И, возможно, мы сможем уйти из этого мира с улыбкой на лице, зная, что мы прожили свою жизнь достойно и совершенно не зря.
— Я хочу жить и готов пойти на сделку, — неожиданно произнёс поляк.
Его фиолетовые глаза были похожи на два осколка разбитого зеркала, в которых отражалась бездна. Они были прикованы ко мне и не мигали, не отводили взгляд, а будто пожирали меня, как пламя пожирает древесину. Я чувствовал, как от их взгляда по телу пробегает холодок.
В них не было ни страха, ни надежды, ни каких-либо других человеческих эмоций. Только бездна, пустота, которая ждала своего часа, чтобы поглотить меня целиком. Я почувствовал, как по спине пробежал холодный пот, как будто сам воздух вокруг меня стал тяжелым, непроницаемым.
Его фиолетовые глаза были не просто необычного цвета, они были вратами в бездну, в которую я не хотел смотреть, но от которой не мог отвести взгляд, ибо такое родное сияние чистого разума так и манило. Оно говорило о многом: о страхе, о безнадежности, о пустоте, которую он носил в себе. И я готов был заключить сделку, и цена — его душа!
— И что ты готов предложить? — тоном змея-искусителя интересуюсь в ответ. — Что у тебя есть, кроме бессмертной души, человек? — он отшатнулся.
И я понял, что он не только ждал моего ответа, он ждал моего решения, решения, которое могло изменить все. И я должен был ответить, и я должен был ответить правдиво. Ибо честность — это обоюдоострый клинок, что способен как спасти обоих, так и зарезать говорившего, именно поэтому играть с правдой стоит осторожно.
— Говоришь, как сатана… — мутант неуверенно улыбнулся. — Понимаешь, я устал от такой жизни, устал быть изгоем, вечно бороться за кусок хлеба. Проще уж сразу в тюрьму, там хотя бы кормят. Пойми, моя сила — созидать! — произнёс он, «вырастив» прекрасный дворец прямо из земли. — Геомантия должна служить во благо. Но любым инструментом можно как творить, так и разрушать.
Киваю.
— Тогда сделка. Твоя душа и верность в обмен на «новую» личность, внешность и далее по списку. — улыбаюсь, протягиваю руку для заключения сделки, пару секунд подумав, он всё пожал руку, и тень рядом с телебашней озарилась фиолетовым сиянием, ознаменующим заключение сделки.
— Да будет так. — секунда, и угольно-чёрные нити с моей руки опутывают тело мутанта. — Сделка будет исполнена!
Глава 24
Каирская пыль, повиснув в воздухе, словно туман, оседала на потрескавшихся стенах, на изломанных решетках окон, на лицах прохожих, обвешанных грязными одеждами. Запах специй, гнили и животных смешивался с отвратительной вонью нечистот, постоянно напоминая о тяжелой жизни в этом бедном районе Каира. Среди этой бедности, неприглядности и нищеты стоял он — мутант. Его тело, истерзанное и изуродованное, было покрыто шрамами, напоминающими о множестве страданий. Его глаза, в которых раньше отражалась боль и отчаяние, недавно претерпели невообразимые превращения.
Мой хриплый голос эхом разносился среди стальных конструкций, словно пророческое предсказание.
— Новая внешность, — повторил я, и эти слова прозвучали как вызов, обращённый к самому небу и его пантеону.
Передо мной стоял мутант, окутанный тусклым фиолетовым светом. Его тело было измучено и истерзано, покрыто язвами и шрамами, которые свидетельствовали о пережитых страданиях. Из его груди, подобно изломанным рёбрам, торчали тонкие чёрные нити. Казалось, будто он был соткан из тьмы и боли. Эти нити, наполненные силой, медленно, но неумолимо проникали в его тело, стремясь стереть с лица земли все следы его прошлого и забрать будущее.
Я наблюдал за этим процессом с восторгом и трепетом. Каждая секунда, каждое движение его тела, каждый стон — всё это свидетельствовало о рождении чего-то нового, пугающего и завораживающего. Новое тело — как пустая глиняная ваза, которую кто-то готов был заполнить.
Запах горелой плоти и металла смешивался с лёгким дуновением морского бриза, который не мог развеять ощущение надвигающейся катастрофы. Мутант находится на пороге новых изменений, и то, что появится из его страданий, будет ещё более ужасным, чем то, что было раньше.
Но это мне и надо, ибо нет более постоянного источника энергии, чем людское страдание, боль и разочарования.
— Но глаза мы оставим. — моя улыбка приобретает нотки доктора Фрейденштейна.
Сперва они стали фиалковыми, как лепестки редких цветов, выращенных в неприступных горных долинах. Былой цвет исчез, уступив место нежной сиреневой палитре, которая еще больше подчеркивала его мучительную красоту. Но это было лишь началом. Затем, словно какая-то невидимая сила внутри него взяла верх, его глаза налились благородным пурпурным цветом, ярким и изысканным, не уступающим по красоте и величию цвету императорских мантий Византии.
В этих прекрасных глазах, где теперь отражались не только боль и страдание, но и какая-то неземная сила, угадывались и отблески безысходности, и боль уличного бродяги, который всё ещё чувствует себя потерянным и никому не нужным в этом мире. Он был мутантом — с одной стороны, потомком новых «богов», с другой — несчастным бродягой, которому не было места ни среди людей, ни среди тех, кто его создал. Но я найду этому «ресурсу» достойное применение.
— Мне нравится… — удовлетворённо киваю «новым» глазам. — «Ты» явно бы оценил. — надменно усмехаюсь.
Заворожённо наблюдая за пурпурной гетерохромией глаз, я на секунду даже залюбовался.
— А вот волосы придётся изменить, да и вообще, я же обещал что-то «новое»?
Время, казалось, замерло. В воздухе повис тяжелый запах горелой плоти и дым, а вокруг мутанта завился туман, словно призрак его прошлого уходил в никуда. Его волосы, раньше русые и живые, словно впитавшие в себя весь пыльный Каир, вмиг поседели. Этот процесс произошел практически мгновенно. В этой небольшой доле секунды время сжалось в невообразимую точку, а жизнь мутанта превратилась в визуальный парадокс.
И вот уже его волосы стали пепельно-серыми, словно дым от потухшего костра. Каждая прядка — как отпечаток времени, оставивший на нем свой неизгладимый след. И в этот же момент стали меняться и черты лица. Они обрели четкость, рельефность, как у древней статуи, высеченной из камня.
Его тело — ранее измученное и ослабленное — начало преображаться, как пластилин в руках скульптора. Плоть сжалась, мышцы набухли, стали выпуклыми и рельефными, как у статуи Геракла. Он вырос на несколько сантиметров, его плечи расширились, а тело обрело более мощную и массивную форму.
Всё произошло так быстро и незаметно, что мне казалось, будто я всё ещё вижу перед собой того бедного и ослабленного мутанта. Однако в то же время я понимал, что на моих глазах рождается нечто совершенно иное — нечто могучее и практически непобедимое.
Это было не просто преображение, а рождение нового существа, которое было спроектировано и создано по моим стандартам, в соответствии с моим планом. Его тело — это холст, а я — художник, который творит свою собственную реальность.
В этом и есть вся прелесть демонического искусства, получая согласия, ты способен менять душу, а затем и плоть от и до, заменяя по своей воле каждую клеточку.
Чёрные нити, словно щупальца невидимого монстра, всё глубже и глубже проникали в тело мутанта. Они двигались не торопясь, но целенаправленно, словно изучая его структуру, ища слабые места, чтобы их разрушить и перестроить заново. Каждая нить была пронизана тёмной энергией, которая пульсировала внутри него, изменяя его на клеточном уровне. Я видел, как его кожа становится более гладкой, как исчезают шрамы и раны, как его тело обретает новую форму, ставшую более стройной и мускулистой.
Это было похоже на виртуозную хирургическую операцию, проводимую не скальпелем, а темными нитями, которые разрушали старое и создавали новое, не оставляя следов своей работы. Я, словно истинный творец, наблюдал за этим процессом, сосредоточившись на своей задаче. Я был источником жизни для этого существа, и моя мана непрерывно и мощно текла в него, как река в море.
Моя мана была темной и неистовой, она несла в себе мощь и власть, она была в состоянии изменить все на своем пути. Она заполняла его тело, насыщая его клетки новой энергией, делая его более сильным, быстрым, выносливым.
И с каждой секундой, с каждой каплей моей маны, он становился все более могущественным, все более непохожим на того мутанта, которого я нашел в бедном районе Каира.
Он превращался в нечто новое, нечто совершенное, нечто ужасное и прекрасное одновременно.
— Проснись Гиперион время пришло. — обрываю поток маны и активирую печать на его груди.
В этом моменте преображение достигло своего пика. Пурпурные глаза мутанта заблестели ярче, и в них появился не только яркий цвет, но и новая, дикая жизнь. Зрачки мгновенно сузились, становясь вертикальными, словно у кошки, готовой к броску.
В них не было больше ни страха, ни отчаяния, ни сомнений — только чистая ярость, неукротимый инстинкт охотника, жажда борьбы.
И в этот же момент тело мутанта, одержимое моим воеводой, взорвалось неистовым рыком, который разрезал ночь Каира, как молния. Это был не человеческий звук, а ревущий, урчащий рык зверя, который пробудился от векового сна.
Он пронёсся по узким и грязным улочкам Каира, отражаясь от стен домов и пролетая над головами удивлённых прохожих. В этом рёве звучала вся необузданная сила моего военачальника, вся его жажда власти и превосходства. Он проникал в каждый уголок, в каждую трещину этого древнего города, неся с собой угрозу и хаос. В нём была не только физическая, но и духовная сила, он был воплощением моей воли. И все, кто услышал его рёв, поняли, что эпоха мира и спокойствия завершилась.
В этот момент Каир стал свидетелем появления нового чудовища — монстра, созданного страхом, болью и силой.
— Мяу… — эхом пронёсся его рык. — Хозяин? — недоумевал кот. — Почему ты выглядишь как человек? Где я? Где мы? — вопросы сыпались один за другим.