. Мальчишке явно рано в этом участвовать.
Но вслух сказал:
— Два часа ночи. Не время для поисков.
Она поняла. Покусала губы, но кивнула:
— Поворачиваем.
Мы повернули на восток и начали снижение.
— Ты был когда-нибудь на Хрустальной Горе? — спросила Юля.
— Нет.
— Тогда смотри!
Каллиопа плыла к зениту, заливая все молочно-белым светом. Там впереди, на склоне холма сияло нечто, больше всего напоминающее кристаллы аметиста. Небоскребы, связанные мостами, широкие посадочные площадки, словно хрустальные блюда, приклеенные к зданиям на разной высоте, и парковые деревья на мостах, площадках и широких террасах. Ожившая легенда о висячих садах Семирамиды.
Мы зависли над одной из площадок. Ее поверхность под нами заколебалась и исчезла, пропуская нас в ангар.
Публика здесь явно не бедная: гравипланов много и хороших, ничуть не хуже машины Алисы Штефански. Есть и прокатные машины, штук пять прозрачных элипсоидов, но и те новые и не заезженные.