— Совсем не глупости. Я говорю правду. Разве я хуже какой-нибудь известной кокотки? Я не всегда была такой, как теперь, и, может быть, имею важные причины оставаться в моем теперешнем положении.
Как охотничья собака, которая настораживает уши при выстреле, Поль стал внимательнее. Он даже решил запомнить услышанную фразу, чтобы объяснить ее в тот же самый вечер, если ему удастся достигнуть той цели, к которой он стремился. Но тем не менее он сказал:
— Поздравляю, Нисетта, ты прямо сошла с ума. Я просто выразил свое удивление, заметив, что ты еще больше похорошела. Я просил тебя прийти на это свидание для того, чтобы забыть сцену у Ба-ландье, но вдруг ты же вспоминаешь о ней и жалуешься. Но ведь жаловаться имею право один я. Ты, которую я знал веселой и смеющейся, стала злой и надутой.
Это замечание было совершенно верным, и Нисетте нечего было возразить. Она только нежно прижалась к Полю, и наклонившись к нему, тихо проговорила:
— Ах, дорогой Поль, я так счастлива, что с тобой наедине. Но я невольно вспоминаю о Луизе. Эта мысль заставляет меня страдать, потому что я очень тебя люблю и ревную.
— Ты сегодня расстроила удовольствие от пребывания наедине.
— Да, это правда. Прости меня, не будем больше говорить об этом. Ты меня любишь, не правда ли? — проговорила она, быстро повернувшись к нему лицом.
Последний ответил довольно естественным тоном:
— Я обожаю тебя.
Хотя Нисетта была не глупа, она, тем не менее, удовольствовалась этой фразой и отблагодарила своего спутника нежным, пожатием руки, сопровождая его не менее нежным взглядом. К этому времени они дошли до Петерса.
Панафье там знали. Он сделал знак лакею, и тот проводил их в отдельную комнату второго этажа. В последнее время парижские рестораны настолько выросли качественно и количественно, что мы должны несколько слов сказать о нравах ночных и дневных ресторанов Парижа. Когда-то наши отцы восхищались такими кафе, как "Ротонда", "Пале-Рояль", "Кафе-Фуа", но в наше время даже самые плохие рестораны превосходят их. В настоящее время, не говоря уже о достоинствах кухни, сама роскошь обстановки подобных заведений приводит в восторг. Петерс сделал из своих гостиных чудеса роскоши и искусства. Американский комфорт соединяется в них с французским вкусом. Провинциал, попавший в Париж, имеет полное право сказать: "Ах, в этом Париже ни в чем себе не отказывают!" Поль рассчитывал на впечатление, которое эта роскошь должна была произвести на Нисетту, и специально приказал лакею отвести их в одну известную ему отдельную комнату, отделанную особенно роскошно.
Но когда лакей, зажигая газовую лампу, попросил Нисетту и Поля войти, последний был сильно озадачен, услышав как его спутница, снимая шляпу, говорит:
— А, это золоченый кабинет!
— Что ты сказала?
— Да я его отлично знаю. Я здесь не в первый раз. Боже мой! Сколько раз мне здесь случалось веселиться!
Поль недоумевал все больше и больше. Вот уже четыре года длилась его любовная связь с Нисеттой, и он считал своим долгом скрывать это, исходя из того, что знал об этой женщине. Он всегда считал ее женщиной, которая вследствие несчастья была поставлена в положение гораздо более низкое, чем то, на которое она имела право по своему уму и образованию. Но он никогда и представить не мог, что жена Левассера, его привратника, может в один прекрасный день одеться по последней моде; знать в одно и то же время и Жобера, и таинственного Пуляра… А главное, чтобы маленькая, полненькая женщина, которая по утрам сама отправлялась за молоком в вязаном платке на голове, чтобы эта жена почтенного Левассера была завсегдатаем Бребана, Петерса и заведений, подобных Баландье!.. Тем не менее, не желая быть принятым за дурака, Панафье скрыл свое изумление, совершенно непринужденно взял шляпу и пальто из рук своей спутницы и отдал их лакею, в то время как Нисетта поправляла перед зеркалом свою прическу.
— Ну, — сказал он, — так как ты знаешь это заведение, то заказывай, пожалуйста, то, что тебе хочется.
— О, мне это не трудно, — отозвалась она. — Я всегда заказываю то, что люблю.
— Да что ты говоришь!
— Да, конечно. Глупенький, — прощебетала Нисетта, подбегая к нему и целуя. — Я хочу заказать устрицы.
— Пожалуйста, не стесняйся.
— В таком случае, прежде всего подайте устриц.
— Сколько прикажете? — спросил лакей.
— Как можно больше!
— Ну, конечно, — смеясь, подтвердил Поль. — Пожалуйста, не стесняйся — я сегодня богат.
— В последнее время это с тобой часто случается, — заметила она, бросая на Панафье взгляд, который привел его в смущение.
Он поспешно заказал остальное меню, и лакей вышел.
После этого Нисетта уселась на диване рядом с Полем, говоря:
— А теперь, не хочешь ли помириться?
— Что за глупости ты говоришь! Разве мы ссорились?
— Пожалуйста, не притворяйся. Ты целый час делаешь мне разные намеки не словами, а жестами, взглядами и всем твоим обращением со мной. Мы сейчас хорошо пообедаем, и обед будет стоить дорого, но ты не видишь и не понимаешь моей любви к тебе. Если бы ты отправился со мной просто в какую-нибудь деревню, то я любила бы тебя точно так же и была бы, может быть, счастливее, чем сейчас, хотя я здесь и наедине с тобой.
Удивленный и озадаченный Поль выпрямился, пристально глядя на Нисетту, которая смотрела на него с веселой улыбкой. "Что же это за женщина?" — думал он. В эту минуту вошел лакей, чтобы накрыть стол, и Нисетта закрыла ему рот рукой, проговорив вполголоса:
— Продолжим, когда останемся вдвоем.
После того как был накрыт стол, поданы и унесены две первые перемены блюд, Поль подвинулся к своей спутнице. Та, довольная этим движением, улыбнулась, говоря:
— Садись ко мне поближе, как прежде. Я готова все тебе простить.
— Простить мне? Что ты собираешься мне прощать?
— То зло, которое ты мне причиняешь.
— Я причиняю тебе зло?!
— Ты принимаешь такой удивленный вид, как будто я говорю с тобой по-китайски. Вы, мужчины, меня удивляете. Вам нравится легкая любовь. Вы привыкли забывать назавтра же ту женщину, с которой были знакомы сегодня. Я не говорю, что не люблю своего мужа. Я бы солгала, утверждая подобное. Но, чтобы делать так, как поступаю я, нужно чувствовать очень сильную любовь к вам.
Поль пристально глядел на Нисетту, стараясь угадать — правду ли она говорит. Но взгляд и голос казались одинаково чистосердечными.
Видимо, она говорила правду.
Затем он налил ей стакан вина и продолжал вслух:
— Послушай, моя милая Нисетта, ты и в самом деле дурочка. Я очень люблю тебя, и жаль, что ты этого не замечаешь. Ты не умеешь сдерживаться, и если бы я об этом не заботился постоянно, то мы давно нажили бы себе новые неприятности.
— Скажи мне, ты очень любишь Луизу?
— Да, я очень люблю Луизу. Когда я познакомился с тобой, я не обманывал тебя по этому поводу. Луиза — несчастная девушка, с которой я познакомился в более счастливые времена. Она была работницей без поддержки, без семьи, и я чувствовал к ней чисто братскую привязанность. Ты знала все это, когда я с тобой познакомился, и эта ревность кажется мце запоздалой.
— Дело в том, что тогда я верила, а теперь не верю. Я вижу истину — ты любишь, прямо обожаешь, Луизу и не любишь меня.
— В таком случае я не могу объяснить себе твоего присутствия здесь.
Несколько минут Нисетта сидела смущенная. Она молча налила себе стакан шампанского и залпом выпила его.
— Ах, Боже мой! — заговорила она наконец. Ты сегодня очень любезен, а почему? Потому, что ты хочешь знать.
— Что я хочу знать? — спросил Поль, хмуря брови и полагая, что Нисетта угадала его планы.
— Ты хочешь знать, почему я увезла твою обожаемую Луизу к Баландье.
— Хватит, Нисетта, ты совсем с ума сходишь. Луиза сразу же рассказала мне, что происходило у Баландье. Пожалуйста, не делай такой вид. Я все знаю, повторяю тебе, и могу сказать, что ты занимаешься плохими делами. А между тем, Нисетта, ты достаточно хороша, чтобы не опускаться так низко.
— Что ты хочешь сказать? — с досадой проговорила Нисетта.
— Я хочу сказать, что ты хотела свести Луизу с этим человеком.
— А, так она сказала тебе это? Хорошо. Да, я пробовала это сделать, но я не занимаюсь этим постоянно. Я хотела сделать это из ревности. Я страдаю, видя, что ты бросаешь меня из-за этой девчонки. Я хотела погубить ее, чтобы убить твою любовь к ней.
— Нисетта, я не могу поверить в твою любовь.
— В таком случае, я повторяю тот же вопрос, который мне задал ты: для чего же я здесь?
— О! Это совсем другое дело. Ты скучаешь, захотела развлечься, прежняя любовь вернулась к тебе на мгновение.
Между тем Нисетта, разговаривая, бессознательно поглощала вино, которое наливал ей Поль. Ее глаза сделались живее, улыбка — веселее. Она пододвинулась к Полю и, глядя ему в лицо, сказала:
— Послушай, скажи мне откровенно: правда ли, что ты не веришь, что я тебя люблю?
— Нет, я верю. Ты меня любишь, но не очень сильно. Твоя любовь не делает тебя счастливой, когда ты удовлетворена, точно так же, как не делает тебя несчастной, когда ей встречается какое-нибудь препятствие.
— Ты так думаешь? Ну, ты действительно глуп, мой милый Поль. О-о! — вскрикнула она, вскакивая и страстно целуя его. — Я очень люблю тебя!
Панафье спокойно наблюдал за Нисеттой и увидел, что довел ее до того состояния, какого добивался. Он налил ей еще стакан шампанского и сказал:
— Ну, выпьем, Нини.
Та послушно взяла стакан, чокнулась и выпила залпом. Тогда Панафье привлек к себе молодую женщину, говоря:
— Слушай, Нисетта, я хочу с тобой объясниться, но только с условием, что ты будешь откровенна. Я страстно люблю тебя, Нисетта, и надеюсь, что ты это видела.
— Да, раньше, но с некоторых пор ты сильно изменился.
— Это правда. Но это еще не значит, что моя любовь к тебе уменьшилась. Просто мой рассудок говорит, что нужно быть осторожнее, и я боюсь.