— Успокойся, Анри, ты здесь не при чем, — сказал Ройтман.
Если что-нибудь случится с Евгением Львовичем, для меня будет удар. Думаю, это часть методики.
После освобождения я был обязан посещать его раз в три месяца, и он принимал всегда дома, наверное, щадя меня. Эти беседы были удовольствием. И сейчас меня колбасит от места, а не от ожидания встречи. Исходя из их профессиональной этики, Ройтман не имеет права меня не принять. Если я связался с ним не по расписанию — значит проблемы, обязан принять немедленно, хоть в Центре.
В коридоре послышались шаги. И я осознал, что сижу на полу рядом с дверью с литерой «F». Евгений Львович подошел ко мне, улыбнулся:
— Так и знал, что ты здесь.
Подал руку.
— Поднимайся. Извини, что затащил тебя в это место, иначе не мог, у меня дежурство.
— Все в порядке, — сказал я.
Мы идем по полутемному коридору, мимо дверей, помеченных буквами, к началу алфавита.
— Что случилось? — спрашивает он.
Я начинаю рассказывать.
Перед нами отъезжает дверь с литерой «А», и мы оказываемся в шлюзе.
— Ох! — говорит Евгений Львович. — Ну, мы же договорились книги писать.
В первые месяцы после освобождения я действительно просиживал над «Историей Тессы», которую начал еще в Центре, и был безмерно рад устройству связи и доступу к архивам.
Я развел руками.
— Не смог.
Перед нами открылась вторая дверь, мы шагнули в коридор блока «А» и подошли к двери с надписью «А3». Ройтман открыл, и мы вошли внутрь.
— До меня хорошие слухи доходили, — заметил он. — Я считал, что император тобой доволен.
— Публично похвалил, приватно к вам отправил.
— Молодец, очень психологически грамотно. Сказал насколько?
— Сказал, что вы мой лечащий врач, вам виднее.
Ройтман прищурился, от глаз разбежались насмешливые морщинки.
— Так и сказал «лечащий врач»?
Я кивнул.
— Да, это большой прогресс. Нам понадобилось три десятка лет, чтобы доказать Анастасии Павловне тот очевидный факт, что, если больной не безнадежен, эвтаназия не имеет никакого смысла. Видно что-то сдвинулось в мире, если прояснение в мозгах наступает даже у императоров.
Я улыбнулся.
Кабинет Евгения Львовича почти такой же, как в блоке «F», но присутствуют и некоторые вольности: кресла вместо прикрученных к полу жестких стульев, пара цветов в пластиковых горшках и бонсай на пластиковом же подносе.
— Садись, — сказал он. — Почему же ты не предупредил императора?
— Он бы мне не позволил осуществить этот маневр. Данин мне не доверял, это было видно. Я просто хотел завоевать доверие.
— Угу! Ва-банк, пан или пропал, и победителей не судят! Понятно. Ты ему это объяснил?
— Ну-у…
— И что сказал?
— Пообещал впредь щадить нежные императорские нервы.
— Очень остроумно, — угрюмо сказал Ройтман. — А извиниться ума не хватило?
— Он обещал мне прощение и не дал его.
— Анри, о прощении вообще не заикайся. На это уйдут годы. То, что ты на свободе да еще командуешь флотом — просто блестяще. Девять лет назад, мы, помниться, провожали тебя в комнату для эвтаназий.
— Да, я помню, но я стал другим человеком.
— Мы тебя сделали другим человеком, Анри. Но родственники твоих жертв еще живы, и для них ты прежний. Ты — убийца дорогих им людей. И пока они живы, ни один император тебя не простит. Смирись с этим. И радуйся тому, чем обладаешь, это очень много.
Давно Ройтман не говорил со мной так жестко.
— Все? Вопрос исчерпан? — спросил он.
— Да.
— По поводу остального. Ну, что я могу сказать? Это не девиация, это акцентуация личности. Мы о ней знали, но не трогали. Необходимости в лечении нет. Но если собираешься служить — будет мешать. Можно слегка подкорректировать.
— Я сам справлюсь?
— Думаю, да. Если хочешь заняться закаливанием воли и упражнениями в смирении. Можно и бросить пить самостоятельно и с кокаина слезть. Только большинство людей в этом случае обращаются к врачу. Знаешь, сейчас новая профессия появилась: «дизайнер личности». Приходит к такому дизайнеру человек и говорит: «Мне в моем характере не нравится то-то и то-то, подкорректируйте, пожалуйста». Но то, как они это делают: чистой воды кустарщина. Если после эпидемии еще кто-нибудь выживет — открою частную практику и покажу им, как надо работать. Так что пользуйся моментом, пока бесплатно.
Я улыбнулся.
— Вообще-то я при деньгах.
Ройтман засмеялся и замахал руками.
— Да Бог с тобою! У тебя неограниченный кредит.
— Спасибо. И сколько это займет времени?
— Значит так. Корректировка будет очень легкая. Я не собираюсь лишать тебя склонности к самостоятельным действиям и резкости суждений. Но прежде, чем заниматься самоуправством и дерзить императору — подумаешь. Устраивает?
— Ну, в общем да. Честно говоря, мне бы хотелось отчитаться перед Даниным.
— Он порадуется уже тому, что ты досюда дошел. Это исключительно для тебя, чтобы впредь не возникало проблем из-за того, что выеденного яйца не стоит.
Я кивнул.
— Тогда трое суток. Найдешь?
— Найду.
— Здесь половина комнат как всегда пустует. Так что пошли. Переночуешь здесь.
Мы вышли в коридор.
— Вниз по лестнице и направо — столовая, — сказал Евгений Львович. — Завтрак в девять утра.
Открыл дверь камеры соседней с кабинетом. Она почти такая же, как была у меня в блоке «F». Мне стало не по себе.
— Я запирать не буду, естественно, — улыбнулся Ройтман. — Остальные комнаты запираются с восьми вечера до восьми утра. Так что ночами гулять здесь не принято. Но ко мне заходи, чаю попьем.
— А что днем здесь можно ходить по всему блоку? — поразился я.
— Конечно. Это же блок «А», а не «F».
— Курорт, — сказал я.
— Для местного избалованного населения и это не курорт. Ну, все, спокойной ночи.
Утро я провел в приятной компании трех психологов блока «А3», завтракая с ними за одним столом в общем обеденном зале.
Тогда меня вызвал Данин.
— Анри, вы где?
— Как где, государь? У Евгения Львовича.
— У Ройтмана?
— Да, Психологический Центр, блок «А3», ем тюремную яичницу.
— Приятного аппетита. Что он вам прописал?
— Коррекцию акцентуации личности.
— Угу. И сколько это займет?
— Трое суток.
— По-божески. На четвертые вы мне нужны на орбите.
— Да, государь.
Я изложил Ройтману содержание разговора.
— Делаешь успехи, — сказал он. — Ни одной дерзости за минуту.
Даниил Андреевич ДанинПрощание
Утром со мной связался Герман.
— Государь, мы нашли убийцу Страдина.
— Допросили? Это точно он?
— Да, без сомнения. Но, похоже, у него проблемы с психическим здоровьем. Он говорит очень странные вещи.
— Покажите специалистам. Материалы допросов — мне.
— Да, конечно.
— Кто он?
— Из нашего ведомства. Эдуард Ветлицкий. Недавно уволен.
— Почему?
— По Делу Хазаровского. Это его человек. Личный шпион в СБК.
— Покушение на меня тоже его рук дело?
— Видимо нет.
— Хорошо, спасибо, работайте.
Материалы допросов пришли ко мне на перстень через десять минут. Признаться, они удивили меня куда меньше, чем Германа Марковича.
В особняке Анастасии Павловны окна плотно закрыты, работают кондиционеры. На улице душно и влажно, близится сезон ураганов.
Против обыкновения она встречает меня в дверях.
— Как ты вовремя, Даня! Я и сама хотела тебя позвать. Ты сегодня вечером не занят?
— Не фатально занят, — говорю я.
Она кивнула.
— Я ухожу в храм.
Это должно было случиться, это неумолимо приближалось, но все равно, как гром среди ясного неба. Я уже не могу говорить о том, зачем пришел сюда.
— Я и так задержалась, — сказала она. — Пора было уже на прошлой неделе. Я ждала только тебя. Ну, ты меня проводишь?
— Анастасия Павловна, вы уверены, что храм необходим?
— Прости старухе ее легковерие. Я боюсь исчезнуть. Религия метаморфов дает надежду. Даня, ты уже понял, что у нас новая религия?
— Да. Теосизм-метаморфизм, — я усмехнулся. — Вы же говорили, что храм убивает то существо, которое рождается в нас.
— Может быть и так, это мое предположение. Возможно, этого монстра стоит убить. А вдруг храм выпускает его на свободу?
— И где они?
— Тебе не кажется, что на планете многовато цертисов?
— Кажется. На Дарте еще больше.
— Вот именно, — заметила она.
Я вспомнил о детях Дарта, которым в образе цертисов являлись их родители. Впрочем, в прежние времена детям являлась и богоматерь.
— У метаморфов есть представление о трех преображениях, — сказала императрица. — Первое то, что мы называем заражением Т-синдромом и его ранними проявлениями: сила, могущество, способность подчинять людей и иногда дар предвидения. Это открытие низших чакр. Второе преображение — открытие высших чакр. Для этого нужен либо цертис, либо обмен кровью в храме с тем, у кого верхние чакры уже открыты. Есть люди, способные сами пройти второе преображение, но это редкость. Если второго преображения не произошло, то Т-синдром оканчивается исчезновением. Третье преображение происходит в храме, и оно же называется уходом. Человек становится цертисом. Так они говорят.
— Вы в это верите, Анастасия Павловна?
— Мне хотелось бы верить.
— А что будет, если не пойти в храм? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Не знаю. Боюсь, что никто не знает. Даня, я думаю, ты уйдешь не сразу после меня. У тебя еще будет время… Если все случится так, как они говорят, я приду к тебе. Тогда обещай мне, что ты дашь людям выбор. Пусть любой, кто захочет уйти, сможет ввести себе код, чтобы начать преображение, стар он или просто устал и более не видит смысла жить человеком. Пусть станет цертисом.
— Хорошо, обещаю, — сказал я.
По договору с метаморфами я должен был освободить арестованных членов Огненного Братства и открыть храм в Кириополе. Первое условие я выполнил сразу, со вторым медлил до зимы. Но все же открыл: храма на Ихтусе катастрофически не хватало. Так что теперь нет необходимости лететь в пустыню.