– Было почти двенадцать, – начала девушка музыкальным голосом, который был слишком парижским, чтобы гармонировать с ее простым англосаксонским именем, – когда доктор Лит был здесь, в своем кабинете, проверяя объекты в каталоге, которые были либо повреждены, либо пропали без вести. Я работала в библиотеке. Шум чего-то похожего на хлопанье ткани на ветру привлек мое внимание. Я прислушалась. Казалось, он доносился из художественной галереи, большой комнаты наверху, где висят некоторые из величайших шедевров в этой стране. Я поспешила туда. Как только я подошла к двери, меня охватило странное чувство, что я не одна в этой комнате. Я стала искать выключатель электрического освещения, но от волнения не смогла его найти. В комнате было достаточно света, чтобы смутно различать предметы. Мне показалось, что я услышала низкий стонущий звук из старого фламандского медного кувшина рядом со мной. Я слышала, что он должен был стонать по ночам.
Она остановилась и вздрогнула при воспоминании об этом, и огляделась вокруг, словно благодарная за поток электрического света, который теперь освещал все. Спенсер протянул руку и коснулся ее руки, чтобы побудить ее продолжать. Казалось, она не обиделась на это прикосновение.
– Напротив меня, посреди открытого пространства, – продолжила она, ее глаза расширились, а дыхание участилось, – стоял футляр с мумией Ка, египетской жрицы Фив, я думаю. Футляр был пуст, но на крышке было нарисовано изображение жрицы! Какие чудесные глаза! Они, кажется, проникают прямо в твою душу. Часто днем я прокрадывалась, чтобы посмотреть на них. Но ночью, вспомните и час ночи тоже, о, это было ужасно, ужасно. Крышка саркофага сдвинулась, да, действительно сдвинулась, и, казалось, поплыла в сторону. Я могла это видеть. И за этим вырезанным и нарисованным лицом с пронзительными глазами было другое лицо, настоящее лицо, настоящие глаза, и они смотрели на меня с такой ненавистью из места, которое, я знала, было пустым…
Она поднялась и смотрела на нас с диким ужасом, написанным на ее лице, как будто взывая о защите от чего-то, что она была бессильна назвать. Спенсер, который так и не убрал руку с ее плеча, мягко усадил ее обратно в мягкое кресло и закончил рассказ.
– Она закричала и упала в обморок. Доктор Лит услышал это и бросился вверх по лестнице. Там она лежала на полу. Крышка саркофага действительно была сдвинута. Он видел это. Больше ничего не было потревожено. Он отнес ее сюда и привел в чувство, сказал, чтобы она отдохнула день или два, но…
– Я не могу, я не могу, – закричала она. – В этом и заключается очарование этой вещи. Это возвращает меня сюда. Я мечтаю об этом. Мне показалось, что я видела эти глаза прошлой ночью. Они преследуют меня. Я боюсь их, и все же я не стала бы избегать их, даже если бы это убило меня. Я должна встретиться и бросить вызов силе. Что это? Неужели на меня пало проклятие четырехтысячелетней давности?
Я слышал истории о мумиях, которые пробуждались от многовекового сна, чтобы рассказать о чьей-то судьбе, когда она висела на волоске, о мумиях, которые стонали, булькали и боролись за дыхание, отчаянно били своими обмотанными руками в колдовские ночные часы. И я знал, что соблазн этих мумий был настолько силен для некоторых людей, что их непреодолимо тянуло посмотреть на них и посовещаться с ними. Было ли это дело для окультистов, спиритуалистов, египтологов или для детектива?
– Я хотел бы осмотреть художественную галерею, на самом деле, осмотреть весь музей, – вставил Кеннеди самым будничным тоном.
Спенсер, взглянув на часы, извинился, кивнул доктору Литу, чтобы тот показал нам окрестности, и, пожелав спокойной ночи мисс Уайт с заметным сочувствием к ее страхам, сказал:
– Я буду в доме еще по крайней мере полчаса, на случай, если произойдет что-то действительно важное.
Несколько минут спустя мисс Уайт ушла на ночь с явной неохотой, и все же, как мне показалось, с легкой дрожью, когда она оглянулась на лестницу, ведущую в художественную галерею.
Доктор Лит провел нас в большой сводчатый мраморный холл и вверх по широкой лестнице, мимо красивой резьбы и фресок, на которых мне хотелось остановиться и полюбоваться.
Художественная галерея представляла собой длинную комнату внутри и на самом верху здания, без окон, но освещенную огромным двойным потолочным окном, каждая половина которого, должно быть, была около восьми или десяти футов в поперечнике. Свет, падающий через это окно в крыше, проходил через стекло изумительной прозрачности. Можно было смотреть на небо, как будто сквозь сам воздух.
Кеннеди на время проигнорировал изобилие бесценных произведений искусства в галерее и направился прямо к гробу с мумией жрицы Ка.
– У него странная история, – заметил доктор Лит. – Не менее семи смертей, а также множество несчастных случаев были приписаны пагубному влиянию этого зеленовато-желтого гроба. Вы знаете, что древние египтяне, хороня своих священных умерших, пели: "Горе тому, кто разрушит гробницу. Мертвые укажут злодея Пожирателю Подземного Мира. Душа и тело будут уничтожены".
Это была действительно потрясающая вещь. На ней была изображена женщина в одеянии египетской жрицы, женщина среднего роста, с непроницаемым лицом. Раскосые египетские глаза, как и сказала мисс Уайт, почти буквально смотрели сквозь вас. Я уверен, что любой человек, обладающий природой, на которую влияют такие вещи, мог бы через несколько минут, глядя на них в состоянии самогипноза, действительно убедить себя, что глаза двигались и были реальными. Даже когда я повернулся и посмотрел в другую сторону, я почувствовал, что эти проницательные глаза все еще смотрят на меня, никогда не спящие, всегда проницательные и ищущие.
В Кеннеди не было никакого благоговения. Он осторожно отодвинул крышку и заглянул внутрь. Я почти ожидал увидеть там кого-нибудь. Мгновение спустя он вытащил увеличительное стекло и внимательно осмотрел внутренность. Наконец он, по-видимому, был удовлетворен своими поисками. Он сузил свое внимание до нескольких отметин на камне, частично в тонком слое пыли, которая собралась на дне.
– Это была очень современная и материальная реинкарнация, – заметил он, поднимаясь. – Если я не ошибаюсь, призрак носил обувь, обувь с гвоздями на каблуках и гвоздями, которые не похожи на те, что имеются в американской обуви. Мне придется сравнить следы, которые я нашел, с отметинами, которые я скопировал с гвоздей для обуви в замечательной коллекции М. Бертильона. Навскидку я бы сказал, что туфли были французского производства.
После того, как библиотека была осмотрена, и ничто особенно не привлекло внимания Кеннеди, он спросил о подвале или кладовке. Доктор Лит осветил путь, и мы спустились.
Внизу стояло бесчисленное множество огромных упаковочных ящиков, только что прибывших из-за границы, наполненные последней партией произведений искусства, которые купил Спенсер. Очевидно, доктор Лит и мисс Уайт были так поглощены выяснением того, какой ущерб был нанесен сокровищам искусства наверху, что у них не было времени осмотреть новые в подвале.
Первым шагом Кеннеди был тщательный обыск всех маленьких зарешеченных окон и двери, которая вела в своего рода небольшую зону для удаления пепла и мусора. На двери не было никаких признаков взлома, как и ни на одном из окон на первый взгляд. Тихое восклицание Кеннеди привлекло нас к нему. Он открыл одно из окон и протянул руку к решетке, которая с лязгом упала на тротуар снаружи. Прутья были полностью и тщательно пропилены, и все это было вставлено на место, чтобы ничего не было обнаружено при беглом взгляде. Он рассматривал замок на окне. По-видимому, все было в порядке; на самом деле он был установлен так, что был бесполезен.
– Большинство людей, – заметил он, – недостаточно знают об отмычках. От них обычный дверной замок или оконная задвижка не защитят. С помощью отмычки длиной восемнадцать дюймов даже малокровный взломщик может оказать давление, достаточное, чтобы поднять две тонны. Ни одно окно из тысячи не выдержит такого напряжения. Единственное применение замков – это не пускать воров-проныр и заставлять современного образованного взломщика шуметь. Это место со всеми его сказочными сокровищами должно охраняться постоянно, сейчас же все так, как если бы входная дверь была широко открыта.
Решетка была заменена, а окно, по-видимому, заперто, как и прежде, Крейг посвятил свои усилия осмотру упаковочных ящиков в подвале. До сих пор, по-видимому, там, внизу, ничего не было потревожено. Пока он рылся, из угла, образовавшегося за одним из ящиков, он вытащил трость, по всей видимости, обычную трость из малакки. Он немного подержал ее в руке, затем покачал головой.
– Слишком тяжелая для малакки, – размышлял он. Затем ему, казалось, пришла в голову идея. Он повернул ручку. Конечно же, она отошла, и в этот момент вспыхнул яркий маленький огонек.
– Ну, что вы об этом думаете? – воскликнул он. – Для научного темного фонаря это самая аккуратная вещь, которую я когда-либо видел. Электрическая осветительная трость с маленькой лампой накаливания и спрятанной в ней батарейкой. Это становится интересным. Должно быть, мы наконец-то нашли тайник настоящего джентльмена-взломщика, который, по словам Бертильона, существует только в книгах. Интересно, не спрятал ли он здесь что-нибудь еще?
Он наклонился и вытащил странный маленький инструмент – один синий стальной барабан. Он плотно вложил в ладонь жесткий резиновый колпачок и первым и средним пальцами обхватил барабан стальным кольцом на другом конце.
Последовал громкий звук, и только что распакованная ваза в противоположном конце подвала разлетелась вдребезги, как будто от взрыва.
– Фу! – воскликнул Кеннеди. – Я не хотел этого делать. Я знал, что эта штука заряжена, но понятия не имел, что кольцо с пружинкой на конце было настолько тонким, чтобы отстрелить его одним прикосновением. Это один из тех аристократических маленьких пистолетов "апач", которые можно носить в кармане жилета и прятать в руке. Скажи-ка, работает! И еще здесь есть маленькая коробочка с патронами.