Пока он выпрыгивал, мы с ластиком спасли скелетика, но отхватили полруки Дарту Вейдеру.
– Ладно, – Илья с карандашом нависли над листочком, – сейчас мы вам отомстим.
И прочертил на свободной части листа несколько линий – его Дарт Вейдер, корявый, словно танцующий надувной человечек у торгового центра, кинул огненный шар. И огонь летел в моего симпатягу с голым черепом.
Мы со скелетиком выставили щит, но Илья уже рисовал Дарта Вейдера правее. В его руках был скорострельный пулемёт. Из пулемёта летели поросята и визжали. Сначала от восторга, затем – потому что скелета увидели.
– Почему поросята? – удивился я.
Илья растормошил левой рукой и так похожие на восстание макарон волосы:
– А почему бы и нет? Энгри бёрдз есть. У меня энгри пигз будут.
Против поросят отлично сработал портал. Я не знаю, куда он ведёт. Надеюсь, в тёплую грязную лужу, а не на сковородку.
Дальше Илье рисовать было негде – листок закончился. Но Илья изобретательный, даже слишком. И бежевая стена между диваном и окном обрела новую жизнь. На ней поселился агрессивный Дарт Вейдер и милый, добрый, но вынужденный защищаться скелетик.
Когда Надежда Александровна вышла посмотреть, почему мы после звонка в класс не заходим, на стене красовался шедевр. Мне даже хотелось кусок стены выломать и в портфель положить.
Но Надежда Александровна – учитель музыки и, похоже, ничего не понимает в изобразительном искусстве. Тем более в современном. Она голосом Дарта Вейдера из «Звёздных войн» спросила:
– Ну и кто из вас начал это безобразие?
Внутри меня стал расти холодный шар, похожий на «Звезду Смерти». И это было так нестерпимо, что я решил его взорвать, как Люк Скайуокер. Поэтому сказал:
– Я.
Сказал громко, решительно, но прозвучало почему-то едва слышно.
И вот я стою и изучаю пространство вокруг ботинок. Ещё пара сантиметров вправо. Ещё. И я вижу чёрный носок. А чуть правее – ещё один, только, если присмотреться, не чёрный, а слегка синеватый. Но, если не присматриваться, незаметно.
Тут уже все привыкли, что Илья в носках ходит. Точнее, он ходит в ботинках, но, когда жарко, снимает. В кабинете завуча странный климат: сейчас, наверное, плюс пятьдесят градусов.
Или даже плюс сто. А когда входили, было минус сорок.
Я вздрагиваю от очередного раската, но поднимаю глаза вправо и чуть выше. И встречаюсь с глазами Ильи. Спокойными-спокойными, как небо в ясный день. Илья, наверное, мог бы стать джедаем, он ничего не боится: ни в кабинете завуча стоять, ни в носках по школе ходить, ни сказать «я тоже рисовал», когда виноватый уже нашёлся. Хорошо, что у меня такой друг.
А комикс мы теперь рисуем только на бумаге, зато всем классом. Ладно, почти всем классом. У каждого свой персонаж. Я скелета назвал Люк Скайуокер. Вика говорит, что он не похож на Люка. И я соглашусь: мой скелетик намного, намного симпатичнее.
Время работает
«Время работает на меня», – сказал Дамиан. Он сел за руль «мерседеса» и как помчался по городу! Перед ним все машины расступались. Если он терял контроль над реальностью и упирался в пробку то закрывал глаза и снова произносил волшебную формулу. И светофоры включали зелёный, машины растекались на соседние улицы, а сам Дамиан пролетал за семь минут там, где другие добираются за тридцать.
Даже диссертацию Дамиан писал с помощью волшебной формулы. Говорил: «Время работает на меня» – и за вечер успевал столько, сколько его друг за два месяца не мог сделать.
– Хорошо быть магом! – вздохнули мы с папой, когда фильм закончился.
Утром мы с папой пили кофе. Папа наливал горячий кофе из блестящей турки в высокую чашку с надписью: «Кружка гения», а я вдыхал запах. Потому что детям кофе нельзя.
Не спать до полуночи, потому что про реферат, заданный месяц назад, забыл, – это пожалуйста. А кофе детям вредно.
Так вот, я нюхал папин кофе и сонно запихивал в себя кашу. Тут папа меня обрадовал:
– Димка, мне сегодня в издательство ехать. Хочешь, до школы подброшу?
Ещё спрашивает!
С папой ехать до школы – это целых полчаса. Можно поспать, можно успеть подготовиться к контрольной по русскому. Про неё я как раз помнил, только из-за реферата ничего не успел повторить. А повторять надо было параграфы с семнадцатого до двадцать седьмого. Мелочи, правда?
Папа сел за руль. Я забрался на заднее сиденье, пристегнулся и открыл учебник русского.
Проснулся я от папиного бормотания. Я посмотрел на свои колени: учебник был открыт по-прежнему на семнадцатом параграфе.
– Время работает на меня, – повторял папа, постукивая ладонями по рулю.
– Пап, ты чего?
– Застряли мы, Димка, – смущённо оглянулся папа. – Пробка такая, что ты в школу опоздать можешь.
Я обрадовался: контрольная первым уроком. Можно убрать учебник.
– Время работает на меня, – пробормотал ещё раз папа, и машина сдвинулась с места.– Работает, Димка! Это реально работает, – удивился он.
А я огорчился.
То есть это сначала я огорчился. А потом вспомнил, что я тоже немного волшебник, и тихо шепнул:
– Время работает на меня. Машина даже скорости не сбавила.
Я вспомнил Дамиана: чёрная длинная чёлка падает на один глаз, твёрдый взгляд и уверенность, что это он устанавливает правила. Я вообразил, что я – это он. Закрыл глаза, представил, что машины остановились, и повторил волшебную формулу.
Папа убавил звук магнитолы:
– Что ты сказал?
– С дорогой разбираюсь, – схитрил я. – Говорю, что время работает на меня.
– Молодец! – одобрил папа.
А я вспомнил, как сильно не хочу на контрольную по русскому, сконцентрировался и снова представил, как наша машина стоит в пробке. Закрыл глаза и увидел: вот стоим мы, и «ниссан» впереди не движется, и какая-то красная машина справа стоит тоже.
– Время работает на меня! – шепнул. И тут машина поехала медленнее. Ещё медленнее.
И встала.
– Нет у тебя волшебных способностей, Димка, – вздохнул папа после пяти минут стояния на месте.
Я улыбнулся и решил, что теперь точно можно поспать. Вот только смс-ку Лизе Семёновой, старосте, отправлю, чтобы она отметила, что меня нет по уважительной причине: «Застряли в пробке. На контрольную опоздаю».
Я уже засыпал, когда звякнул телефон: «СВ опаздывает тоже. Контрольная будет на четвёртом уроке».
Мне сразу спать расхотелось. Я с тоской посмотрел на серебристый «ниссан» впереди, на тётеньку, которая красит ресницы за рулём стоящего справа красного «шевроле». Вздохнул, открыл учебник на семнадцатом параграфе и произнёс: «Время работает на меня».
Дамиан же успел написать диссертацию. Может, и у меня получится?
Сложить и поделить
Я не трус, честно. Не боюсь хулиганов, бродячих собак и почти не боюсь темноты. Но когда на уроке гремит: «Парапланов!» – или тихо позвякивает: «А как думает Дима?» – я попадаю в другое измерение.
Там всё ватное и замедленное. Особенно мысли. Они ползут черепашьим темпом. И когда в лабиринте моей памяти черепашка-указатель из «Логорайтера» находит дверь комнаты, в которой скрыт правильный ответ, в классе раздаётся: «Парапланов, два» или «Дима, ты вообще домашнее задание делаешь?».
Спорить бесполезно. Я мечтаю взять учителей, посадить на черепашку и покатать по хранилищам моей головы, чтобы они убедились: я всё знаю.
Правда, там бардак. Представляю, как Лилия Геннадьевна, чихая, разбирает блоки из «Майнкрафта», чтобы достать из кладовки моей памяти листок с правилами употребления Past Simple.
И в момент, когда она уже взялась за него, ей на голову лягушка-липучка в красной каске сваливается. Когда я английский учу, эту лягушку в руке сжимаю. То пополам согну, то башку ей закручиваю – от этого учится лучше. Только теперь лягушка в кладовке с английским сидит и о себе напоминает.
Неделю назад из-за этой лягушечки я в историю вляпался. Точнее, вляпался из-за Жанки, а лягушечка помогла. Вот только помогла мне или Жанке, я пока не решил.
Стою я после уроков в коридоре – думаю: до робототехники спрятаться и на телефоне поиграть или на продлёнку пойти и русский сделать. Смотрю, Жанка идёт, Викину резинку для волос в руках теребит: растягивает, щёлкает по собственным пальцам. Значит, ей скучно: жертву ищет.
Я взял рюкзак и, стараясь выглядеть беззаботно, спиной к ней повернулся и к лестнице пошёл.
– Стой, Парапланов! – Жанкин голос припечатал, как снежок, который на самом деле ледышка.
Подбежала, оглядела меня, выискивая, за что бы зацепиться, и заявила:
– У тебя, Парапланов, страх публичных выступлений. Я тобой займусь. Бабочки в животе порхать будут после моих тренировок.
Я был против. Но Жанке это лучше не говорить – точно не отлипнет. А так оставалась надежда, что на что-нибудь другое переключится.
Вообще, если сложить Жанкино бесстрашие ляпать что угодно кому угодно и мой страх отвечать на уроке, хорошенько перемешать, а потом пополам поделить, как раз получатся два гармонично развитых человека. Вырасту – изобрету машину для смешивания характеров.
На следующий день Жанка ко мне близко не подходила, и я расслабился. Мы пришли вместо музыки в актовый зал – готовиться к новогоднему концерту. Я встал позади всех и уткнулся в телефон.
Я смотрел в прицел лазерного ружья и медленно шёл по улицам полузаброшенного города. Кто-то схватил меня за рукав и вытолкнул вперёд. Жанкин голос сказал, что я – доброволец.
Из-за угла блеснул выстрел. Мир на экране телефона перевернулся, лазерное ружьё упало на асфальт. Жизненные показатели слились до нуля, ноги моего героя содрогались в агонии. В моём животе при виде сцены что-то содрогалось вместе с ними. И это были не бабочки.
Всё оказалось не так страшно: роль досталась хорошая, надо всего лишь орать и убегать. Это я умею. Надо только представить, что привидение протягивает мне тест по русскому, а потом из складок белого балахона достаёт итоговую по английскому, и ужас получится вполне убедительно.