накомая с тайными закоулками завода, не успела среагировать. Император умер мгновенно. Убийцу так и не нашли. Пока.
– Следствие началось. Версий много. Основная – месть Огненного Братства. Но я бы не стал на этом замыкаться, у Владимира Юрьевича и без того было достаточно врагов.
– Это понятно, а сам на кого думаешь?
Я пожал плечами.
– На сто процентов я уверен только в том, что это не я.
В палату Хазаровского я явился в шитом золотом белом камзоле, белых перчатках и с белой тростью. Не то чтобы я вознамерился изобразить ангела, но встреча, которую я намереваюсь ему устроить, право, того стоит.
– Как вы себя чувствуете, Леонид Аркадьевич?
Он бледен, но это, пожалуй, ему идет. Как доброму вору.
– Превосходно! Спасибо вам.
Я кивнул.
– В таком случае жду вас в гравиплане. Собирайтесь. У вас есть придворное платье?
Я вспомнил эпизод из «Лунь-юй», когда Конфуций, будучи больным, встречает императора лежа в постели, но облаченный в подобающие одежды. Хазаровский встретил меня в халате, который по цене вполне мог соперничать с иными придворными нарядами.
– Найду, – сказал он.
Он заставил меня ждать почти четверть часа, зато рассыпался в извинениях, так что я гадал, чем объясняется этот сеанс самобичевания: пребыванием в Психологическом центре или моим положением фактического императора. На Хазаровском черный камзол с серебром. Идея поработать моим негативом показалась мне сомнительной.
– Мы не на исповедь в церковь и не на похороны, – заметил я.
– Мне есть что хоронить, – сказал Хазаровский.
– Об этом и поговорим.
Мы сели в красный императорский гравиплан, огромный, сияющий, с помещением для охраны и фениксом на борту. И я задал пункт назначения.
Машина плавно поднялась вверх, и под нами замелькали улицы города.
– Мне известно о завещании императрицы, – начал я.
Он кивнул, помолчал и все же ответил на незаданный вопрос.
– Сейчас это невозможно, – сказал он. – После тюрьмы и попытки самоубийства – исключено. Народ не примет.
– Это было покушение на убийство, – заметил я.
– Неважно, чем это являлось на самом деле, важно, как это выглядело. У вас самоубийство традиционно считается проявлением слабости, хотя это далеко не всегда так. У Наполеона было две попытки самоубийства.
Я отметил это «у вас». Значит, «у вас» на Кратосе, а «у нас» на Тессе.
– Успеете еще в ванну с розовыми лепестками, – усмехнулся я. – Есть малое кольцо.
– Благодарю вас, но не сейчас. По тем же причинам. Так что мне есть что хоронить. Я не собираюсь против вас интриговать, не беспокойтесь. Вы спасли мне жизнь, а я не настолько бесчестный человек, чтобы забыть об этом.
– Будем надеяться, – сказал я.
Мы приземлились у ворот особняка экс-императрицы.
– Идите, – кивнул я Хазаровскому. – Вас ждут.
Он посмотрел на меня с некоторым недоверием, но послушался и вошел в ворота.
На обратной дороге я думал о цене слова Хазаровского. Говорили, что она не очень велика. Впрочем, говорили с подачи Страдина.
Я бы остался, чтобы дождаться, чем кончится разговор, но это слишком не соответствовало моему статусу, так что пришлось поднять машину и лететь в резиденцию.
Императрица связалась со мной сама.
– Он очень изменился, – задумчиво проговорила она. – Делай так, как он сказал.
В тот же день я надел императорское кольцо, уже официально, но пока без фанфар и торжественной инаугурации.
Утром, глядя на себя в зеркало, я заметил, что мои черты плывут, как на картинах импрессионистов или у Михаэля. Судя по всему, это говорит о новой стадии Т-синдрома, возможно, последней стадии.
Никакого средства метаморфы пока не дали, обещали построить на Ихтусе некую установку. Я не возражаю, хотя и сомневаюсь в ее назначении. Велел СБК держать все под контролем.
Зато дали код программы-возбудителя. Ее почти мгновенно отловили в Сети и подвергли повсеместному уничтожению, сохранив только в закрытой базе СБК. Честно говоря, я сомневаюсь, что такая чистка поможет. Если Михаэль не лгал, когда говорил, что носителями вируса являются сто процентов населения империи, то это бесполезно.
Поиском средства против Т-синдрома теперь занимается исследовательский отдел СБК и несколько научных институтов. Я уже не мечтаю о выздоровлении – хотя бы замедлить течение болезни.
Речь идет не только о безопасности Кратоса, если болезнь не удастся остановить, погибнет вся цивилизация, которую традиционно принято называть европейской. Планеты империи заселят махдийцы. Уж не они ли запустили в Сеть код? Среди арабов встречаются умные головы. Код чрезвычайно сложен. По отзывам специалистов, такое мог создать только поистине гениальный и крайне извращенный ум.
У меня есть еще одно неотложное дело: убрать с предсердия подарочек Страдина. Исследования микроаннигилятора Анатоля ничего не дали: очевидно, что это жучок, работающий в режиме допросного кольца, но других функций пока не обнаружено. Меня убеждают, что это пустышка. Вполне в духе Страдина, очень экономично: эксплуатация надписи «Осторожно, злая собака» всегда дешевле содержания настоящей собаки.
Утро выдалось пасмурным и холодным, по небу летят серые клочья облаков, накрапывает дождь. И многогранник СБК выглядит таким же серым, как небо. Операция будет здесь.
Почему-то я волнуюсь.
Руководителем СБК я назначил Германа, и вчера он принял дела, так что за отношение ко мне сотрудников ведомства я более или менее спокоен. Я, конечно, не настолько свой человек, как Страдин, но особенно не любить меня у СБК нет причин.
Мы снижаемся, и меня вызывает Герман.
– Государь, остановитесь!
– Еще не государь, – замечаю я. – В чем дело Герман Маркович?
– Ваш микроаннигилятор настоящий. При попытке извлечения он сработает.
– Ерунда! Я проверял. Пустышка. Обыкновенный жучок.
Мы приземляемся. Охранник открывает дверь левой рукой. Я шагаю на темно-серый искусственный камень посадочной площадки.
– Было три настоящих, – говорит Герман. – У тебя и двух военных пилотов, которые командовали кораблями. Остальные – да, пустышки. Это очень дорогая технология.
– Герман, ты у себя?
– Да, поднимайтесь.
– Вызови мне того, кто занимался микроаннигиляторами.
– Уже.
Кабинет Германа находится в верхней части многогранника, так что прозрачные стены наклонены под острым углом к полу. Я сел в серое кресло рядом со столом руководителя ведомства, напротив меня вытянулся во фрунт специалист по микроаннигиляторам. Зовут Антон Лиснянский. Я внимательно изучаю его лицо, прежде чем начать разговор. Антон больше похож на ученого, чем на службиста, глаза умные, но не холодные, и некоторый беспорядок в одежде: пара пуговиц на камзоле расстегнута и волосы выбиваются из косы. Он испуган. Интересно, что ему наговорил Герман?
Я улыбнулся. С этим типом людей мне всегда было легче устанавливать контакт, чем со службистами.
– Господин Лиснянский, есть какой-нибудь способ заставить микроаннигилятор не сработать? – спросил я.
– Можно попробовать заблокировать сигнал. Но это ненадежно.
– Насколько ненадежно?
– Вероятность успеха процентов пятьдесят. Этот вид оружия Тракля еще недостаточно изучен.
Герман умоляюще смотрит на меня: «Это слишком рискованно!» Да, конечно, СБК очень хочется иметь полностью подконтрольного императора.
По позвоночнику течет тепло, пальцы окружает темно-синее сияние. Больше незачем скрываться, все знают, кто я. Антон и Герман, оба смотрят на меня во все глаза. Работаю с Аджной, изучаю вероятности.
– Кто еще может сделать эту операцию? – наконец спрашиваю я.
Антон отвечает не сразу, в этом состоянии мой голос звучит странно, возможно, ему кажется, что он звучит только в его голове.
– Смените хирурга, – говорю я.
Первым опомнился Герман.
– Это лучший хирург госпиталя СБК.
Я игнорирую.
– Антон, вы можете порекомендовать другого?
– Да.
– Вызывайте!
Госпиталь в средней части многогранника. Я спускаюсь на лифте и сам подхожу к дверям операционной. Охрана следует за мной.
То, что мне предстоит, напоминает жертвоприношение у древних ацтеков: раскрыть грудь и вынуть сердце. Правда, последнее останется в моей груди, надо только удалить микроскопическую бусину на предсердии.
Хирургия в наше время почти экзотическая профессия, и хирург – нечто вроде спасателя в чрезвычайных ситуациях. Все могут биомодераторы. Почти…
Мне даже собираются делать общий наркоз, что уж совсем редкость.
– Так спокойнее, – говорит рекомендованный Антоном хирург.
Вокруг меня – синее свечение. Я смотрю на врача и изучаю вероятности.
Он опускает глаза.
– Простите, мне еще не приходилось оперировать теоса.
Я кивнул.
– Если все пройдет нормально, я отблагодарю и вас, и господина Лиснянского. Не скажу, что сделаю все, что ни попросите, но в разумных пределах – да.
Он бледен, у него дрожат руки, и мой голос звучит, словно из иной реальности.
Я смотрю вероятности, видения будущего сменяются, как в калейдоскопе.
– Успокойтесь, – улыбаюсь я. – Все будет хорошо.
– Черт! Обычно это я говорю своим пациентам.
Кажется, он смог взять себя в руки, выпрямился, в жестах сквозит уверенность.
– Ну, раздевайтесь, ложитесь, и с Богом!
Все прошло успешно. Через несколько часов я очнулся в реанимации госпиталя СБК, и мне ввели очередную дозу обезболивающего, хотя я и так ровно ничего не чувствовал.
Через сутки смог подняться с кровати и посмотреть на себя в зеркало. Заметил маленький шрам на груди.
Через два дня вернулся в императорский дворец. Я должен принять дела.
Мы спустились под здание СБК и идем по коридору, освещенному голубоватым светом. Герман работает проводником, нас сопровождает моя охрана и два сотрудника СБК, составляющих эскорт Германа.
Перед нами круглая металлическая дверь, напоминающая ворота шлюза военного линкора. Ее может открыть только сигнал с императорского перстня: там, за толщей металла, хранятся документы пятой степени секретности.