Рассмотрим, например, ситуацию, с которой столкнулся Томас Эдисон. Одна из трудностей на раннем этапе создания лампы накаливания заключалась, собственно, в нити накаливания, которая нагревалась либо слишком быстро, либо неравномерно. Однажды в 1879 году Эдисон в задумчивости катал между пальцами кусочек сажи со смолой, пока тот не превратился в тонкую нить. Изобретатель придал ей форму подковы и попробовал в лампе: свет получился устойчивым и ярким. Это был успех, но Эдисон понимал, что коммерческого результата с этой лампой не добиться. Он продолжил искать альтернативу. Прочесывая «кладовую природы», экспериментировал с самыми разными растениями, древесными волокнами, целлюлозой, клейстером, папиросной бумагой и синтетической целлюлозой[137]. Он пробовал вымачивать нить накаливания в керосине и подвергал ее карбонизации. В конце концов его выбор пал на японский бамбук. Позднее Эдисон говорил: «Могу без преувеличения сказать, что у меня было 3000 разных теорий относительно электрической лампочки, каждая из них звучала достаточно рационально и имела все шансы оказаться истинной. Но только в двух случаях эксперименты доказали справедливость моей теории».
Величайшая заслуга Эдисона не в том, что ему принадлежит идея лампы накаливания — ее за семьдесят пять лет до него предложил Гемфри Дэви, — а в том, что усовершенствованная электрическая лампа стала доступна для широкого использования. Это произошло благодаря тому, что Эдисон опробовал бесконечное множество вариантов и не боялся ошибок. Он говорил: «Величайшая слабость — это сдаться. Самый верный путь к успеху — попробовать еще раз»[138].
Несколько поколений спустя американский физик и изобретатель Уильям Шокли разработал теорию, как усилить электрический сигнал посредством небольшого полупроводника. Однако в расчеты вкралась ошибка, и почти год теория никак не сходилась с практикой. Его команда проводила эксперимент за экспериментом, но безрезультатно: они словно блуждали по лабиринту и каждый раз упирались в тупик. Тем не менее они не прекращали попыток и в конце концов нашли способ получить на практике эффект, который прогнозировал Шокли. На выходе из лабиринта они очутились в современном мире транзисторов. Впоследствии Шокли называл этот период «естественным процессом совершения ошибок, помогающим найти свой путь».
Именно таким образом, переживая одну неудачу за другой, Джеймс Дайсон пришел к изобретению первого пылесоса без мешка. Он потратил пятнадцать лет на создание 5127 прототипов, прежде чем разработал модель, которая вышла на рынок. Отдавая должное совершенным ошибкам, он описывал этот процесс так:
«Когда я создал пятнадцатый прототип, у меня родился третий ребенок. К 2627-му варианту мы с женой уже считали каждую копейку. К 3727-му прототипу жена давала частные уроки живописи, чтобы у нас были хоть какие-то деньги. Это были тяжелые времена, но каждая неудача приближала меня к решению проблемы»[139].
Когда «Аполлон-13» находился далеко в космосе и запас кислорода на корабле стремительно сокращался, Джин Кранц объявил специалистам NASA: «У нас нет права на ошибку». Операция по возвращению экипажа прошла успешно, но даже при счастливом финале нельзя забывать: риск был реальным. Вероятность ошибки есть всегда. Даже великие идеи не застрахованы от провала.
Вспомним Микеланджело. Спустя двадцать с лишним лет после того, как он завершил роспись потолка Сикстинской капеллы в Ватикане, ему поручили написать фреску «Страшный суд» на алтарной стене капеллы. Игнорировав каноны, Микеланджело объединил библейские аллегории и древнегреческую мифологию. На фреске с изображением ада он поместил Харона, перевозившего души умерших через реку Стикс в Аид, и царя Миноса, вершащего суд над грешниками. Микеланджело еще сильнее отступил от церковной традиции, изобразив полностью обнаженные тела.
Роспись вызывала, с одной стороны, безграничное восхищение, с другой — жесткое неприятие. Посланник Мантуи вскоре после открытия фрески писал кардиналу: «Хотя работа отличается удивительной красотой, немало людей осуждают ее. Преподобные театинцы первыми сочли позором, что в столь священном месте изображены нагие тела, в столь непристойном виде»[140].
Церемониймейстер папы римского Павла III заявил, что эта фреска «не для часовни папы, а скорее для общественных бань и таверн»[141]. Кардиналы выступали за уничтожение росписи. Папа римский занял сторону Микеланджело, однако Тридентский собор осудил наготу в религиозном искусстве. После смерти Микеланджело персонажей прикрыли драпировкой и фиговыми листками. В следующие столетия цензурные исправления продолжились.
Во время последней реставрации, завершенной в конце ХХ века, некоторые из поздних правок были удалены. Без фиговых листков один из осужденных мужчин неожиданно оказался женщиной. При этом реставраторы решили сохранить самые первые правки, посчитав, что эти листки спасли великое творение в той же мере, что и испортили его. Поскольку Микеланджело рискнул своей живописью противоречить отцам церкви, несколько поколений людей, посещавших капеллу, так и не увидели его творение в первозданной красоте.
Композитор Дьёрдь Лигети столкнулся с похожей проблемой, связанной с общественным неприятием. В 1962 году ему заказали написать музыку к празднованию четырехсотлетия голландского города Хилверсюма. У Лигети возникла необычная идея: симфоническая поэма для ста метрономов. Все метрономы начинают звучать одновременно, но каждый со своей скоростью, по мере течения пьесы они останавливаются один за другим, и в конце произведения звучащим остается лишь последний метроном.
В день торжества городские власти и почетные гости собрались на праздничный концерт. В назначенный момент на сцене появились Лигети и десять его помощников, все в смокингах. По знаку Лигети помощники запустили метрономы, и симфония началась. Реакцию аудитории Лигети описывает так: «С последним ударом последнего метронома воцарилось гнетущее молчание. Затем слушатели разразились криками негодования»[142]. Чуть позже на той же неделе Лигети с другом хотели посмотреть запись концерта, которая должна была транслироваться по телевидению: «Мы расположились перед телевизором в ожидании. Но вместо концерта показали футбольный матч… телевизионная программа была срочно изменена по требованию властей города»[143].
Подобно фреске Микеланджело, симфония Лигети не только осталась в истории музыки, но и обрела огромное значение.
Однако не все творения в итоге получают общественное признание. В 1981 году уже известный скульптор Ричард Серра получил заказ на композицию для площади перед административным зданием на Манхэттене. Серра создал «Наклонную арку» — огромную наклоненную стальную пластину высотой 3,5 м и длиной 35 м. Это вызвало ожесточенные споры. Люди, работавшие в зданиях, расположенных на площади, выражали недовольство тем, что сооружение Серра мешает движению, и начали протестовать против «ржавой металлической стены». В общественных слушаниях свое мнение высказали почти двести человек. Противники называли сооружение «пугающим» и «мышеловкой». Коллеги по цеху поддерживали Серра, и сам он выступал на слушаниях. Тем не менее судейская коллегия четырьмя голосами против одного вынесла решение демонтировать скульптуру. Ее разобрали на части и отправили на переплавку. Идея Серра заключалась в том, чтобы разрушить рутину, но время и место были выбраны неудачно: вечно спешащие жители Нью-Йорка ее не оценили. «Наклонная арка» исчезла навсегда.
«Наклонная арка» Ричарда Серра
В истории цивилизации масса примеров идей, которые были преданы забвению из-за неприятия обществом. Неутомимый изобретатель Томас Эдисон задался вопросом, почему рядовые американцы должны тратить деньги на фортепиано от Steinway, когда им можно предложить более доступную альтернативу. Надеясь принести музыку в каждую семью среднего достатка, он спроектировал фортепиано из бетона. В 1930-х годах компания Lauter Piano выпустила несколько таких инструментов. К сожалению, это фортепиано значительно уступало по качеству звучания традиционному и к тому же в буквальном смысле весило целую тонну. Никто не хотел украсить свою гостиную бетонным инструментом.
Невозможно предсказать, как будет воспринята идея: она может казаться гениальной своему создателю, но не найти понимания у широкой публики. В 1958 году Ford Motor Company разработала экспериментальную модель автомобиля под кодовым названием E-car или «Эдсел». Предполагалось, что он составит конкуренцию «олдсмобилю» и «бьюику». Новую марку отличал целый ряд прогрессивных особенностей: ремни безопасности в качестве стандартной опции, индикаторы уровня масла и температуры двигателя, новаторская кнопочная система переключения передач. Форд уверял инвесторов, что новая модель станет хитом продаж. Работа над проектом шла в обстановке полной секретности, без каких-либо исследований мнения публики или даже будущих дилеров. Премьера автомобиля прошла в день, объявленный «Днем Эдсела» — E-Day. Довольно скоро стало очевидно, что проект потерпел полное и безоговорочное фиаско. Дизайн новинки подвергся жесткой критике, особенно досталось решетке радиатора, которую прозвали стульчаком. Финансовые потери компании от проекта «Эдсел» за три года, по некоторым оценкам, составили 350 миллионов долларов, что примерно соответствует 2,9 миллиарда долларов на сегодня.
Несколько десятилетий спустя, в 1983 году, компания Coca-Cola, неудержимо терявшая рыночные позиции в борьбе с главным конкурентом Pepsi, объявила об изменении классической формулы. Покупателям был предложен новый напиток — New Coke. К сожалению, новшество не оценили, и телефоны горячей линии компании буквально разрывались от возмущенных звонков. Одно из негодующих писем адресовалось «Главному Тупице компании Coca-Cola». Покупатель из Сиэтла составил коллективный иск в суд. На нововведение пожаловался даже кубинский диктатор Фидель Кастро. Через 77 мучительных дней компания вернула оригинальную формулу, которая была названа «классической Coca-Cola». А New Coke постигла та же участь, что автомобиль «Эдсел» и бетонное фортепиано.