— Не все.
Она вопросительно взглянула на меня.
Я улыбнулся.
— Когда будет шестой приступ, свяжитесь со мной.
— У тебя есть средство?
— Не уверен, но стоит попробовать.
— Хорошо, — кивнула она.
— Как думаешь, кто расправился с Вовой? — спросила она, когда мы спускались по лестнице.
У Владимира Страдина была одна опасная слабость, которая, в конце концов, и стоила ему жизни. Император был неравнодушен к любви народной, что выражалось в многочисленных популистских встречах с теми или иными слоями населения. Пока я пытался справиться с флотом метаморфов, дядя Вова естественным образом поехал на фирму «Астралис», занимающуюся строительством военных кораблей, поднимать дух коллектива. Вместо этого на него кто-то поднял биопрограммер. Дело было в высоком цехе, где строился новый линкор. Стреляли откуда-то сверху. Охрана, недостаточно знакомая с тайными закоулками завода, не успела среагировать. Император умер мгновенно. Убийцу так и не нашли. Пока.
— Следствие началось. Версий много. Основная — месть Огненного Братства. Но я бы не стал на этом замыкаться, у Владимира Юрьевича и без того было достаточно врагов.
— Это понятно, а сам на кого думаешь?
Я пожал плечами.
— На сто процентов я уверен только в том, что это не я.
В палату Хазаровского я явился в шитом золотом белом камзоле, белых перчатках и с белой тростью. Не то, чтобы я вознамерился изобразить ангела, но встреча, которую я намереваюсь ему устроить, право, того стоит.
— Как вы себя чувствуете, Леонид Аркадьевич?
Он бледен, но это, пожалуй, ему идет. Как доброму вору.
— Превосходно! Спасибо вам.
Я кивнул.
— В таком случае жду вас в гравиплане. Собирайтесь. У вас есть придворное платье?
Я вспомнил эпизод из «Лунь-юй», когда Конфуций, будучи больным, встречает императора лежа в постели, но облаченный в подобающие одежды. Хазаровский встретил меня в халате, который по цене вполне мог соперничать с иными придворными нарядами.
— Найду, — сказал он.
Он заставил меня ждать почти четверть часа, зато рассыпался в извинениях, так что я гадал, чем объясняется этот сеанс самобичевания: пребыванием в Психологическом Центре или моим положением фактического императора. На Хазаровском черный камзол с серебром. Идея поработать моим негативом показалось мне сомнительной.
— Мы не на исповедь в церковь и не на похороны, — заметил я.
— Мне есть, что хоронить, — сказал Хазаровский.
— Об этом и поговорим.
Мы сели в красный императорский гравиплан, огромный, сияющий, с помещением для охраны и фениксом на борту. И я задал пункт назначения.
Машина плавно поднялась вверх, и под нами замелькали улицы города.
— Мне известно о завещании императрицы, — начал я.
Он кивнул, помолчал, и все же ответил на незаданный вопрос.
— Сейчас это невозможно, — сказал он. — После тюрьмы и попытки самоубийства — исключено. Народ не примет.
— Это было покушение на убийство, — заметил я.
— Неважно, чем это являлось на самом деле, важно, как это выглядело. У вас самоубийство традиционно считается проявлением слабости, хотя это далеко не всегда так. У Наполеона было две попытки самоубийства.
Я отметил это «у вас». Значит, «У вас» на Кратосе, а «у нас» на Тессе.
— Успеете еще в ванну с розовыми лепестками, — усмехнулся я. — Есть Малое Кольцо.
— Благодарю вас, но не сейчас. По тем же причинам. Так что мне есть, что хоронить. Я не собираюсь против вас интриговать, не беспокойтесь. Вы спасли мне жизнь, а я не настолько бесчестный человек, чтобы забыть об этом.
— Будем надеяться, — сказал я.
Мы приземлились у ворот особняка экс-императрицы.
— Идите, — кивнул я Хазаровскому. — Вас ждут.
Он посмотрел на меня с некоторым недоверием, но послушался и вошел в ворота.
На обратной дороге я думал о цене слова Хазаровского. Говорили, что она не очень велика. Впрочем, говорили с подачи Страдина.
Я бы остался, чтобы дождаться, чем кончится разговор, но это слишком не соответствовало моему статусу, так что пришлось поднять машину и лететь в резиденцию.
Императрица связалась со мной сама.
— Он очень изменился, — задумчиво проговорила она. — Делай так, как он сказал.
В тот же день я надел императорское кольцо, уже официально, но пока без фанфар и торжественной инаугурации.
Утром, глядя на себя в зеркало, я заметил, что мои черты плывут, как на картинах импрессионистов или у Михаэля. Судя по всему, это говорит о новой стадии Т-синдрома, возможно, последней стадии.
Никакого средства метаморфы пока не дали, обещали построить на Ихтусе некую установку. Я не возражаю, хотя и сомневаюсь в ее назначении. Велел СБК держать все под контролем.
Зато дали код программы-возбудителя. Ее почти мгновенно отловили в Сети и подвергли повсеместному уничтожению, сохранив только в закрытой базе СБК. Честно говоря, я сомневаюсь, что такая чистка поможет. Если Михаэль не лгал, когда говорил, что носителями вируса являются сто процентов населения империи, то это бесполезно.
Поиском средства против Т-синдрома теперь занимается исследовательский отдел СБК и несколько научных институтов. Я уже не мечтаю о выздоровлении — мне бы хоть замедлить течение болезни.
Речь идет не только о безопасности Кратоса, если болезнь не удастся остановить погибнет вся цивилизация, которую традиционно принято называть европейской. Планеты Империи заселят махдийцы. Уж не они ли запустили в Сеть код? Среди арабов встречаются умные головы. Код чрезвычайно сложен. По отзывам специалистов, такое мог создать только поистине гениальный и крайне извращенный ум.
У меня есть еще одно неотложное дело: убрать с предсердия подарочек Страдина. Исследования микроаннигилятора Анатоля ничего не дали: очевидно, что это жучок, работающий в режиме допросного кольца, но других функций пока не обнаружено. Меня убеждают, что это пустышка. Вполне в духе Страдина, очень экономично: эксплуатация надписи «Осторожно, злая собака» всегда дешевле содержания настоящей собаки.
Утро выдалось пасмурным и холодным, по небу летят серые клочья облаков, накрапывает дождь. И многогранник СБК выглядит таким же серым как небо. Операция будет здесь.
Почему-то я волнуюсь.
Руководителем СБК я назначил Германа, и вчера он принял дела, так что за отношение ко мне сотрудников ведомства я более или менее спокоен. Я, конечно, не настолько свой человек, как Страдин, но особенно не любить меня у СБК причин нет.
Мы снижаемся, и меня вызывает Герман.
— Государь, остановитесь!
— Еще не государь, — замечаю я. — В чем дело, Герман Маркович?
— Ваш микроаннигилятор настоящий. При попытке извлечения он сработает.
— Ерунда! Я проверял. Пока у всех была пустышка. Обыкновенный жучок.
Мы приземляемся. Охранник открывает дверь левой рукой. Я шагаю на темно-серый искусственный камень посадочной площадки.
— Было три настоящих, — говорит Герман. — У тебя и двух военных пилотов, которые командовали кораблями. Остальные, да, пустышки. Это очень дорогая технология.
— Герман, ты у себя?
— Да, поднимайтесь.
— Вызови мне того, кто занимался микроаннигиляторами.
— Уже.
Кабинет Германа в верхней части многогранника, так что прозрачные стены наклонены под острым углом к полу. Я сел в серое кресло рядом со столом руководителя ведомства, напротив меня вытянулся во фрунт специалист по микроаннигиляторам. Зовут Антон Лиснянский. Я внимательно изучаю его лицо, прежде чем начать разговор. Антон больше похож на ученого, чем на службиста, глаза умные, но не холодные, и некоторый беспорядок в одежде: пара пуговиц на камзоле расстегнута, и волосы выбиваются из косы. Он испуган. Интересно, что ему наговорил Герман?
Я улыбнулся. С этим типом людей мне всегда было легче устанавливать контакт, чем со службистами.
— Господин Лиснянский, есть какой-нибудь способ заставить микроаннигилятор не сработать? — спросил я.
— Можно попробовать заблокировать сигнал. Но это ненадежно.
— Насколько ненадежно?
— Вероятность успеха процентов пятьдесят. Этот вид оружия Тракля еще недостаточно изучен.
Герман умоляюще смотрит на меня: «Это слишком рискованно!» Да, конечно, СБК очень хочется иметь полностью подконтрольного императора.
По позвоночнику течет тепло, пальцы окружает темно-синее сияние. Больше незачем скрываться, все знают, кто я. Антон и Герман, оба смотрят на меня во все глаза. Работаю с Аджной, изучаю вероятности.
— Кто еще может сделать эту операцию? — наконец спрашиваю я.
Антон отвечает не сразу, в этом состоянии мой голос звучит странно, возможно ему кажется, что он звучит только в его голове.
— Смените хирурга, — говорю я.
Первым опомнился Герман.
— Это лучший хирург госпиталя СБК.
Я игнорирую.
— Антон, вы можете порекомендовать другого?
— Да.
— Вызывайте!
Госпиталь в средней части многогранника. Я спускаюсь на лифте, и сам подхожу к дверям операционной. Охрана следует за мной.
То, что мне предстоит, напоминает жертвоприношение у древних ацтеков: раскрыть грудь и вынуть сердце. Правда последнее останется в моей груди, надо только удалить микроскопическую бусину на предсердии.
Хирургия в наше время почти экзотическая профессия, и хирург — нечто вроде спасателя в чрезвычайных ситуациях. Все могут биомодераторы. Почти…
Мне даже собираются делать общий наркоз, что уж совсем редкость.
— Так спокойнее, — говорит рекомендованный Антоном хирург.
Вокруг меня — синее свечение. Я смотрю на врача и изучаю вероятности.
Он опускает глаза.
— Простите, мне еще не приходилось оперировать теоса.
Я кивнул.
— Если все пройдет нормально, я отблагодарю и вас, и господина Лиснянского. Не скажу, что сделаю все, что ни попросите, но в разумных пределах — да.
Он бледен, у него дрожат руки, и мой голос звучит, словно из иной реальности.
Я смотрю вероятности, видения будущего сменяются как в калейдоскопе.