Их, однако, в полной мере заменяют все оказавшиеся на редкость поучительными обстоятельства заказа, проектирования и постройки корабля с венчающими их показательными ведомостями инженера Долгорукова и совсем нелицеприятные, потребовавшие, надо думать, немалого гражданского мужества талантливого механика Е.А. фон Вонгаза (1840- ?).
Имея за плечами более чем тридцатилетнюю службу офицером корпуса инженер-механиков флота и опыт более чем двадцатилетних (в основном заграничных) плаваний в должности старшего судового механика, пережив как и все инженеры в 1886 г., унизительное лишение офицерского чина и переименование в отчасти, может быть, и почетное “звание” флагманского инженер-механика, он был девятым в списке носивших это высшее среди механиков звание. Впереди числились только два генерал-майора, которым чины сохранили по их высшим достижениям – и.д. инспектора механической части Н.И. Зарубин и главный инженер-механик Кронштадтского порта П.И. Суйковский (1823- ?).
Была ли это личная инициатива Евгения Андреевича, решившего посчитаться с бюрократией, имел ли он при командировании во Францию особое поручение от всего сообщества инженер-механиков флота, или же им руководило элементарное чувство долга и честь дворянина, но замечания, которые он в исходе испытаний высказал о состоянии механизмов новехонького крейсера, должны были произвести впечатление разорвавшейся бомбы. Их было двадцать восемь, и все они, будь власть честной, принципиальной и патриотичной, могли бы стать если не обвинительным заключением по делу заказчиков крейсера, то хотя бы памяткой и уроком при последующих заказах. Сегодня же этот документ остается замечательным свидетельством тому, что высокая квалификация, ум, честь и совесть во все времена во флоте и всей России имели достойных представителей.
В подписанной 15/27 октября 1888 г. “Записке по механизмам крейсера “Адмирал Корнилов” члена комиссии флагманского инженер-механика фон Вонгауз” (таким было написание фамилии в заголовке) автор старался, очевидно, избегать резких выражений, но слова “халтура” и “недобросовестность” встают за каждым пунктом замечаний. (РГА ВМФ, ф. 421, оп.1, д. 935, лл. 281-292).
Касались они только главных котлов, которые механик успел осмотреть во всех подробностях. Фирма, а с ней, наверное, и председатель комиссии приложили немало усилий к тому, чтобы флагманский механик не смог столь же обстоятельно осмотреть все механизмы. Как говорилось в итоговых “общих замечаниях”, осталась совсем не осмотренной подводная часть крейсера: корабль за время присутствия механика во Франции в док не вводили. Механизмы же до окончания испытаний фирма осматривать не позволяла (под удобным, понятно, мотивом избежания постороннего вмешательства), а затем оказалось возможным не вскрывать механизмы для ревизии и исправлений (как это всегда полагалось), ибо начальство требовало спешно отправить крейсер в Россию. Словом, случайно или с умыслом, но оказавшемуся опасно дотошным механику удалось “раскопать” только малую часть умело скрывавшихся дефектов.
Лишь с котлами – всегда особенно слабым звеном в комплекте механизмов (машины свои дефекты “выдают” всегда понятными показателями скорости, мощности и уровнем общей работоспособности) Евгений Андреевич успел разобраться с полной основательностью. Повторение такой разгромной ревизии в Кронштадте начальство, по-видимому, допустить не могло. Не позволив себе оценок в баллах (все были бы на грани двойки с минусом), Е.А. фон Вонгаз воздержался и от итогового вывода и рекомендаций. Они напрашивались сами собой, и тюрьмой или разжалованием следовало бы оценить работу Е.А. Алексеева наблюдающих – так, наверное, должен был думать механик.
Как иначе следовало поступить, если только что склепанные котлы являли собой состояние отслуживших свой срок, полусгнивших деревянных бочек. Ибо только так следовало оценить то, что увидел механик. Оказалось, что во всех восьми главных котлах “на всех днищах местами в швах и из-под головок заклепок обнаруживались “мокрота и накипевшая соль”. Во множестве листов – счесть их механику уже не хватало сил и времени – там и сям проступала “сухая накипевшая соль”. Особенно участившимся и непоправимым дефектом была столь же массовая обрубка кромок листов в котлах и огненных ящиках, выполненная почти вплотную к головкам заклепок. Пытаясь компенсировать донельзя скверную клепку неоднократно выполнявшейся чеканкой, фирма “свела” кромки листов почти под корень заклепок, оставив от ее головки до свободной кромки листа от 5 до 3 мм, даже 2 мм (издревле и до наших дней сохранившейся нормой для металла остается расстояние в 1,5-2 диаметра заклепки от ее осевой до кромки листа), и таких, грозивших разрывом шва, слабых мест обнаруживалось до пяти на каждом листе обшивки котла.
Полную же оценку состояния механизмов во всем их комплексе как и замечания по результатам плавания в России, Евгений Андреевич предполагал представить уже в Кронштадте. Приходится думать, что вся чиновная братия во главе с Е.И Алексеевым должна была приложить все усилия к тому, чтобы подобная оценка не состоялась. Уместно, видимо, здесь же добавить, что перенапряжение котлов (чтобы “выжать” контрольную скорость) в дальнейшем создавало риск их разрушения при сколько-либо заметном повышении давления пара.
С такой готовой взорваться бомбой вместо котлов рассчитывать на контрактную скорость не приходилось. Впрочем, в те времена она оставалась величиной виртуальной. По пальцам одной руки можно было пересчитать те случаи, когда корабль мог позволить себе развить для пробы полную скорость. Обычно же передвигались экономической 9-10-уз скоростью, а потому сомнительность котлов на служебной репутации корабля не отзывалась.
Сменявшие один другого механизмы могли, конечно, возбуждать перед начальством вопрос, но вряд ли кто на замене котлов мог всерьез настаивать. Это было опасно карьере механика. И все же вопрос о замене созрел 1895 г., когда вопреки обыкновению, котлы заказали в России, чтобы, не рискуя опасным походом на родину, установить их на корабль во Владивостоке. Таковы были фактическая сторона дела, а подробности же можно найти в документах.
Собственно “Замечания по общей спецификации крейсера “Адмирал Корнилов” Е.А. фон Вонгаз свел в две графы: слева “следует” то, что полагалось бы иметь справа, что и как “не исполнено”. Все они были продиктованы “повсеместно проявленными конструктивными упрощениями” и всемерной экономии за счет заказчика. Происходило ли это из-за недосмотра наблюдающих или по их согласию – механик вопросов не ставил.
Так, вместо полагавшихся на каждом конце цилиндра на каждой золотниковой коробке, продувательные краны были поставлены только с одной из их сторон. Одинарными вместо двойных оказались нажимные набивочные втулки у штоков поршней главных цилиндров. Сомнение вызвало устройство подшипников дейдвудных труб. Не моргнув ушла фирма и от требования к холодильникам, “чтобы трубки могли быть вводимы и вынуты с каждой стороны”. Это оказывалось возможно только с одной стороны. Сами же холодильники, по мнению Е.А. фон Вонгаза, “не дают достаточного количества воды”. Далеким от потребностей обслуживания и условий надежности было и количество предохранительных клапанов в кингстонах. Фирма не выполнила даже прямое требование наблюдающего инженера об установке сальников, которые учитывали бы “игру связей корпуса”. О главных котлах говорилось, что скрепление их недостаточное и установлены они так, что “плоские стены задних котлов в обоих котельных отделениях недоступны для осмотра”.
Неудовлетворительные были меры по теплоизоляции котлов “худым проводником тепла”. Примененную фирмой войлочную обшивку при высокой температуре в котельных отделениях признали непрактичной, и ее следовало заменить несгораемым составом типа Кноха. Перевод циркулярной помпы на режим откачивания воды следовало сократить до 6 минут, а распределение персонала котельных отделений для работы на две смены “надо считать слишком для людей изнурительным”.
Из особых “замечаний по спецификации” указывалось еще на такой изъян, как слишком слабая освещенность от ламп для манометров и других приборов. Примененные фирмой фонари явно были не практичны, и их следовало заменить лампами и фонарями “по образцам, доставляемым Балтийским заводом на строящиеся военные суда”. Странными были переговорные трубы. Их выполнили из свинца, у некоторых концы и мундштуки были из зеленой меди, а у других – деревянные.
Крейсер 1 ранга “Адмирал Корнилов”. Начало 1900-х гг.
Затем следовал перечень особо существенных недоделок. Все они, из-за спешки с отправлением крейсера в России, едва ли были устранены.
Светлым пятном в этом ряду неудач с приемкой по механизмам оказалось соседствовавшее с запиской механика фон Вонгаза “свидетельство” о приеме в казну торпедного (минного) вооружения на “Адмирале Корнилове”. Члены приемной комиссии – лейтенант Вирен и председатель капитан 2 ранга Линдестрем, бывший в 1888-1890 гг. старшим офицером “Адмирала Корнилова” – с профессиональной детализацией и знанием дела (оба офицера окончили минный класс – один в 1884 г., другой в 1877 г. и, сверх того, в 1876 г. прошел и курс Морской Академии, подтверждалось, что “выбрасывающие аппараты крейсера для 19-футовых мин, приспособленные для стрельбы порохом и сжатым воздухом в 30 атмосфер”, устроены в соответствии с чертежами, утвержденными в МТК и из лучшего металла.
Таковы были все шесть аппаратов, из которых два для стрельбы по килю (угол обстрела 70°) и четыре бортовых (45°) для траверзной стрельбы. Их выбрасывающие трубы были “обточены и отполированы внутри”, их крышки “сделаны тщательно, герметически закрываются, приспособлены для стрельбы гальваническим током”. Хорошо пригнаны были и яблочные шарниры аппаратов. Чертежам МТК соответствовали и устроенные под броневой палубой минные погреба, и размещение в них 30 больших сфероконических мин, 18 зарядных отделений мин Уайтхеда и 3 зарядных отделения метательных мин. Уточним, весь этот штатный, только что принятый состав минного вооружения (скоро к нему должно было добавиться сетевое противоторпедное заграждение) только еще осваивался, и в том же “отчете” указывалось на трудности обеспечения корабля тремя торпедами на аппарат.