Очевидно, что Тессу постигла судьба Дарта, но что это за судьба? И вроде бы ничего не изменилось. Тихо шумит ночной лес. Резковато пахнет местной сосной. Даже небо утратило красноватый оттенок. Видны звезды, яркие, чистые глаза небес. Только я знаю, что небо слепо.
– Кажется, связь восстанавливается, – говорит Юля.
Я прислушиваюсь к своим биомодераторам. Да, слабый-слабый ответ.
Вдоль шоссе вспыхивают фонари: сначала слабым сиреневым светом, затем разгораясь до привычного солнечного спектра. И тут только я понимаю, что мы ехали в полной тьме, и что это ненормально. Не такая уж глубинка здесь, чтобы не освещать дороги.
Мы свернули к городку Юлии. На указателе ярко освещенная надпись: «Шенье». Я подумал, что не стоило давать населенному пункту имя поэта, который так плохо кончил.
Беспокойство я почувствовал метров за двести до дома.
Юля тоже уменьшила скорость.
– Там что-то случилось, – сказала она.
– Давай сойдем с дороги.
Мы свернули на обочину, положили велосипеды и отступили в тень. Артур удивленно посматривает то на маму, то на меня, но не возражает. Интересно, это передается по наследству? И что «это»? Т-синдром? Смертельная болезнь, сжигающая человека за год? Или возможность хоть на короткое время встать над собой, быть больше чем просто человеком. И что у Юли? Она видит ближайшее будущее, чувствует опасность, но, может быть, это еще не болезнь? Дай бог!
Под ногами смялась упругая тессианская трава, в канаве – кустарник с белыми мелкими цветами. Аромат, похожий на жасминовый, мешается с запахом хвои. И что-то почти неуловимое в воздухе, непередаваемое, но неприятное.
Я вызываю фиолетовое свечение, и дом словно надвигается на меня.
Ворота не заперты, одна створка качается под ветром. А потом – стенка. Я понимаю фразу «планета закрыта». Дом закрыт.
– Юля, я не могу там ничего увидеть. Возможно, нас ждут, и не те, кого мы там оставили.
– Засада? – спрашивает Юля.
Артур заинтересованно смотрит на меня.
– Я пойду один, – говорю я. – Вы только помешаете.
– Это я помешаю? – возмущается юноша.
– Ты должен охранять мать. Здесь тоже небезопасно.
Юля закусила губу. Профессиональной контрабандистке не по душе пассивная роль, но сын важнее. Это она будет его охранять.
– Ладно, иди, – сказала Юля. – Проверь связь.
На близком расстоянии есть слабый сигнал, с выходом в глобальную Сеть по-прежнему глухо, к тому же я уверен, что в доме не будет вообще никакого сигнала.
Снова захожу в ворота, теперь в реале. В метре за ними связь исчезает. Заставляю жар течь по позвоночнику, сияние возле пальцев усиливается, приобретает сине-серебристый оттенок. На астральном плане дом заполнен густым серым туманом – ничего невозможно рассмотреть.
Поднимаюсь по ступеням, открываю дверь в дом – не заперто. Позаимствованный у Германа аннигилятор держу наготове. Нащупываю выключатель: щелчок – загорается свет. В прихожей – следы разгрома: разбросанная обувь, обожженные обои, разбитое зеркало. Я взглянул на свое отражение, расколотое на куски, и тут же отвел глаза. Я не суеверен, но все же.
Серебристое сияние пробивает серый туман, и я понимаю, что ни Германа, ни Алисы в доме нет. Зато есть некто другой. В библиотеке.
Поднимаюсь на второй этаж, касаюсь ручки двери.
– Не стреляй! – фраза звучит скорее в моей голове, чем на самом деле. – У меня тоже есть Игла Тракля. Заходи. Нужно поговорить.
Открываю дверь, сжимая аннигилятор, быстро, целясь в ту и другую стороны. Мой собеседник стоит у окна спиной ко мне, его тело окружено золотым сиянием. Игла Тракля лежит на подоконнике в десяти сантиметрах от его руки, и я не стреляю.
– Спасибо! – говорит он. – На всякий случай предупреждаю, что я здесь не один. Убьешь меня – не решишь проблему. Садись!
Я остаюсь стоять, держась за спинку кресла. Он поворачивается. Сияние мешает разглядеть черты лица, но я в состоянии, когда обычное зрение не доставляет и сотой части информации. Я вижу его тем, другим зрением. Думаю, ему лет сорок, а значит, по старым меркам выглядит лет на двадцать. Высок, темноволос. Губы тонкие, злые. Глаза смотрят пронзительно.
– Что с людьми? – спрашиваю я.
– Ничего ужасного. С ними беседуют. Поговорят – отпустят.
– А вы кто такой?
– Самуэль.
– Ангел? – усмехаюсь я.
– Нам больше нравится слово «теос», – серьезно говорит он.
– Не высоко ли замахиваетесь?
– Нет, – он улыбается. – В самый раз. Думаю, ты нуждаешься в объяснениях. Что ты знаешь?
– Я бы предпочел выслушать вас.
– Хорошо. Ну, во-первых, это не болезнь. Во-вторых, цертисы ни при чем. Терпеть не могу термин «метацеры», впрочем, «метаморфы» не лучше. «Теос», или «Преображенные». Твое преображение почти завершилось – все твои ляпы от недостатка информации.
– Что вы сделали с Дартом?
– Мир несовершенен, – изрек он. – Мы слегка подправляем ошибки творца, который был до нас, и людей, которые возомнили себя творцами. Дарт преображается.
– Тесса тоже будет «преображена»?
– Да.
– Что это за преображение?
– Долго рассказывать. Увидишь. С тобой уже разговаривал цертис?
– Они же «ни при чем»!
– Они не имеют отношения к преображению, но, как только процесс начинается, пытаются взять его под контроль.
– Нет, не разговаривал.
– Странно, – он задумался. – Ладно, поехали.
– Куда?
– К нам. Тебе нужно найти место среди Преображенных.
– А если я откажусь?
– Мы не можем потерпеть теоса, который не входит в наше сообщество. Это слишком опасно.
– Убьете, значит?
– Ликвидируем, – сказал он.
Постановка вопроса типа «кто не со мною, тот против меня» всегда казалась мне неприятной, несмотря на происхождение из Евангелия. Но пойти с ним – это потенциальная возможность выяснить истину. Соблазнительно, что ни говори.
Я подумал о Юле и Артуре. Как я их оставлю? Если я собираюсь поиграть в шпионов, их бы надо спрятать понадежнее, чтобы развязать себе руки.
– Дайте сутки на размышление, – сказал я.
– Хорошо, – кивнул он. – У нас и поразмышляешь.
– Не пойдет, – отчеканил я. – У меня остались незавершенные дела.
– Отложишь.
У библиотеки есть второй ярус, мы разговариваем на первом, в трех шагах от меня начинается лестница наверх. Там наверху какое-то движение. На астральном плане я вижу два красных пятна. Люди. Точнее Преображенные. И они вооружены.
– Ты пойдешь с нами, хочешь ты или нет, – сказал Самуэль. – У тебя нет выхода. Ты под прицелом.
Минуту назад я колебался, но теперь сомнений не осталось: нет уж, ребята, эта игра не по мне!
Я слегка качнулся в сторону, зная, что последует выстрел. Я предвидел куда, выстрелил сам, за секунду до того, как передо мной в огне аннигилятора растаяла часть пола, а излучение из воронки Тракля испарило четверть потолка. Мой соперник медленнее, может быть, на долю секунды, и его предвидение отстает от моего. Я упал на колено, выстрелил, почти не видя лица – только аннигиляционную вспышку там, где стоял книжный стеллаж, перекатился на спину, прицелился вверх. Там, на верхнем ярусе, остался еще один теос. Я уже знал, куда он рванется, но он в последний момент изменил решение и отклонился в противоположную сторону. Кажется, ткань времени трещит по швам, и стонет будущее, которое мы с остервенением меняем каждую секунду, стараясь уйти не туда, куда предвидит противник.
Я все-таки достал его, едва удержавшись на краю очередного провала в подвал. Враг превратился в излучение и исчез в пространственно-временной дыре. И тогда я повернулся к Самуэлю.
Было поздно. Невозможно одновременно контролировать четырех врагов, даже двух тяжело. Игла Тракля вспыхнула в моих руках и исчезла в сиреневом огне, текущем из пальцев. Этот огонь спас меня от смертельного ожога и слепоты, окутав холодным облаком.
– Встать! – крикнул Самуэль, направляя на меня аннигилятор. – Встать, идиот!
Я медленно поднялся на ноги.
– Жаль, – сказал Преображенный. – А могли бы быть на одной стороне.
В его голосе слышится искренняя печаль.
– Руки за голову! Вперед!
Почему он так упорно пытается меня арестовать? Почему не убить сразу? Даже если целью был арест, разборка – достаточное оправдание для более простого и эффективного решения.
Я нехотя поднял руки, сложил за головой, спиной чувствуя нацеленную на меня черную иглу.
Ситуация кажется безвыходной.
Не более безвыходной, чем на «Святой Екатерине».
То, что произошло потом, случилось почти помимо моей воли. Я увидел, как разгорается и становится белым пламя вокруг меня.
– Стой! Не смей! – в отчаянии крикнул Самуэль.
Но я не здесь: на короткий миг я увидел кружение звезд под ногами и всю сцену со стороны. Враг жмет на курок.
Он не успел: я возник из ничего рядом с ним и заломил ему руку. Простейший прием из программы любого военного и полицейского училища вдруг оказался самым эффективным. Аннигилятор Самуэля лег ко мне в ладонь.
– А вот теперь поговорим, – устало сказал я.
Развернул, бросил в кресло.
– И только дернись!
Чем бы привязать? Не уверен, что поможет. Но так спокойнее.
Держа его под прицелом, осторожно подошел к окну, содрал веревку со штор. Пойдет!
Мой враг кажется пришибленным и не сопротивляется. Я прочно притянул его руки к подлокотникам кресла. Он поднял голову. Я поймал взгляд. Пожалуй, страха нет – только обреченность.
Я отошел на пару шагов, повернул к нему стул. Сел, положив на колени Иглу Тракля.
– Как вы меня нашли? – спросил я.
Он усмехнулся.
– Не ожидал от тебя такого простого вопроса. Ты работал на Анахате. Только слепой мог не заметить выплеск энергии четвертого уровня.
– На чем работал?
– Ты даже этого не знаешь? Анахата – чакра сердца.
– Никогда не увлекался йогой, – сказал я.
Действительно не увлекался, хотя, кажется, испробовал все. Йога казалась мне чем-то типа руководства по оздоровлению, а эту роль прекрасно выполняли биомодераторы. Я более склонен верить технике, чем восточным учениям.