Маркитант прозрачным намекам девушек благодарно внял и, сфокусировав зрение, поплелся к выходу. Хлопнула дверь — и тут же замолкла музыка. На лицах бармена, музыканта и официанта-шайна появилось одинаковое выражение — ну наконец-то! Наконец-то можно расслабиться и забыть про…
Входная дверь хлопнула. Лица персонала вытянулись словно по команде. Опять работать… И кого еще черти несут в такое время?
Это был тот же самый лядащий маркитант. Только не сонный и умиротворенный, а взъерошенный, словно ворона, с глазами круглыми, как у лысого ежа.
— Там… там… — лепетал маркитант, указывая на дверь. — Наряд внутренней охраны периметра… Срочно…
— Не надо наряд, — быстро сказал бармен, отстраняя мужичка и направляясь к двери. — Сами разберемся. Что там?
Он открыл дверь, выглянул наружу, постоял несколько секунд, вглядываясь в предрассветный туман, оценил обстановку, после чего наклонился к уху официанта и что-то прошептал. Официант кивнул — и растворился в тумане. Бармен закрыл дверь и обернулся к оставшемуся персоналу:
— Не хотелось, а придется… Никому не выходить, всем собраться в зале, — скомандовал он. — Ну, держитесь, ребята-девчата, сейчас начнется. Главное, чтобы сегодня Андрей дежурил…
Их отпустили около восьми утра. Летиция вышла наружу через черный ход, обошла здание и, осторожно пройдя между двумя громилами в форме лейтенантов внутренней охраны, подошла к одинокой фигуре, задумчиво смотрящей на суету возле крыльца стриптиз-бара.
— Привет, Летиция, — произнес капитан, не меняя позы.
— Привет, капитан, — сказала Летиция. Офицер чуть повернул голову, покосился на девушку.
— Все борзеем? — вздохнул он.
— Есть такое дело, — кивнула она.
— А зря, — потянулся капитан. — Иди, глянь, если не боишься. Может, узнаешь кого. Или чего…
Он лежал головой к крыльцу, уткнувшись лицом в бурую лужу. По спине ношеной камуфляжной куртки расползлось жуткое темное пятно, напоминающее щупальца сухопутного осьминога. А в центр пятна впилась зубами зеленая перламутровая змейка.
— Бандитский почерк, — сказал за спиной капитан. — Били сзади под лопатку. Он умер сразу. Только непонятно, зачем орудие убийства оставлять на месте преступления. Тем более такое приметное. Как думаешь, Летиция?
Она стояла молча, глядя на труп, и в голове не было ни единой мысли. Просто пустота, озвученная мерными ударами сердца. И картинка — урод в темном плаще на полу забегаловки. И он — улыбающийся, веселый, влюбленный. Живой.
А еще почему-то хотелось плакать.
— Пошли, — потянул ее капитан за рукав жакета.
Она молча повиновалась.
Они зашли за угол здания. Капитан сунул руку в карман.
— А вот это было зажато у него в руке.
На ладони капитана лежал клочок бересты. Наполовину белый, наполовину грязно-бурый от запекшейся крови. На белой части обрывка были видны слова. Дом, этаж, комната… И подпись «Лети…».
Остальное скрылось под бурой коркой.
Она подняла голову и прямо взглянула в глаза офицера.
— И что теперь, капитан? Будешь вешать на меня убийство на территории периметра? Или предложишь спать с тобой за неразглашение?
— Дура, — хмыкнул капитан. — Жалко мне тебя. Ладно я сегодня командир патруля, а будь кто другой…
— Я могу идти? — с вызовом спросила Летиция.
— Иди.
Она повернулась и пошла прочь.
— Дура, — повторил капитан, глядя ей вслед. Потом достал из кармана зажигалку, сработанную из стреляной гильзы, щелкнул колесиком и поднес к огню обрывок бересты. — Эх, жизнь красивая…
Буквы на бересте быстро съежились и почернели, превращаясь в пепел. А бурая корка еще некоторое время корчилась на земле, пожираемая огнем…
Карина заглянула в гримерку.
— Ли, там твой пришел. Ждет.
…Он сидел на том же боковом диванчике, время от времени бросая мимолетные взгляды на входную дверь. Как всегда с головы до ног упакован в кожаный костюм со скрытыми броневставками, светлые волосы зачесаны назад, лицо тщательно выскоблено дорогой бритвой. Длинные пальцы рассеянно вращают чашечку с кофе. Как всегда, без сливок, с несколькими каплями виски. Всего лишь настоящая фарфоровая чашечка без малейшего следа сколов, восстановленная с погрешностью до минуты, с настоящим кофе и настоящим виски, привезенными в этот бар специально для него. Даже не выходя из гримерки, Летиция прекрасно видела перед собой эту изученную до мелочей картину.
— А пошел он, — ровно сказала Летиция. — Не танцую я сегодня. Не хочу.
— Упс, — озадаченно произнесла Карина. — Понятно. Здесь требуется тяжелая артиллерия…
— Захочешь, милая, — прищурился бармен. — Или забыла?
Она не забыла. Она знала, кто этот человек на боковом диванчике, и зачем он пришел сегодня в этот бар. Она слишком хорошо знала, какими возможностями располагает главарь рейдеров. Не пахан мелкой бандитской шушеры, что шарится по городу, сожженному Последней Войной, а вожак организованной группировки — мощной, хорошо вооруженной, поставляющей маркитантам шамирит, который те сами не всегда могут добыть.
Она знала. Но сегодня ей так хотелось забыть…
Занавес раздвинулся.
— Сегодня для вас танцует… Летиция!!! — радостно прорычал бармен за ее спиной.
Ноги не слушались. Впервые за несколько лет и сцена, и музыка, и шест были отвратительны, а эти потные лица вокруг сцены казались мордами омерзительных мутантов, перенесенных на территорию периметра чьей-то неукротимой злой волей.
Шест приближался. Приближались хари, покрытые мелкими бисеринками выступившей влаги, и жадные глаза, вдавленные в уродливые черепа. И все сильнее возрастало желание с криком броситься в эти глаза и рвать их ногтями, пока они не вывалятся из глазниц их хозяев комками навсегда умершей плоти…
Шаг… Еще один…
Но странно… Чем ближе приближался шест, тем больше власть музыки и мужских глаз охватывала танцовщицу. Холодная, пронизывающая волна энергии поднялась от низа живота, стремительной волной разлилась по телу, смешалась с яростью и болью вчерашнего дня и с удвоенной силой бросила ее на шест.
Она кружилась, обвивая холодный металл пылающим телом, отдавая ему всю себя, сливаясь с ним, как молния сливается с громоотводом. В водовороте музыки, танца и восхищенных взглядов постепенно растворилась вся суета этого мира, образовав свою маленькую галактику, состоящую из четырех вечных элементов — Женщины, Ритма, Танца и Поклонения…
Музыка стала тише, бешеный ритм замедлился. Она с легким сожалением отпустила горячий шест и сошла со сцены.
Ледяные глаза мужчины в кожаном костюме горели адским огнем желания. Она подошла и потерлась обнаженным бедром о его ногу.
— Тебе здесь нравится? — промурлыкала она.
— Конечно, крошка, — ответил он, кладя руку на ее колено. — Как здесь может не нравиться?
Дмитрий СилловЗА ТРИ ДНЯ ДО НАЧАЛА ПОСЛЕДНЕЙ ВОЙНЫ. АВЕРС[1]
— Слышь, Толян! Знаешь, за сколько Тарас вчера впарил немцу «Железный крест» второй степени?
Тот, кого назвали Толяном, широко зевнул, демонстрируя полнейшее равнодушие. Он даже не потрудился прикрыть рот ладонью, и проходящая мимо девушка осуждающе фыркнула. Зевок автоматически растянулся в ехидную ухмылку.
— Иди-иди мимо, корова. Фыркать будешь дома в стойле, — сказал Толян девушке вслед и, когда она ускорила шаг, довольно потер ладони. После чего вполоборота повернулся к напарнику: — Ну и че?
— Так прикинь! — горячо продолжал огненно-рыжий напарник, увлеченно ковыряя пальцем в ноздре. — Крест за пятьсот гринов впарил! Гнутый, ржавый, без ленточки…
Толян рассеянно кивнул, наблюдая, как напротив их прилавка располагается группа музыкантов, сплошь состоящая из оборванных и волосатых типов. Типы вытащили гитары и какие-то трубы — Толян не разбирался в духовых инструментах — и начали наяривать. Сначала потихоньку, потом все громче и громче. Самый волосатый из компании, схватив микрофон с болтающимся куском провода, прокашлялся в него и вдруг завопил громко и непонятно.
Народ, прогуливающийся по Арбату, шарахнулся в сторону. Милиционер, дефилирующий неподалеку, бросил взгляд на извивающегося певца, скривился, как от зубной боли, и медленно поплыл прочь. Арбат — московский Монмартр, где каждый изгаляется как может, и ему за это почти никогда ничего не бывает.
— Все, на сегодня торговле кранты, — сказал Толян и, зло сплюнув сквозь зубы, принялся собирать с прилавка значки, старые ордена, фуражки, облезлые от времени, а чаще искусственно состаренные каски и новые генеральские папахи. Все это он, не церемонясь, сваливал в громадную спортивную сумку. — Народ теперь не у прилавка будет стоять, а от этих придурков спасаться.
Он смерил взглядом рослую и жилистую фигуру солиста.
— Ух, я б тебя, — мечтательно простонал он и хрястнул поддельной немецкой каской по прилавку. Пятно ржавчины на гнилом металле осыпалось внутрь и стало дырой.
— Ты б с товаром поосторожней, — неуверенно сказал напарник.
— С чем?
Толян удивленно уставился на товарища, как будто тот сморозил несусветную глупость.
— Это дерьмо — товар? Ты, Васек, перегрелся, да? Мы сегодня сколько заработали?
— Ну-у, — неуверенно протянул рыжий Васек.
Он был уже сам не рад, что вякнул не по делу. Толян был намного сильнее и старше на пять лет. По этой причине младшего брата он считал молокососом и в бизнес взял его исключительно по доброте душевной и в силу родственной привязанности, о чем каждодневно тому напоминал.
— Вот тебе и «ну-у…». Десять баксов за целый день. За целый день, а! Куда это годится?
— Никуда не годится, — покорно согласился младший брат, горестно повесив огненную голову, как приговоренный к смерти смутьян на картине «Утро стрелецкой казни».
— Правильно, никуда. А потому завтра мы едем за товаром.
— К Ровшану? — деловито спросил Васек.
…Ровшан исправно поставлял братьям для продажи ржавые награды Третьего рейха, потертые флаги времен Второй мировой войны, сшитые и умело состаренные на крошечной фабрике хитрого азербайджанца, а также иную дребедень из той же серии, охотно покупаемую толпами иноземных гостей, посещающих Арбат.