«Мусик, я влюбилась», — послала Инна наконец отчаянную эсэмэску подруге, не в силах в одиночку сражаться с нахлынувшими эмоциями.
«Авитаминоз и переутомление. Витамины, валерьянка, прогулки на солнце — и все пройдет», — пришел ответ от практичной Машки. Но Инне было не до шуток. Она страдала взаправду. Никогда бы раньше не поверила, что такое может приключиться с женщиной в сорок лет.
Инна, словно восьмиклассница, в один миг разглядела в Ромке все мыслимые и немыслимые добродетели. Нет, не так! Если честно, на его добродетели ей теперь вообще было наплевать. Как и на недостатки. Немедленно, до мурашек на коже, просто захотелось оказаться рядом с этим человеком. Бархатный баритон нового любовника, его терпкий мужской запах, крепкие объятия, нежные прикосновения — все это волновало ее сильнее любых отвлеченных рассуждений. Если она не позвонит ему сейчас же, сию секунду, то, вероятно, сойдет с ума. И, волнуясь, как отличница, влюбленная в звезду драмкружка, Инна вызвала в мобильнике заветный номер.
— Привет, — тихо поздоровалась она.
— А, Несик, как дела? — спросил Ромка таким безразличным тоном, словно она собиралась попросить его о контрамарке.
— Вот. Это я. Просто очень захотелось тебе позвонить, — запинаясь, призналась Инна и почувствовала, что ноги подкашиваются, вот-вот она упадет. Инка поспешно прислонилась к парапету набережной.
— А, скучаешь, — не удивился Ромка. Похоже, подобные запоздалые звонки от его бывших женщин являлись для Казановы рутинным делом. — Говори быстрее, а то я сейчас очень занят, — поторопил он будничным голосом.
— А когда… когда мы увидимся? — спросила Инна, ненавидя себя и за этот дурацкий вопрос, и за краску, залившую лицо, и за то, что в трубке вдруг повисла длинная пауза.
— Увидимся. Когда получится. Ладно, Несик, не гони картину, — проворчал Ромка, очевидно теряя терпение. — Пока-пока.
— Подожди! Не отключайся! — почти прокричала в трубку Инна, — У меня важное сообщение.
— Какое еще сообщение? — насторожился Ромка. — Вроде для беременности рановато…
— Мне не до твоих пошлых шуток. Слушай внимательно. Надо еще раз побывать у Полины Андреевны.
— По типу — с визитом вежливости! — присвистнул Ромка. — Ну, ты даешь! Распивай со своей старухой чаи сколько хочешь, но только без меня. Прости, Несик, сейчас и вправду некогда, перезвоню в антракте, примерно через час, — пообещал он и внезапно отключился.
Сердце Инны продолжало колотиться так, словно она только что бегом поднялась в ту каморку под крышей театра. Инна посмотрела на часы и поняла: ни о чем, кроме Ромки, она теперь целый час вообще думать не сможет. Как когда-то в девятом классе. Боже, вся жизнь прошла с тех пор!
Инка торопливо и неумело целовалась тогда в школьной раздевалке с огненно-рыжим пареньком из девятого «Б». И нахватала в тот день троек по всем предметам. Чуть ли не первый раз в жизни! Ну, не могла она ни о чем думать, кроме как о пухлых губах и неловких объятиях прыщавого рыжего Ромео среди коротких пальто и куцых курточек! К неудовольствию учителей, школьница Морозова в тот день вообще их не слышала. Где им было знать, что обостренный слух девятиклассницы ловил совсем другие звуки: жаркий шепот рыжего мальчика и его торопливые шаги в школьном коридоре. Спряжениям неправильных английских глаголов и физическим формулам было далеко до бурных химических реакций, что взрывались тогда в ее юном теле. А нежный лепет школьного Ромео теперь, через много лет, вдруг всплыл из глубин памяти — словно засушенный цветок выпал из потрепанной книжки, любимой в детстве.
Инна почему-то разозлилась на себя за то давнее воспоминание. Неужели не было в ее жизни ничего более достойного памяти, чем девятый вал юношеской гормональной бури? Чем тот неловкий и нескладный мальчик, казалось давно и прочно забытый? Больше половины жизни прошло, а она, как старушка, все в детство возвращается…
Инна зашла в первое же кафе, которое попалось ей на пути, — в «Макдоналдс» на Невском — и заказала у стойки кофе с пирожком, а затем села за пустой столик в самом дальнем углу. Больше всего на свете ей сейчас хотелось побыть одной. Забитая людьми забегаловка была для этого идеальным местом. Здесь никому ни до кого нет дела.
— О, Инна Павловна! Давно не виделись! — услышала она за спиной радостный голос. За последние два дня он стал подозрительно знакомым. Даже слишком. Инна нетерпеливо обернулась. Только его ей и не хватало! Ну конечно, это он — Ильич!
За соседним столиком сидел сосед по купе и с аппетитом уминал огромный бутерброд с общепитовской котлетой. На подносе лежал двойной пакет картошки-фри, стояла двойная порция мороженого в огромном стакане и внушительная емкость колы. Судя по довольному виду «Робина-Бобина», этого здоровяка абсолютно не волновали диеты. Никакие вообще. Он, наверное, запросто мог «скушать сорок человек» и не поперхнуться. Зато Инна частенько мечтала о том идеальном времени, когда наконец прочно сядет на кефирную, яблочную или какую-нибудь другую жесткую диету, годную лишь для субтильных балерин или костлявых фотомоделей с желудком не больше наперстка. Но каждый раз какие-нибудь обстоятельства непреодолимой силы коварно мешали ей это сделать. То юбилей лучшей подруги, то вечеринка с одноклассниками, то отпуск в отеле с обслуживанием «все включено», то корпоративный праздник на работе. Инна злилась, страдала, но голодать могла от силы полдня. А Владимир Ильич, похоже, был вполне доволен своей могучей фигурой и худеть принципиально не собирался. Похоже, еда была для него одним из главных удовольствий в жизни.
«Хорошо, хоть водку здесь не пьет», — с раздражением подумала Инна. Но взглянула искоса на Владимира, и ее сердце немного смягчилось.
Инна всегда невольно обращала внимание на то, как мужчина ест. Можно даже сказать, это был ее пунктик. Она была убеждена: как представитель сильного пола ведет себя за столом, таков он и в постели. Если кавалер поспешно и жадно заглатывает все, что подвернется под руку, сочетает несовместимые продукты, смачно икает, то и в сексе он поспешен, груб и неразборчив. Настоящий мачо — истинный гурман. Уделяет внимание за столом каждой мелочи, любит красивую сервировку и свежие скатерти, не чавкает, использует нож и употребляет салфетки.
От посетителя «Макдоналдса» трудно требовать изысканного вкуса. Однако поездный пьянчужка Владимир Ильич, к изумлению Инны, поглощал свой гамбургер хоть и с удовольствием, однако аккуратно и даже как-то изящно.
«Для такого мужчины и готовить приятно», — невольно подумала Инна и тут же разозлилась на себя за эти дурацкие мысли.
Похоже, этот тип не так прост, как прикидывается, решила она. А вслух спросила:
— Признавайтесь, Владимир Ильич, вы что, преследуете меня? Я, черт побери, встречаю вас в этом городе на каждом шагу.
— Очень надо! Я не виноват, что ваш любовник, похоже, не очень-то хорошо развлекает свою даму и вы в одиночку утюжите те же улицы Питера, что и я! — парировал ее нападки Владимир. — Прикиньте: мы с вами ходим по одному пятачку размером с километр, а потом в Москве будем привирать, что пропахали Питер и его пригороды вдоль и поперек. Примемся ненатурально охать и ахать. Ах, зимний Петродворец, ох, заснеженный Пушкин… Мол, бродили по Эрмитажу. Заходили в Петропавловскую крепость. Мерили шагами улицу Зодчего Росси. А на самом деле, заметьте, от суетного и пафосного Невского удаляемся не больше чем на переулок. Даже в одних кафешках перекусываем. В один театр на одну и ту же оперу ходим. Между прочим, я засек вас там вчера. С весьма благообразной немолодой дамой. А где же ваш сердечный друг? Уже бросил вас, мерзавец ветреный?
— Да бог с ним, с другом! — не стала отпираться Инна, споткнувшись на слове «ветреный», странноватом для простецкого попутчика. С патологическим ревнивцем лучше не спорить. А вслух сказала: — Вот уж никогда не подумала бы, что вы любите оперу, Ильич! Насколько помню, это была прерогатива Виссарионыча! Вам больше пошла бы любовь к шансону. Или к попсе. Наверное, группа «Лесоповал» — это ваш формат?
— Куда только не забредают от скуки командированные, — добродушно согласился Володя. Похоже, он не был настроен спорить. — Бывает, что и в филармонию на органный концерт заглядывают, — продолжал он. — Там, кстати, неплохой буфет, не чета этой забегаловке.
Инна пробурчала в ответ что-то не слишком вежливое: мол, пожрать можно и дома, для этого не обязательно по концертам шастать, и, обжигаясь, поспешно допила свой кофе. Затем наскоро простилась с навязчивым попутчиком и выкатилась на улицу. Надо было срочно уходить в отрыв. Вот-вот позвонит Ромка! Еще не хватало, чтобы этот странный и скользкий субъект подслушал ее телефонный разговор с любовником и, чего доброго, отпустил по этому поводу парочку хамоватых комментариев.
Ромка перезвонил только через полчаса. Инна сбивчиво пересказала ему недавний разговор с родственницей. Мол, портрет «Графини» оказался законной собственностью ее тетушки и одновременно Галкиной матери Изольды Гурко. У Изольды на руках дарственная на картину и атрибуция на нее, оформленные еще до войны. Сын же Полины Андреевны, очевидно, купил холст через третьи руки. И если принять во внимание все, что о нем пишут в Интернете, руки не очень чистые.
— Ну и что, купил ведь, не украл же, — не понял Ромка. — Покупать картины никому не возбраняется.
— Даже если Никита Покровский купил картину у барыги и выправил на нее документы, теперь те бумаги в свете законной дарственной Изольды — махровая липа. Можно попытаться оспорить права его основной наследницы, госпожи Покровской, через суд. Но дело не в этом. Главное, что хозяйка апартаментов на Мойке просто так, за здорово живешь, свою картину никому и никогда не продаст. Ни за какие еврики. Между тем Изольда готова купить холст за приличные деньги. Но старухе важнее принцип. Как говорят, понты дороже денег. Полина Андреевна привыкла выдавать холст за изображение своей прапрабабушки. Что она скажет знакомым, которые привыкли пить чай под портретом ее праматери в гостиной? Родственниками, как известно, не торгуют. Отнять у госпожи Покровской картину по суду — дело почти безнадежное. Все равно что отобрать мечту. Спрячет холст в подвалах своего имения где-нибудь в Сестрорецке — да так, что с ментами и с гончими не найдешь, а потом наймет дорогих адвокатов. Те архаровцы что угодно и у кого угодно оттяпают. У сиротки изо рта черствую горбушку вырвут. А уж семейную реликвию у благополучной гражданки Германии тем более оспорят. Причем по закону, прикрываясь патриотическими лозунгами. Мол, надо вернуть шедевр на родину. По типу: слишком много сокровищ уплывает в последнее время за рубеж.