В комнату заходит еще один ребенок. В руках у него – древний игрушечный… ты-анк, кажется. Настоящие ты-анки, с пушками и широкими стальными гусеницами, судя по их многочисленным ржавеющим остовам, разбросанным по всему мертвому городу, очень широко применялись предками нынешних хомо во время Последней Войны. Редкая игрушка… Наверняка этот пацан – сын богатого маркитанта, восстановившего миниатюрный ты-анк в Поле Смерти на радость своему ребенку.
Внимание остальных детей разом переключилось на вновь прибывшего. Даже двое драчунов разом забыли о кукле, одновременно ослабив хватку, из-за чего синхронно шлепнулись на пол.
В глазах детей вспыхнула зависть. Ишь, счастливец какой нашелся – такую игрушку хорошую где-то достал и не делится!
Самый здоровый из детей, нео со светло-серой шерстью, нехорошо скалясь, подошел к счастливцу.
– Дай поиграть! – грубо рявкнул он и, не дожидаясь ответа, отнял ты-анк.
– Отдай! – заплакал владелец дорогой игрушки. Детеныш-нео в ответ пнул его, сбив с ног.
«Счастливец» упал на жесткий бетон и зарыдал в голос. А к нему уже приближались остальные дети, протягивая руки и синхронно повторяя:
– Дай поиграть! Дай поиграть!
Пока детеныш нео восторженно вертел ты-анк в лапах, между делом отломав пластмассовую пушку, другие дети обступили прежнего владельца игрушки со всех сторон и вцепились в него.
– Дай поиграть! Дай поиграть! – требовали они, выдирая из его головы волосы, дергая за уши, выкручивая руки и ломая пальцы. Но вскоре, осознав тщетность своих попыток, обратились к приятелю-нео.
– Фрэхх, он не дает поиграть, жадина-говядина!
Детеныш нео фыркнул.
– Слабаки! Что бы вы делать без меня? А ну расступись!
Дети отошли в стороны, с почтением и восторгом глядя на Фрэхха.
Отложив ты-анг в сторону, детеныш повалил плачущего ребенка на спину, уселся ему на грудь, схватил его за уши – и без особых усилий оторвал их.
– Кому? Кому? Только одному! – прорычал он.
Один из не поделивших куклу оказался ловчее остальных и выхватил оба уха из лап Фрэхха.
– Дай мне одно! – второй любитель деревянных кукол не заставил себя ждать.
– Не дам! – закричал первый. – Фрэхх сказал – только одному!
– Дай! – возопил второй и с недетской яростью вцепился пальцами в лицо соперника, метя тому в ноздри и глаза. Хотя, почему с недетской? Шаман однажды, перебрав с веселящим пойлом, рассказывал, что в древности были среди хомо свои шаманы – кажись, психолухами их называли, или что-то вроде того. Так вот, эти психолухи утверждали, что детская жестокость – самая страшная и беспредельная. Может, не так уж они и ошибались?..
Невидимые тиски вновь сжали мозг Керза с такой силой, что ворм не удержался на ногах. Он не почувствовал боли от удара затылком о бесхозный кирпич, валяющийся на полу, – боль, идущая из глубин его головы, заглушила все остальные ощущения.
Но, похоже, кукловод решил дать ворму еще один шанс. Страшное давление внутри черепа понемногу стало ослабевать. Керз кое-как поднялся на четвереньки и пополз, сам не зная куда. Но вскоре воля кукловода заставила его принять вертикальное положение и уставиться на очередной шедевр неведомого безумца.
Снова вормы. На этот раз – вормы его собственного племени. Размахивая мечами, топорами и арматурными дубинами, соплеменники Керза исполняли неизвестный ему ритуальный танец вокруг костра, разведенного в центре обширного помещения. Заметив Керза, они на миг замерли – и расступились со странными улыбками на лицах.
Керз направился к костру. Вернее, ноги, управляемые волей кукловода, сами повели его туда. Ближе, ближе… Вот уже Керз видит чьи-то связанные тела, лежащие у огня и ранее загораживаемые танцующими соплеменниками. Кто это? Хомо?
Нет. Вормы. Трое вормов, связанные по рукам и ногам. Они поворачивают свои лица к Керзу – и последний с ужасом узнает их.
Это его родители. Отец и мать. И молодая жена, которая уже восемь месяцев носит его ребенка…
Сознание внезапно вернулось. Как и силы, и воля. Никто и ничто больше не имело власти над мыслями и действиями Керза.
Ворм закричал и кинулся к костру…
Колющая боль в ноге настигла его в метре от самых дорогих ему существ на земле. Коротко вскрикнув, он споткнулся и упал под аккомпанемент хорошо знакомого ему хохота.
Розз…
Да, это был Розз. И это его кинжал сейчас торчал у Керза в ноге. А в мозгу снова ковырялись цепкие ментальные клещи кукловода.
Первый ловчий его племени ногой перевернул Керза на спину.
– Здравствуй, друг. Моя рад тебя видеть. Еще сильнее моя рад, что ты увидеть все то, что я сделать с твой семья и твой баба перед тем, как выколю оба твоя глаз и проткну твоя мозг.
Розз! Именно таким его Керз и видел в последний раз – с кровоточащей дырой, зияющей на месте вырванного с костями лица. Но сейчас неплохо сохранившаяся нижняя челюсть двигалась в такт произносимым словам… Не может быть! С такими ранами не живут, и уж, тем более, не ходят и не говорят. Однако Розз был жив, мог передвигаться и уж совсем непостижимым образом был в состоянии говорить!
Гнев, отчаяние и ужас наполнили сознание Керза, ментально скованного по рукам и ногам. Но на этот раз боли не последовало. Видимо, кукловоду нравилось то, что происходило сейчас в душе ворма.
Нехорошо смеясь, Розз развернул тело Керза так, чтобы несчастный ворм мог все видеть в деталях.
Ускользающим в небытие рассудком Керз понимал – все это иллюзия, сгенерированная кукловодом. Но его глаза ясно видели все происходящее. И слишком четкой была картинка, чтобы быть плодом наведенной галлюцинации.
Вот Розз медленно, с диким хохотом протыкает шеи родителей Керза своим неизменным кинжалом. Вот этим же кинжалом он неторопливо взрезает живот беременной и вырезает оттуда неродившегося ребенка. Потом отгрызает ему голову, сплевывает ее в костер, словно гнилой орех. Затем жадными глотками пьет кровь, выдавливая ее из крохотного тельца… А вормы продолжают хохотать, мерно хлопая в ладоши и подбадривая Розза своими криками.
Бросив выжатый комок мяса сородичам, Розз оскалился и, помахивая своим окровавленным кинжалом, направился к Керзу.
Три шага осталось…
Два…
Один…
Розз садится на корточки, кончик его кинжала медленно приближается к глазу обездвиженного Керза, разом потерявшего родителей, жену и ребенка…
Вдруг все исчезло.
Пропали костер, Розз, мертвые родители, жена, труп зародыша, раздираемый вормами, сами вормы… Вместе с ними растворились в полумраке зала жалкие остатки силы воли, желания Керза сопротивляться ментальному воздействию своего нового, незримого хозяина. Увиденное было слишком явным и слишком ужасным, не оставляя сомнения в смерти близких и в могуществе невидимого оператора. Он слишком хорошо умел ломать волю своих новых кукол, залезая в тайники их сознания, вытягивая оттуда сокровенное, а потом жестоко нанося удар по самому дорогому. Теперь в душе Керза была лишь тупая пустота. Исчезло все, что связывало мутанта с родными, с племенем, с этим миром. Лишь одна-единственная мысль стучала в сознании, более не принадлежавшем Керзу. Чужая мысль… Приказ, которому невозможно противиться…
«Земля голодна. Земля пожрет всех. Земля пожрет всех, вместе с этими стенами. Напои землю чужой плотью и кровью, насыть ее чрево. И будешь жить».
Повинуясь чужой воле, Керз медленно вышел из просторного холла, в котором не было никого и ничего, кроме куч хлама, покрытого мхом и плесенью, и направился в коридор.
В коридоре было оживленнее. Возле стены с маской безразличия на волосатой морде пристроился нео, так и не выпустивший из рук окровавленный ржавый меч. Женщина с пустотой в глазах и чужой кровью на волосах, губах, подбородке продефилировала мимо него, задумчиво крутя в руке собственную пуповину с куском кожи на конце.
Мимо нео пробежали радостные дети, держа в ручонках свежие части тела и кольца внутренностей. Один из них, сжимая зубами кровавый шмат сырого мяса и размахивая чужими оторванными ушами, свободной рукой придерживал свой вытекающий глаз. Впрочем, через секунду его руки безвольно упали вниз, ноги подкосились, а голова и тело разделились на две половинки. Ржавый клинок нео рассек тело жуткого ребенка от макушки до поясницы.
Керз откуда-то знал, что следовало делать. Подойдя к изуродованному трупу, он схватил его за ноги, сложил половинки вместе и небрежно закинул их на плечо.
– Алтарь, – произнес нео, слизывая с меча кровь и ржавчину. – Там.
Толстый волосатый палец указал вглубь коридора. Но Керз и без указаний знал, куда ему идти. Просто не мог не знать. Чужая воля теперь полностью контролировала его, а чужие приказы были гораздо важнее собственных жалких забот и желаний… которые, когда-то были у Керза… возможно были… Да нет, скорее всего, не существовало их никогда. Ничего более не было на свете, ни прошлой жизни, ни воспоминаний о ней.
Была лишь Воля Хозяина. И только она.
– Ну, вот мы и пришли, – произнесла Лия, кивком головы указывая на многоэтажное серое здание необычной формы, одним своим видом внушающее необъяснимый, почти физически ощущаемый страх.
Ни война, ни время практически не затронули Ховринскую больницу. Но если бессилие времени можно было легко объяснить поддержкой серых стен густыми зарослями крыш-травы, то каким таким чудом ни один снаряд, ни одна бомба не поразили столь исполинское сооружение? Притом, что здания, когда-то окружавшие Ховринку, вот уже двести лет представляют собой жалкие руины, теперь практически незаметные под слоем почвы и ковром растительности. Загадка…
– А что за купола вон там? – спросил Бор.
– Белые Поля смерти, причем относительно небольшие, – пояснила Лия. – Если сами в них не полезем, то они и не бросятся. Потянут для приличия ложноножками в нашу сторону – и вернутся на исходные позиции. Но учти: чем ближе к ним подходишь, тем хуже их становится видно и тем больше шансов в них попасть. Так что не зевай. Иди за мной след в след. Я попытаюсь пройти так, чтоб и Поля не особо дразнить, и от больницы подальше держаться.