– Это не живопись, а ерунда какая-то! Ладно бы пионы рисовал, картины великих копировал. Но «Майнкрафт» маслом – нет, этого я не вынесу!
Я нашёл себе хобби. Но родители его не поняли. Всех великих не понимали в самом начале пути. Но без масляных красок далеко по этому пути не уйдёшь. То, что я их больше не получу, было понятно.
Назавтра после уроков я снова позвонил Егорке, выяснил хобби его двоюродного брата. Оказалось, Федя парусным спортом занимается. И он даже согласился показать мне, как с яхтой управляться.
К причалу я шёл счастливый. Я видел будущее – оно прекрасно. Красивый, загорелый, я стою на борту белоснежной яхты. Надо мной белеет парус одинокий. На груди светятся от солнца и гордости медали. Нога утопает по колено в золотых кубках. Вот это хобби так хобби. Мама на берегу до слёз мной гордится.
Возвращался домой я через два часа. Солнце зашло, на залив спустились зловещие сумерки. Кусты злорадно шуршали. Фонари смотрели осуждающе и не собирались загораться.
Парусный спорт отнял у меня остатки самоуважения и любимую кепку. С одежды стекала вода. Море не для меня, это ясно.
Почему я не такой, как все? Почему у всех всё нормально, а у меня – нет? У всех есть хобби: у Жанки, у Вики и даже у Вениамина. И только у меня нет. Вот что со мной не так?
Неинтересная я личность, видимо. Так и проживу – личностью без особых личных особенностей.
После заплыва на яхте я заболел. Мама сказала, это от нервов, и спрятала масляные краски подальше, чтобы сберечь нервы собственные.
Я уже два дня сижу дома, пью чай с малиной и полощу горло. Тетради и учебники вопят о том, что домашка написана в электронном дневнике, но я их убрал в шкаф, чтобы не так слышно было.
Я решил забить не только на домашку, но и на поиски этого самого хобби. Буду бесхоббитной личностью.
Я просто включил компьютер и получаю удовольствие. В классе мы на программировании в «Логомире» программу для простеньких гонок написали. А я вчера трассу усложнил и придумал, как сделать, чтобы машинка-победитель переливалась разными цветами, как радуга. Написал за час, потом ошибки три часа исправлял. Классно получилось, между прочим, – я ещё и звук добавил. Сегодня напишу кусок финальной заставки, где победителей гонки награждают.
Жизнь продолжается, пусть даже без хобби.
Будь умницей
Синяя сумка с потрёпанным хоккеистом на грязном боку явно была тяжёлой. Для полноватого мальчишки в дурацкой шапочке с зелёными звёздами и ярко-полосатой куртке она казалась неподъёмной. Сумка ехала на колесиках. Она грохотала по асфальту, подпрыгивала, попадая колёсами в ямы, и совсем не хотела подниматься по ступенькам подземного пешеходного перехода.
Сумку везла бабушка – маленькая старушка в тёмно-синем пальто, старомодном сиреневом берете и, как положено, с вязаным дырчатым платком на шее.
Бабушка живо забралась на верх лестницы и крикнула отставшему внуку:
– Ну, что же ты, Вениамин! Поторопись – на тренировку опоздаем!
Нетерпение в глазах бабушки подпрыгивало, как сумка на ступенях.
Вениамин вздохнул, закинул клюшку на другое плечо и, догнав бабушку, попытался её переспорить. Делал он это, похоже, в сто двенадцатый раз:
– Ба, это опасный вид спорта.
– Зато он развивает ловкость и грациозность.
– Ба, зато он мозги совсем не развивает.
– Ещё как развивает, – настаивала старушка, не забывая вприпрыжку бежать к светофору. – Когда рассчитываешь, как ударить, чтобы шайба в ворота попала, что, думать не надо, по-твоему?
– Если бы она туда хоть иногда попадала, – пробурчал мальчик.
Неудобная шапка слезла на глаза. Веня остановился, сдвинул её назад и осмотрелся. Бабушки не было. Зато были роботы – один голубой, второй оранжевый. Они приветливо улыбались с рекламного баннера с надписью: «Международная выставка робототехники». Мальчик улыбнулся им в ответ.
– Вениамин! – Сиреневый берет прыгал за оранжевой «Киа спортидж», пытаясь найти неторопливого внука: – Ты где там?
– Да иду я, – мальчик с сожалением отвёл взгляд от яркой картинки.
Во Дворце спорта сумка гневно прогремела по полупустому холлу и остановилась.
– Ну всё. Ты – в зал, я – в раздевалку. Давай клюшку.
Веня протянул клюшку бабушке.
– И будь умницей! – Старушка наконец-то улыбнулась.
Веня ворча устраивался на холодном пластмассовом сиденье.
– Будь умницей, будь умницей… Я-то буду! – Мальчик раскрыл книгу с надписью «Роботы и их программирование». Взглянул на каток: из-за бортика неуклюже выплывала знакомая фигура.
Мальчик вздохнул: почему родители не разрешают одному ходить на кружок робототехники? Всего-то три автобусные остановки. Каждый раз приходится сидеть здесь – ждать, пока у бабушки тренировка закончится.
Доктор Царапин
Санька Сухов болел пятый день. Болеть хорошо, когда нормально себя чувствуешь. А если раскалывается голова и мучают кошмары, хочется поскорее выздороветь.
Иногда Саньке снилось, что одеяло становится тяжёлым и начинает тарахтеть, как старый «жигулёнок». Потом оно превращалось в белого лохматого Прошку и облизывало мальчику нос.
Бабушка Прошку гоняла: Саньке и так тяжело, а ещё кот на грудь ложится. А Санька был рад: после Прошкиного мурчанья приходили спокойные сны.
– Шурочка, выпей морсика, – бабушкин голос раздался, когда мальчику снился очередной кошмар.
Санька сделал два глотка и сморщился: сахар бабушка снова не добавила.
– Я спать. Прошку позови ко мне.
Бабушка поджала губы:
– Ушёл Прошка вчера, так и не вернулся.
У Саньки на душе стало горько, как от непроглоченной таблетки. Вот так друг: бросил в беде, променял на соседских кошек.
В прихожей затрещал звонок.
– Доктора вызывали? – промурлыкал незнакомый мужской голос.
– А Надежда Ивановна где? – удивилась бабушка.
– Болеет. Я вместо неё.
– А как вас зовут-то?
– Доктор Царррапин, – раскатывая «р» на языке, как леденец, ответил доктор. – Пррохорр Степаныч.
Доктор оказался потешный, Санька даже про больное горло забыл. Маленький, толстый, седые волосы торчат – круглая голова похожа на одуванчик. А усы какие: пышные, как у мультяшных злодеев. И пахло от него странно – молоком, а не лекарствами.
Пока доктор осматривал Саньку, мальчик пытался заглянуть ему в глаза – врач казался подозрительно знакомым.
– Что же ты, Шурка, крутишься?
Мальчик вздрогнул от домашнего обращения: чужие обычно называли его Сашей или Александром.
– Посиди спокойно.
Санька старался сидеть смирно и думал, откуда взялось странное желание погладить доктора по пушистой голове.
Набросав рецепт, врач пояснил:
– Пойдёте в аптеку на Морской, в рецептурный отдел. Пусть принимает четыре раза в день по столовой ложке. И сегодня же – нет, прямо сейчас бегите за лекарством.
Через два дня проверить Саньку пришла Надежда Ивановна.
– Что-то я не видела раньше доктора Царапина, – сказала ей бабушка.
– Какого Царапина? – подняла брови Надежда Ивановна. – У нас нет таких.
Вечером вернулся Прошка.
– Прошенька! – обрадовалась бабушка. – Пойдём покормлю тебя!
Но Прошка прыгнул на кровать к Саньке, сел на грудь, заглянул в глаза. И тут мальчик понял, кого напоминал ему взгляд доктора.
– Прошка? Ты… – начал он и понял, что не знает, что сказать.
Прошка превращался в доктора? Бред какой-то.
Кот подобрал под себя лапы и приложил ухо к Санькиной груди.
– А ну брысь лапы мыть! – возмутилась бабушка.
– Пусть остаётся, – попросил мальчик. Санька гладил лохматую белую голову друга и неожиданно для себя сказал:
– Спасибо, доктор Царапин!
Кот вздрогнул и равнодушно отвернулся к окну, словно пытаясь сказать:
«Вот уж не знаю, о чём это ты».
По закону джедаев
Я хотел исчезнуть. Но стоял смирно и изучал носки своих ботинок. Они обколупались, зато не сжимали ноги, как в сентябре. Ботинки стояли на пятачке паркета, а дальше было неизученное космическое пространство – кабинет завуча. Если ты сюда попал, тебе не до изучения.
Сверху грохотал голос. Я его не слушал, но вздрагивал от каждого раската. Внутри меня перекатывалось что-то болотно-зелёное и тоскливое. И где-то с краю тёплым огоньком грела мысль, что все великие тоже страдали за искусство.
Всё началось на перемене после четвёртого урока. Я достал карандаш, тетрадь и устроился в уголке. На красном диване, где сбоку порез, и в него бумажки совать удобно. В руке у меня любимый простой карандаш – 2В, чёрный-пречёрный.
Добавил пару штрихов в тетради – скелет с горящими глазами получил алмазный меч и сделал выпад в сторону Дарта Вейдера.
– Ух ты! – Это Илья подсел. – Новая история?
– Нет, та же самая, – вздохнул я. – Может, ещё кадр успею доделать.
Илья мои мысли прочитал:
– А ты на музыке рисуй. Быстрее пойдёт.
Я посмотрел на него с недоверием. В голубых глазах Ильи плясали смешинки, над ними – светлые встрёпанные волосы.
– А если спалят? – возразил я.
– А ты рисуй, чтобы не спалили.
– Это как: глаза смотрят на учителя, а рука фигню какую-то рисует?
– Ладно, – согласился Илья, – тогда на русском. Там все пишут.
– Софья Викторовна между рядами ходит.
– Да ты трусишь! – Илья выхватил карандаш, дорисовал Дарту Вейдеру лазерный меч.
Меч прижался к беззащитной груди моего скелетика.
Я посмотрел на синий школьный галстук на шее у Ильи, и мне захотелось завязать узел потуже. Вместо этого я порылся в кармане и нашёл среди холодных болтов и железок мягкий ластик.
– Эй, не стирай! – Илья прикрыл ладонью Дарта Вейдера. – Бери карандаш и защищайся, как мужик.
– Так, что ли? – Я ткнул хорошо заточенным карандашом в руку, закрывающую рисунок.
Илья округлил глаза, а потом вдруг улыбнулся:
– А давай!
И встал в боевой выпад. Мне показалось, что он сейчас на подоконник запрыгнет, как лягушка. Даже позеленел немного.