— Ну и что? — продолжал тупить Ромка.
— А то, что для Изольды эта картина, может, самое важное в жизни. Ну, после ее дочерей и внучек, конечно. А я тетушку очень люблю и хочу ей помочь. Остается один путь, — решительно бухнула Инна, — выкрасть у старушки то, что ей не принадлежит. С точки зрения морали, конечно, предприятие сомнительное. Ради торжества справедливости придется нарушить закон. А если называть вещи своими именами — это банальное воровство. Да еще и при отягчающих обстоятельствах: злоупотребив доверчивостью пожилой дамы. Скажешь, подлость? Гадость? Но согласись, другого выхода у нас нет. Старушка Покровская тоже не в белых перчатках свое богатство заполучила. Как и ее сыночек. Я за правду, а правда на стороне Изольды. Словом, как повелось на Руси, нам придется действовать не по закону, а по понятиям. «Грабь награбленное» — главный лозунг в нашей стране уже почти сто лет, и я им с детства отравлена. А тут чистой воды экспроприация. Сам-то Покровский с владельцами картин не миндальничал…
Ромка выслушал сбивчивый монолог Инны, помолчал секунду, а потом начал спокойно рассуждать вслух, словно беседовал сам с собой:
— Затея, конечно, рискованная. Мягко говоря. А если честно — еще и дурацкая. С богатенькими старушками лучше не связываться. Их ангельский облик — всего лишь маска, прикрывающая хищную сущность. «Пиковую даму» на днях слушала? То-то! Три карты, три карты… А потом бабка будет в страшных снах являться. И вопросов этим одуванчикам лучше не задавать. Мол, бабушка, а почему у тебя такие большие уши? А там не бабушка, а — гам! — серый волк в оборочках. Как в сказке удачливого французского чиновника по фамилии Перро. Но встреча Инны со старушкой и вправду единственный шанс заполучить картину, — неохотно согласился Ромка.
— Изольда готова платить за риск, — заверила его Инна. — Она ведь вначале планировала выкупить «Графиню». Четверть стоимости картины — отличная цена. Скорее всего, тетушка согласится. Она доверяет только своим, а точнее — тебе и мне. По крайней мере, мы не исчезнем вместе с картиной — поминай, как звали.
Словом, Инка поставила Ромку Караваева перед выбором: или он вместе с ней рискует, или продолжает свою скучную жизнь, единственным развлечением которой служат похожие, как близнецы, свидания с дамами средних лет в каморке осветителя…
— Ну и дела! — только и смог пробурчать Ромка после ее вдохновенного монолога. И вдруг добавил: — Надеюсь, у старушки в квартире найдется для нас укромный уголок?
Хорошо, что Ромка не мог увидеть по телефону, как она краснеет. Однако Инна взяла себя в руки и постаралась не менять деловой тон:
— Если картина будет у нас в руках, то уголок найдем где угодно — хоть под куполом парашюта. А ты, похоже, легких путей не ищешь, Ром? Лишь чувство опасности возбуждает истинного Казанову! Я права?
Ромка не стал возражать. Он громко засопел в трубку, а потом внезапно отключился.
Бойкая репортерша опять вовсю хозяйничала в душе Инны, подсказывая рискованные ходы и толкая на опасную дорожку. Она уже почти придавила своим весом червячка сомнений, этого крошечного змея, впускавшего в ее сердце яд угрызений совести. Червячок вначале расплющился, а потом и вовсе исчез под безжалостной кроссовкой внезапно выросшей почти до размеров реальной Инны авантюрной журналистки.
НА РАЗВЕДКУ С ШАМПАНСКИМ
В общем, Ромка уловил в воздухе запах авантюры и захрапел, как породистый жеребец, почуявший звук полковой трубы. Инна успокоилась: теперь ее милый никуда не денется. Напротив, станет думать о ней с каждым часом все настойчивее: он уже подсел на секс в экстремальных условиях, как подсаживаются богатые и пресыщенные молодые люди на экстремальные виды спорта. Можно даже исчезнуть из его жизни на какое-то время — это лишь усилит его зависимость от нее. Осознав это, Инна внезапно потеряла к любовнику всякий интерес. Так, наверное, переставал он сам вожделеть соблазненных подружек. Что ж, теперь она независима — значит, свободна! Пусть Ромка пока поскучает в семье, ей пока есть чем заняться. И журналистка набрала номер хозяйки элитной квартиры на Мойке.
— Инночка, куда же вы пропали? — почти закричала старушка. — Я так надеялась выпить с вами сегодня чаю и вволю посплетничать. Домработница как раз купила мои любимые эклеры.
— Полина Андреевна, а я ведь неподалеку. Если хотите, могу заглянуть к вам, — предложила Инна без экивоков.
— Вот и умница, тогда я велю домработнице приготовить чайный стол, — обрадовалась собеседница, и Инна, сунув мобильник в карман дубленки, поспешила по знакомому адресу.
Почти возле дома она сообразила, что идет в гости и неплохо бы купить чего-нибудь к столу. Так, пирожные у бабульки уже есть, конфеты — слишком банально, словно идешь на прием к врачу или чиновнице ДЭЗа. Остается спиртное. Не помешает для легкости беседы. Пожалуй, все же шампанское. Его дамы пьют в любом возрасте. А этот пьяница Ильич нам не указ. Видите ли, от шампанского у него голова болит. Это сколько выпить. Пускай водку хлещет, ради бога. Да, кстати, к десерту сойдет и отечественное, полусладкое — все-таки она, Инна Морозова, пока скромная журналистка, а не раскрученная сочинительница, чьи творения красуются в каждом ларьке.
Через десять минут Инна с бутылкой шампанского в пластиковом пакете и с дежурной улыбкой на устах звонила в квартиру на Мойке.
Старушка открыла ей по-домашнему: в уютном переднике, надетом на элегантный брючный костюм.
— Проходите-проходите, — добродушно заворковала она чуть картавым «дворянским» голосом, — все давно готово. Хорошо, что вы все-таки пришли, не выношу одиночества. После смерти Никки меня не покидает какая-то смутная тревога.
Инна привычно направилась в гостиную.
— Нет-нет, пожалуйте направо, — шутливо преградила ей путь хозяйка. — Добрых старых знакомых, как вы должны помнить, я принимаю в приватных покоях.
Она усадила Инну в небольшой уютной комнате, примыкавшей к спальне хозяйки и наполовину отгороженной от нее пестрой китайской ширмой.
— Да, возможно, вам будет интересно узнать: эту кровать собственноручно сколотил… — объявила она и, поймав Иннин заинтересованный взгляд, назвала фамилию художника, чей портрет красуется в школьной хрестоматии. — А эта работа… — показала она на скульптурный портрет обнаженной женщины и опять назвала известнейшую фамилию.
— Боже, да у вас тут просто музей! — воскликнула Инна и почтительно поинтересовалась: — Не боитесь жить одна среди всех этих ценностей?
— Надеюсь на милость Господа и на сигнализацию, — лукаво ответствовала старушка.
Полина Андреевна была очень оживлена, выпивала с Инной, шутила, рассказывала разные исторические байки, связанные с произведениями искусства, оккупировавшими в изобилии ее квартиру. Похоже, она обожала застолья и соскучилась без собеседницы и внимательной слушательницы.
— А хотите, дорогуша, вместе поедем в Париж? — небрежно предложила она Инне. — Мне как раз нужна компаньонка, а вы, я чувствую, мне подходите. Бодрая, веселая, позитивная, из другого мира, чьи новости мне пока не надоели…
— А на чьи денежки поедем? — по-деловому поинтересовалась Инна.
— Вы — на свои, а я — на свои, — сразу же внесла ясность старушка. — Каждый в этой жизни, Инночка, платит за себя.
— Спасибо, я бы с радостью, но у меня в Москве неотложные дела до лета, — солгала Инна и подумала: «Еще чего, старая перечница! За свои денежки, если они когда-нибудь появятся, я и более интересную компанию для Парижа найду».
Она искоса посмотрела на себя в старинное зеркало и решила, что в город любви вполне еще может поехать с мужчиной. А на таком пустяке, где найти его, пока не стоит заморачиваться. Сегодня главное — все выяснить про картину.
— Об одном жалею: когда меня не станет, все мои раритеты пойдут с молотка. — Полина Андреевна, выпив шампанского, вдруг сама заговорила на интересующую Инну тему: — Есть у меня один легкомысленный родственничек… Но пока жива — стою намертво, не иду на поводу у внука-вертопраха.
— Да, вы в прошлый раз говорили, что у вашего сына Никиты Покровского есть сын от первого брака, — осторожно заметила Инна.
— Ну да, — расстроилась хозяйка, — мой внук Дениска. Ужасный балбес и лоботряс. Тратит на развлечения и рестораны больше, чем получает от меня в качестве стипендии. Хотя, как вы догадываетесь, я ему плачу, и немало. Мальчик учится в Лондоне и ночи напролет проводит в клубах. Он типичный представитель нынешнего безмозглого поколения, которое сейчас учат с экранов телевизоров: «Бери от жизни все!» Вот он и берет. А произведения искусства, которые за много лет собрал его отец, считает устаревшим хламом.
— Ну, может быть, он по-своему прав, — осторожно заговорила Инна, решив плавно приступить к разведке. — Для чего превращать жизнь в запасники музея, если можно бесконечно наслаждаться всеми благами современной цивилизации?
— И вы туда же! — возмутилась Полина Андреевна. — Нельзя же, милая моя, только развлекаться. Вам, кстати, тоже о душе неплохо бы подумать. Деньги, даже самые большие, имеют свойство заканчиваться, а произведения искусства, как вы понимаете, вечны.
— Ну, во-первых, не всякие, — мягко возразила Инна. — Я не вправе вам советовать, но все же скажу со всей дурацкой прямотой то, что думаю. Вы уж простите недалекую и небогатую женщину, к тому же изрядно тяпнувшую шампанского. На вашем месте, чтобы сохранить хорошие отношения с внуком, я бы продала «Портрет графини». Он слишком маленький для вашей гостиной, да и автор неизвестен.
Значит, особенной ценности картина не представляет.
— Да вы что? — взвилась старушка и едва не уронила старинную чашку. — Это же портрет графини Шаховской, моей прапрабабушки! Как я могу торговать пращурами! Это же кощунственно! Другое дело — картины, купленные Никитушкой. Кстати, вон тот пейзаж он приобрел у начальника тюрьмы. А тому, в свою очередь, подарили картину родственники какого-то заключенного. Сын отдал на экспертизу и представляете: оказался ранний Поленов! Но пока необходимости продавать из дома то, что приобретено сыном за долгие годы, у меня нет.