знают цену драгоценностей и приобретают способность оценивать камни и жемчуг не хуже настоящих ювелиров. Уже месяц спустя после того, как им подарили первый бриллиант, они знают его истинную цену. Нисетта точно так же знала толк в драгоценностях.
— Да, — возразила она, — если бы на нем не было пятен, то он стоил бы даже больше.
— Как?! Разве на нем есть пятна? Ах, да, правда, — с досадой сказала Луиза. — Я вижу два пятна.
— Да, два пятна, но это ничего не значит. Несмотря на это, кольцо все-таки прелестно.
— Я его надену, — сказала Луиза, надев кольцо на палец.
— Но что мы теперь будем делать? — спросила Нисетта. — Мне хочется пить. Прикажи подать завтрак.
— Завтрак — здесь!? Ни за что! Я одета, экипаж подан. Можем позавтракать где-нибудь за городом. Как по-твоему?
— Прелестная идея! — восхитилась Нисетта. — Знаешь что? Мне хочется позавтракать в маленьком трактире у заставы.
— Ах! Я там бывала, когда была совсем еще маленькой. Едем!.. Жюли, дайте мне другое платье и простенькую шляпу.
— Ты оставишь кольцо на пальце?
— Да, конечно. Это будет очень забавно. Жюс-тен, не надевай ливрею. Ты будешь нас сопровождать. Да, возьми с собой Лорана. Если нас кто-нибудь затронет, он сможет нас защитить.
Жюстен отправился за своим собратом, а молодые женщины спустились с лестницы и поспешно сели в экипаж. На площади Бастилии кучер спросил, куда ехать.
— В "Бешеную кошку", — сказала Нисетта.
— Где это?
— Около Шарона.
— Тогда мы поедем по улице Ла-Рокетт.
— Да, — ответила Нисетта, поднимая стекло.
Луиза с любопытством смотрела, где они едут.
— По какой дороге поехал этот дурак? — недоумевала она. — Ему следовало проехать по улице Мениль-Монтан и выехать на дорогу Ротре. Мы ходили по этой дороге, когда я еще была маленькой. Где мы сейчас?
— Мы едем по улице Ла-Рокетт.
— В таком случае мы поедем мимо кладбища.
— Да, мимо кладбища Пер-Лашез.
Тень неудовольствия мелькнула на лице Луизы, и она вжалась в угол кареты.
— Что с тобой? — спросила наблюдавшая за ней Нисетта. — Ты нездорова?
— Нет.
— У тебя изменилось лицо.
— Нет, повторяю тебе, мне просто не нравится, что они поехали по этой дороге.
— Но еще не поздно, можно повернуть на улицу Мюр.
— Нет-нет, — поспешно сказала Луиза. — Если уж они поехали по этой дороге, то я заеду… Это, может быть, принесет мне пользу.
— Что ты хочешь сказать?
— Скажи, Нисетта, чтобы он остановился перед кладбищем.
— Перед Пер-Лашез?
— Да, я хочу навестить своего ребенка.
— Ты с ума сошла. Послушай, ты поедешь в другой…
— Я так хочу! — перебила Луиза тоном, не терпящим возражений.
Нисетта скривилась и замолчала. Она поехала с Луизой, чтобы повеселиться и посмеяться, а теперь все расстроилось. У нее не было ни малейшего желания проливать слезы вместе с Луизой. К тому же, она совсем не любила плакать над чужим горем: ей хватало и своего. Но ее положение заставляло ее подчиняться капризам своей подруги, и она повиновалась.
Экипаж остановился, и Луиза, вдруг сразу опечалившаяся, вышла из него. Крупные слезы катились по ее щекам. Она купила два белых венка, и они вошли на кладбище. Обе шли молча, не обменявшись ни словом. Когда они дошли, наконец, до середины кладбища, Луиза остановилась в начале одной из аллей и сказала:
— Здесь.
— Здесь твой ребенок? — спросила Нисетта.
— Да. Мне приятно помолиться о нем. Я забываю его в последнее время.
Она вошла на аллею, но, сделав несколько шагов, вдруг остановилась и с удивлением повернулась к своей спутнице.
— Там кто-то есть, — сказала она.
— Что ты говоришь?
Луиза протянула руку и указала на могилу, находившуюся немного дальше, возле которой стоял на коленях мужчина, закрыв лицо руками.
— На могиле кто-то молится, — повторила она.
Нисетта взглянула и схватила Луизу за руку.
— Пойдем, пойдем скорее! Мы приедем сюда в другой раз! — говорила она.
Но Луиза едва держалась на ногах и не в состоянии была сделать ни шагу: она узнала того, кто молился на могиле. Это была очень простая могила, окруженная маленьким садиком. На простом камне была вырезана надпись: "Здесь покоится Мария-Анна-Полина Панафье, умершая в 30 лет", а немного ниже — "Здесь покоится Луи Поль Панафье, умерший в 2 года. Молитесь за них". Молившийся же мужчина был никто иной, как Панафье. Услышав шаги, он поднялся с колен и взглянул на посетительниц. Узнав их, он вскрикнул, но быстро овладев собой, подошел к Луизе.
— Зачем вы сюда пришли? — произнес он.
Взволнованная Луиза не могла ниче о отвечать, за нее ответила Нисетта:
— Господин Панафье, мне кажется, вы выбрали для скандала неподходящее место.
— Скандал происходит из-за вашего, мадам, присутствия здесь — с презрением отозвался Панафье. — Здесь покоятся моя мать и мой ребенок, и я запрещаю таким женщинам, как вы, оскорблять своим присутствием их могилу.
— Мсье, вы не имеете права говорить со мной в таком тоне. Я вправе идти туда, куда хочу. Я сопровождаю Луизу на могилу ее ребенка, и вы не имеете права запретить ей приходить сюда!
— Вы говорите, что я не имею права отказаться от ее лицемерных молитв?
— Это ребенок Луизы, и она имеет право называть его своим ребенком.
— Негодная! — прорычал Панафье и хотел броситься на Нисетту, забыв, что она женщина.
Но та, видя гнев, мелькнувший в глазах. Панафье, поспешно отступила, а Луиза, услышав оскорбление, победила свое волнение и бросилась к Панафье, чтобы остановить его.
— Она лжет, Поль! — говорила она. — Она лжет, клянусь тебе.
Говоря это, она опустилась на колени перед Панафье. Нисетта же благоразумно спряталась за могилу.
Как часто бывает после сильного припадка гнева, Поль, увидев, что Нисетта уходит, а Луиза стоит перед ним на коленях, почувствовал, что слезы подступают к его глазам.
— Так вот где я должен был увидеться с тобой! И не стыдно тебе, Луиза, приезжать сюда с этой женщиной, которая губит тебя. Ты знала, какое горе ты мне причинила? Ты же знаешь, как это жестоко!
— Сжалься надо мной, — проговорила Луиза.
— Луиза! — сказал Панафье спокойным тоном. — Я не хочу объясняться с тобой здесь. Встань.
— Я не встану, пока ты меня не простишь.
— Я не хочу говорить с тобой здесь. Неужели ты этого не понимаешь? Встань.
Поль нахмурил лоб. Он вспомнил про аббата. Тем не менее он сдержался.
— Луиза, — сказал он, — можешь ли ты уделить мне один час?
— О да, сейчас же! — с готовностью отозвалась Луиза.
— Только не сегодня.
— Когда ты хочешь?
— Завтра утром.
— Может быть, ты придешь ко мне? Или где мне найти тебя?
— Приезжай ко мне, но ты должна согласиться еще на одно условие.
— Какое?
— Ты поклянешься на могиле нашего ребенка, что до завтрашнего дня не увидишься ни с кем, даже с Нисеттой.
— Клянусь тебе!
Говоря это, молодая женщина протянула руку по направлению к могиле своего сына.
— Хорошо, до завтра. Иди в эту сторону, а я хочу остаться и поговорить с Нисеттой.
— Поцелуй меня.
— Нет, — сухо ответил Панафье.
Луиза не смела настаивать, но крупные слезы потекли по ее щекам, и она хотела опуститься на колени, но Панафье поднял ее.
— Иди, — сказал он. — Завтра мы придем сюда вместе, и ты успеешь тогда помолиться.
Луиза опустила голову и послушно ушла со слезами на глазах.
Когда Панафье увидел, что она исчезла на главной аллее, он направился к тому месту, где спряталась Нисетта. Но он напрасно искал ее. Нисетта давно уже ушла. Опасаясь, как бы она не встретилась с Луизой, он поспешил к выходу из кладбища, но вскоре увидел Луизу, выходившую одну. Она плакала и он заметил на ее руке громадный бриллиант, сверкавший в лучах солнца. Спрятавшись за маленькой будкой сторожа, он увидел, как Луиза села в карету. Она была одна, и он слышал, как она приказала кучеру ехать домой.
— Я убежден, что Луиза не изменит данной клятве, а завтра будет видно.
Затем, охваченный гневом и ревностью, он направился к Парижу. Придя домой, он все еще думал о сцене, которую пережил, и сам удивлялся своему мужеству, так как давно привык исполнять все желания Луизы. И при мысли о проявленной им жестокости слезы выступили у него на глазах. Он любил Луизу и чувствовал, что даже ее проступок не уменьшил его любви к ней. Одна мысль об аббате приводила его в ужас, и несмотря на презрение, наполнявшее его душу, и отвращение, которое он чувствовал к неверной, несчастный был вынужден сознаться самому себе, что обожает свою Луизу. Он уже сожалел, что не увез ее с собой.
— Но, — сказал он, — слезы сожаления ни к чему не приводят. Я не могу и не хочу забыть Луизу, виновна она или нет. Я хочу ее спасти от той грязи, в пучину которой она бросилась. Сначала нужно спасти ее, а затем будет видно — люблю я ее или нет.
Когда Поль проходил мимо привратницкой, ему сказали, что о нем спрашивали.
— Кто приходил?
— Молодой человек лет двадцати восьми или тридцати.
— Он обещал прийти еще?
— Он сказал, что придет через час.
— Хорошо. А вы видели раньше этого господина?
— Нет, мсье. Это молодой человек не особо приличного вида, но в то же время он и не рабочий.
"Кто бы это мог быть?" — подумал Панафье.
— Впрочем, он о вас мало знает, так как расспрашивал о вашем положении.
— Он не представился?
— Нет, мсье.
— И вы не спрашивали его?
— Нет, спрашивал, но он не захотел мне отвечать. Сказал только, что должен вас видеть, но что вы его не знаете.
— Я его не знаю…
— Да, по имени, но вы с ним где-то встречались.
— Хорошо, когда он придет, скажите, что я его жду.
После этого Панафье поспешно поднялся к себе и, приведя все в порядок, стал ждать.
Не прошло и четверти часа, как в дверь постучали. Он открыл дверь, и в комнату вошел довольно бедно одетый молодой человек, с таинственным видом спрашивая: